Эверс Ганс Гейнц
Когда в одно воскресное утро маленькая Лиза сидела дома одна, ей вдруг ужасно захотелось выйти погулять.
— Синьора Элеонора Дузе! — сказала она своей большой кукле. — Прошу вас одеться, мы отправляемся на улицу наслаждаться чудесным утренним воздухом.
Маленькая Лиза называла свою куклу «синьорой Элеонорой Дузе», потому что ее мама как-то сказала дяде-писателю, что ни одна артистка в мире не нравится ей так, как синьора Элеонора. Раньше, правда, куклу звали Катриной, но Лиза находила, что с тех пор, как ее назвали «синьорой Элеонорой», она стала гораздо красивее. Когда она бывала довольна куклой, она целовала ее и называла «Дюзочкой», а когда сердилась — то звала просто «Синьорой». Это звучит очень презрительно, думала маленькая Лиза.
Она надела кукле самую большую шляпку, а сама осталась простоволосой, только тщательно повязала вокруг шеи платок — все-таки было воскресенье, и, хотя вряд ли ей кто-нибудь бы встретился по дороге, она хотела выглядеть поприличней. Потом Лиза спустилась в большой сад. Там она долго не задержалась — только разочек остановилась, чтобы сорвать цветок мать-и-мачехи.
— Дюзочка, — сказала она, — это я дарю тебе, ведь послезавтра у тебя день рождения.
Она приколола цветок к куклиной шляпке.
— А скажи-ка, Дюзочка, — задумчиво продолжила она, — у тебя и взаправду послезавтра день рождения?
Кукла не отвечала, и Лиза начала сердиться.
— Синьора! — заявила она, — Вот я спрошу у мамы, взаправду ли у вас послезавтра день рождения! И если взаправду окажется, что послезавтра не ваш день рождения, так я вам вообще ничего дарить не буду!
Лиза побежала по саду так, что ее светлые волосы заколыхались на ветру. Она пронеслась по грядке тюльпанов и мимо большого куста пионов. Она вообще терпеть не могла пионы, потому, что они были толстые и противные. Их и сравнить-то ни с чем нельзя, думала Лиза, разве что с тетей Эмилией; та такая же толстая, и к тому же с красным лицом.
Но у магнолий она задержалась и понюхала воздух.
— Синьора Элеонора, — сказала она, — если у вас все-таки взаправду послезавтра день рождения, то я приглашаю вас на ванильное мороженое!
Она подумала: вот будет хорошо, если мама согласится отпраздновать день рождения куклы, потому что тогда можно будет съесть лишнюю порцию мороженого за синьору Элеонору.
Тыквенные грядки она обошла далеко стороной. Там работал садовник, а ей было совсем ни к чему, чтобы ее заметили, потому что сегодня ей хотелось выбежать из сада через калитку в дальней стене. Она еще немного задержалась у крыжовника, ягоды которого ей очень нравились, особенно когда они были еще твердыми и зелеными. Она съела несколько штук, а остальными набила карманы. Потом ока побежала к задней стене сада. Там находилась калитка, почти скрытая низко нависавшими ветвями большой бузины, усыпанными белыми цветами. Лиза нажала на щеколду, но это не помогло: дверца была заперта на большой замок. Она принялась трясти замок, колотить по калитке руками, толкать ее обеими ногами, но глупая дверь даже не шелохнулась.
— Ах ты, противная старая дверь! — сердито вскричала Лиза. — Никогда я еще не видала такой ужасной старой двери! — Она внимательно посмотрела на стену. Нет, та была слишком высока, перелезть через нее было Лизе не под силу… Ах, гнусный рыжебородый садовник, что это ему пришло в голову именно сегодня запереть калитку? Лиза сгоряча пожелала, чтобы все его тыквы сгнили на корню — так она разозлилась!
Потом она снова схватилась за задвижку, и начала дергать ее, что было сил. И, в конце концов, наколола руку гвоздем, да так, что по белой коже покатились алые капельки крови.
Это было больно, и маленькая Лиза испугалась. Она села на траву под бузиной и принялась горько плакать. Здоровой рукою она крепко прижимала к себе свою большую куклу и не переставала всхлипывать и хныкать так, что, пожалуй, могла бы разжалобить и камень.
В ветвях бузины у нее над головой уселся большой черный дрозд-пересмешник. Услышав Лизин плач, он стал громко свистеть. Это звучало так, будто он насмехался над несчастьем девочки. Лиза еще пуще рассердилась и крикнула ему:
— Замолчи, глупая птица, замолчи сейчас же!
Но птица не замолчала; ей, наверно, казалось, что когда она свистит, а Лиза кричит на нее, получается очень красивый дуэт.
Чтобы не слышать дрозда, Лиза зажала уши и заорала еще громче. Но скоро она устала кричать и молча сидела, прислонив головку к стволу бузины.
Когда птица, наконец, улетела, девочка тоже успокоилась, только слезы еще долго катились у нее по щекам. Но вот она закрыла глазки, и вокруг нее стало тихо-тихо…
Вдруг Лиза почувствовала, как что-то цепляется за подол ее платья. Она глянула вниз — а это ее большая кукла, синьора Элеонора Дузе, о которой она совсем позабыла!
— Лиза! — говорила кукла. — Лиза, что же ты спишь? Ведь мы собирались сегодня утром погулять?
— Ах, милая синьора Элеонора, — отвечала Лиза, мы же не можем выйти из сада! Противный садовник с косматой рыжей бородой запер дверь в ограде на замок!
— Если дело только в этом, — засмеялась большая кукла, — то вот, попробуй, не подойдет ли этот ключ?
С этими словами она вынула из кармашка совсем крохотный золотой ключик и протянула Лизе. Та вскочила на ноги и вставила его в замок. Хотя замочная скважина была много больше ключика, механизм тут же сработал, и дверь открылась. Лиза запрыгала от радости.
— Дюзочка! Дюзочка! — кричала она. — Ты — самая золотая кукла, какую я только видела! И уж теперь — неважно, взаправду или нет у тебя послезавтра день рождения — я приглашаю тебя на мороженое. И обязательно постараюсь упросить маму, чтобы она дала нам по две порции!
Она схватила куклу на руки, три раза поцеловала в губы, и быстро проскользнула в калитку.
— Нет, подожди, — сказала кукла. — У тебя такой зареванный вид! Дай-ка твой платок да подними меня повыше!
Лиза так и сделала, и кукла очень осторожно и тщательно вытерла девочке глаза.
— И нос! И нос! — в восторге крикнула Лиза.
— Нет, — с достоинством отказалась синьора Элеонора, — это ты и сама можешь сделать! — Посадив куклу на траву, Лиза утерла нос, а потом снова потянулась взять ее на руки.
— Знаешь, Лиза, не надо меня все время носить на руках, — проворно вскочив на ножки, заявила кукла. — Это очень скучно! Я пойду сама, а если устану — скажу тебе.
И, взявшись за руки, они побежали вглубь леса. Вскоре им повстречались две странные личности: высокий важный господин и пожилая женщина. Старуха была снизу овальная, а сверху — тонкая и длинная. На ней было перепачканное сажей пальто. У мужчины, тоже порядком закопченного, все туловище было тонкое и длинное, а на искривленной вперед шее сидела очень маленькая головка.
— Здравствуйте, барышня Лиза! — сказал господин, — Как поживаете?
— Спасибо, хорошо, — отвечала Лиза. — Но кто вы такие?
— Разве ты нас не знаешь? — удивилась грязная старуха. — Я — Угольная Лопатка с кухни, а это мои муж — Кочерга.
— Вот как? — удивилась Лиза. — И вы гуляете в воскресное утро в лесу? А кто же будет поддерживать огонь в печке? Бегите скорее домой, вас потеряла кухарка!
— Нас потеряла кухарка! Нас потеряла кухарка! — в страхе вскричали оба и наперегонки припустились бежать на кухню.
Лиза смотрела вслед и потешалась над удивительными прыжками и кульбитами, которые они выделывали. Потом они с куклой пошли дальше. Но так как Лиза была вдвое выше и шагала вдвое шире, то очень скоро кукла попросила ее идти помедленнее, потому что для кукол ходьба вообще непривычна, и она уже начала уставать.
— А, может быть, нам лучше отдохнуть? — предложила Лиза. — Я помню, там, впереди есть скамейка.
Синьора согласилась. Но едва они подошли к старой каменной скамье, как их окликнул резкий голос:
— Здесь занято!
Тут только Лиза заметила, что на одном краю скамьи сидел карандаш. На нем было черное пальто, такое длинное, что из него выглядывали только маленькая головка да ножки.
— Простите, господин Карандаш, — сказала Лиза,
— Но ведь на скамейке столько места! Разве нам нельзя на минуточку присесть? Моя кукла…
Тут она почувствовала, как ее дернули за палец.
— Лиза, — сказала кукла тихонько, — я думаю, ты напрасно всем рассказываешь, что я кукла!
— Моя подруга очень устала, — быстро поправилась Лиза.
— Гм! — буркнул Карандаш, — Тогда, по крайней мере, представьтесь. Вы кто?
— Я Лиза, — сказала девочка, — а это моя… — Тут ее снова дернули за палец, — … моя подруга, синьора Элеонора Дузе.
— Прошу садиться, уважаемые, — промолвил черный господин, вежливо кивнув головой. — Но, смею заметить, я не Карандаш, а Вечное Перо[1] вашего дяди-писателя!
— Что за потеха этот лес! — сказала Лиза удивлено, усаживая куклу на скамейку. — Скажите, господин Перо…
— Вечное Перо, — поправил господин в черном.
— О, извините — конечно, Вечное Перо! — продолжала Лиза, — Но скажите, пожалуйста, как же мой дядя будет писать стихи, если вы шляетесь здесь по лесу?
— Шляюсь? — вскричал Вечное Перо. — Шляюсь! Во-первых, я никогда не шляюсь, а прогуливаюсь, во-вторых, ваш дядя вообще ничего не пишет, а пишу я, и в-третьих, вы просто две глупые девчонки, самые глупые из тех, что когда-либо появлялись в этом лесу!
Лиза была поражена тем, как внезапно и грозно рассвирепел господин Вечное Перо, а кукла так даже побледнела от гнева:
— Вы даже не знаете, кто перед вами! — закричала она. — Да будет вам известно, что я — знаменитая синьора Элеонора Дузе! Это обо мне Лизина мама сказала, что никто из артистов не нравится ей так, как я!
— Да, именно так она и сказала, — подтвердила Лиза.
— Ах, она именно так и сказала? — насмешливо откликнулся господин Вечное Перо. — Да разве это причина, чтобы оскорблять меня?
— Мы вовсе не хотели вас оскорбить! — сказала Лиза. — Но и вы не смеете говорить ничего плохого о моем дяде-писателе и, особенно о моей маме, потому что она самая лучшая мама, какую я знаю!
Вечное Перо одернул на себе пальто и протянул Лизе руку.
— Барышня Лиза! — сказал он. — К вашей многоуважаемой маме я питаю самое глубокое почтение, потому что она печет замечательное сладкое печенье. Но что касается вашего дяди-писателя, у которого я работаю Вечным Пером, то должен вам заметить, что он ужасный дурак!
— Как? — воскликнула Лиза. — Но ведь он всегда приносит мне конфеты!
— А вы не обольщайтесь этим, барышня, — продолжал Вечное Перо. — Я-то его лучше знаю! Он дурак! Он ничего не может! Мне все приходится делать за него! Сейчас я как раз занимаюсь тем, что сочиняю за него летнюю песню. А потом он скажет, что сам ее написал. Вот такой дурак!
Вечное Перо так раскипятился, что изо рта у него потекли чернила.
— Я истекаю кровью! — закричал он. — Пожалуйста, перевяжите меня скорее!
Но Лиза не решилась дотронуться до него, опасаясь перепачкать себе все пальцы. Тогда Вечное Перо сам вытер чернила рукавом своего черного пальто.
— Не расскажете ли вы нам стихотворение, которое сейчас сочиняли, господин Вечное Перо? — вежливо предложила Лиза.
— Мне очень приятно, что вы так интересуетесь поэзией! — сказал Перо. — Это прекрасное стихотворение, и я им очень горжусь. Вот, пожалуйста, послушайте:
Веселым теплым летом,
Под резким ветерком,
— Но ведь теплым летом бывает теплый ветерок! — сказала синьора Элеонора.
— Не перебивайте меня, глупая вы гусыня! — сердито заворчал Вечное Перо и начал снова:
Веселым теплым летом,
Под резким ветерком,
В траве гуляет ящер
С малюткой ящерком.
— Но ведь бывают только ящерицы, а ящеров не бывает, — возразила Лиза.
— Да? — вскричал господин Вечное Перо. — А если это ящерецын муж? А? Тогда его надо называть «ящер»! Так, на чем это я остановился?
Идет зеленый ящер,
Идет — хвостом шуршит,
А черненький медведик
В густой траве рычит,
— Это такая букашка, — догадалась Лиза. — Так ведь она называется «медведка» и вовсе не умеет рычать!
— Я прошу не перебивать меня! — закричал Вечное Перо. — Разве я виноват, что вы не знаете природоведения? «Медведик» — это муж «медведки», и раз его так зовут, то он обязан уметь громко рычать!
А черненький медведик
В густой траве рычит,
А божия коровка
Усами шевелит.
— Как же она ими шевелит, если их у нее и не видно? — спросила Лиза.
— А так и шевелит, что не видно. Все божьи коровки немного ненормальные, разве вы не знаете? Но слушайте же дальше:
Она ложится на бок,
Усам уснуть велит.
— Кому уснуть? — удивилась Лиза.
— Как кому? Усы ведь тоже устают шевелиться, усам тоже надо спать. Отчего мы вообще засыпаем, как не от усталости — это же так просто!
— Да, — согласилась Лиза, — это-то просто… Между тем Вечное Перо продолжал:
А кто в кустах мелькает?
Зачем сюда летит?
А это хочет заяц
Яичко отложить!
— Извините меня, господин Вечное Перо, но так вообще нельзя! — сказала Лиза. — Зайцы не могут летать, яйца откладывают куры, а «заячьи яйца»[2] только мама печет на Пасху! И не летом, а после Троицы!
— Ах ты, мокроносая зазнайка! — крикнул Вечное Перо. — Зайцы не могут летать? А если на воздушном шаре, то почему бы ему им и не полетать? А мой заяц просто забыл посмотреть в календарь, вот он и несет яйца детям так поздно!
А это хочет заяц
Яичко отложить!
Оно из шоколада,
В середке марципан.
Медведих и коровка
Скорей бегут туда.
Яичко скушал ящер
С малюткой-ящерком.
Все это было летом
Под резким ветерком!
— Ну? — спросил господин Вечное Перо, закончив. Как вы находите мои стихи?
— Очень красиво, — сказала Лиза, — но только…
— Что «только»? — спросил он.
— Только — извините меня, господин писатель — очень смешно! Я никогда не видела ящериц, которые бы ели марципан!
— А я вообще нахожу стихотворение ужасно глупым! — воскликнула синьора Элеонора. — Дядя-писатель будет вами очень недоволен.
Тут уж господин Вечное Перо пришел в полную ярость. Он запрыгал и закричал:
— Что вы вообще в этом понимаете, глупая кукла? Да, вы, нелепая кукла, набитая ватой и тряпками, в которой нет ни крови, ни мяса!
— Ах! Ах! — выдохнула Синьора, взмахнула ручками и упала в обморок. Лиза подхватила ее и, в свою очередь, сама со злостью закричала на господина Перо:
— А вы-то что задаетесь? В вас тоже нет ни капельки крови!
— Глупая тварь! Глупая тварь! — визжал Вечное Перо. — Я тебе покажу, есть ли у меня кровь! Я заполнен ею доверху! Она у меня настоящая, темно-голубая!
С этими словами он схватился обеими руками за свою голову и резко рванул ее вверх. Из шеи брызнула сильная струя чернил и в один миг залила Лизу и ее куклу. Лиза вскочила, подняла куклу на руки и пустилась бежать изо всех сил. А противная авторучка насадила свою голову-колпачок обратно на шею, и, оглушительно хохоча, закричала им вслед: