— Это очень огорчает нас!
— Но тем не менее вы запомните нашу точку зрения! — сказал папа. — Что вы намерены сделать с нами сейчас, теперь?
— Это как вам угодно. Но как хозяева… нам было бы приятно пригласить вас с собой. Вы бы узнали нашу пищу, а потом — отдельная каюта, сон…
— Но они возьмут с собой кота! — нервно и впервые подал голос Лысый.
— Да, — сказал папа. — Но бояться нечего, раз мы рядом. Мы должны обсудить ваше предложение, должны остаться одни.
— Конечно, конечно. Вы свободные… люди. Не берите с собой ничего особенного, завтра мы прилетаем.
Капитан корабля политоров и его помощник открыли люк и спустились вниз. Папа «вежливо» включил наш прожектор, потом «глазки», закрыл (и на замки тоже) люк, и вскоре мы увидели какую-то, вроде гоночной, машину, но без колес, вероятно, на воздушной подушке, на которой эти двое быстро «уплыли» в глубь грузового отсека, и где-то там, вдали, раскрылась и закрылась за ними стена, тоже действующая по принципу диафрагмы фотоаппарата.
— Ты… что… ничего не видел?! — почти крикнул я, когда немного прошла оторопь.
— А что?! — Папа заметно напрягся.
— У этого, у Лысого, когда они повернулись и ушли, — глаз на затылке! Представляешь — глаз, третий! — Нет, я ничего не заметил, — сказал папа, явно сбитый с толку. — А как же тогда глаз капитана? Он же волосатый.
— Понятия не имею, — сказал я.
— Ну и бог с ним, с глазом, — вяло как-то сказал папа и тут же снова напрягся: — Давай, Митяй, отключи быстренько свою присоску (сам он при этом отодрал свою), неизвестно, вдруг эта штука записывающая. Теперь быстро иди сюда.
Мы оба подошли к пульту управления.
— Шляпы они, — сказал он. — Помнишь, как они управляли нашей скоростью, когда уже втянули нас в себя? Так что у них эта цивилизация, по крайней мере техническая, такая, что нам и не снилось. Но кое-что они прошляпили. Ты помнишь наш курс, каким мы шли до встречи с ними?
— Помню.
— Точно?
— Как дважды два. — Я назвал курс почему-то шепотом.
— А погляди на него теперь.
— Абсолютно другой!
— И он держится давно: забрав нас, они, вероятно, сразу легли на свой курс…
— Похоже.
— Так вот: на наших приборах и есть их курс, путь к их планете. Если они чего-то боятся, то тут-то они и прошляпили. Первое: запомни, как и я, этот курс намертво. Второе: никогда, ни под каким видом, что бы там ни случилось, — ты его не знаешь! Это приказ. Понял? Или эта их небрежность объяснима, — уже задумчиво сказал он. — Две пылинки внутри их цивилизации. Сдули нас — и нас нет, удар, укол, ихний лазер какой-нибудь — и мы уйдем в пустоту… Не знаю, правильно или нет я поступил?..
— А что такое?
— Видишь ли, когда мы оба поняли, что это корабль чужой и при этом — не стремится нас уничтожить, может, все же следовало дать сигнал на Землю, где мы и что с нами… Но у меня не было гарантии, что они не перехватят сигнал.
— Мама, — сказал я тихо. — Как быть с мамой?
Папаня обнял меня за плечи.
— Это — как гвоздь раскаленный сидит во мне, — сказал он. — Наши сигналы принимал Славин на пульте главного космодрома и передавал их потом на Каспий-один, маме. Но я, не знаю уж почему, под-подсознание, что ли, какое-то сработало, договорился с ним, что если сигналы от нас прекратятся, он должен регулярно ей звонить, что у нас все нормально. Но все же мы улетели на три недели всего, и когда они кончатся и мама вернется с Каспия, — вот тогда что делать? Пора начинать думать, как связаться с Землей. И ты думай. Сейчас это необходимость номер один.
— Понимаю, — сказал я. — Это дико сложно! А третий глаз!
— Да, — сказал он. — Третий глаз. Как только они появятся, я сразу же сброшу с приборов координаты их планеты, чем позже, тем лучше, больше будет уверенности, что это точно их курс, этих трехглазых. — Потом: — Беспокоят меня эти их «плееры». Зачем они им? Что — нас ждали?
— Ты хочешь сказать, что иная (не для нас, а для них) цивилизация существует, отсюда и «плееры»?
— Верно. Не обязательно наша!
7
Два главных политора были точны: за минуту до истечения названного часа в свете прожекторов «Птиля» открылась дальняя «диафрагма», и к «Птилю» покатила их машинка. Папа быстренько снял показания курса корабля на приборной доске и выключил прожектора, чтобы не слепить передние глаза наших «хозяев». После уже Седоволосый и его старпом поблагодарили за это и особенно за то, как мы «усмирили» нашего Сириуса. Папа успел сделать для него намордничек, ошейник и поводок. Оба они были просто потрясены, узнав, что у нас на затылке нет глаза, после мы закрыли люк «Птиля» и «покатили» на их машине. Открылась перед нами и сразу же закрылась эта их стена-диафрагма. Лысый остановил машину; мы были в ярко освещенном, полукруглой формы зале, где, правда, никого не было, а за десятком прозрачных дверец уходили веером вдаль длинные коридоры. Пока мы шли по одному из них, спускались на скоростном лифте, снова шли, потом поднимались и даже мчались на лифте горизонтальном, по просьбе Седоволосого мы «обменялись» именами. Капитана звали Карпий, старпома — Ол-ку. Ну, а нас так: папу — Мунлайт, а меня — Сан, это я успел встрять и таким вот образом назвать нас, затемнить правду, от балдежа, что ли, от нервов — не знаю, папе уже поздно было что-то переиначивать. Карпий, улыбаясь, прощебетал, что мы, наверное, любим все красивое, если одного из нас зовут Лунный Свет, а другого — Солнце: эти их хитрые машинки умудрились даже сделать перевод с английского.
— А Карпий и Ол-ку — ничего другого не значат?
— Нет. Аппарат передал вам только звучание, но не перевод, так как его и нет. Это просто звукосочетания. Имена.
— А почему у вас просто имя, — не унимался я, — а у Ол-ку через черточку?
— Видите ли, у нас за сотни веков образовались… династии разной старости, так? Мой род очень-очень древний, и все мужские имена моих прямых предков и потомков начинаются со знака «К», имена прямых предков и потомков менее древних родов могут быть разными, начинаться с любого знака, но обязательно через… черточку.
Весь разговор велся на ходу, и то, что спросил папа, он спросил, когда мы уже сидели за гладким элипсовидным столом, в каюте капитана Карпия:
— А что значит у вас понятие род? Как определить его древность, или его начало, если он менее древний?
— Видите ли, — сказал Карпий, — есть такие роды, как мой, что его древность и проследить почти невозможно.
— А как проследить возникновение менее древнего рода?
— Как бы это сказать, — похоже, Карпий даже нахмурился. — У каждого политора, мужчины или женщины, формально есть какой-то биологический род, но он как бы не в счет, если… Словом, есть или был какой-то политор, просто политор, ничем не примечательный, и вдруг он нечто совершает: раньше, например, — убил из лука на охоте сто ядовитых кольво (я поглядел на Сириуса, и, честное слово, он глядел на Карпия) или загрыз тысячу врагов… это в древности, конечно, а позднее, например, — открыл звезду или редкий металл, окончил с отличием Высшую школу наук, технициум. Или просто — деловой политор и скопил определенное богатство… Есть свод положений, когда проявивший себя политор считается зачинателем рода. Род Ол-ку, например, тоже достаточно древний.
— А может род начаться с политора, который стал старшим помощником?
— Нет, — сказал Ол-ку.
— А если капитаном?
— Тогда да, — сказал Ол-ку. — Это высокая должность. Не всякого, правда, корабля.
— А что совершил ваш предок, Ол-ку? — спросил папа.
— Он был богат, имел сто рабов и рабынь, личную подводную машину. А у вас там есть рабы?
— Нет, — сказал папа. — Были, но давно.
— А когда он имел личную подводную машину? — спросил я.
Ол-ку защебетал сразу, но машинка сделала паузу, каким-то образом, я думаю, пересчитывая политорское летосчисление на понятие «год». По словам Ол-ку, его предок имел подлодку пятьсот лет назад. Мы с папой переглянулись. — Но они существовали и раньше, подводные машины?
— Да, конечно, — сказал Карпий. — Были и раньше.
— А если у политора, ну… нет никакого древнего рода — как это узнать?
— По имени, — сказал Карпий. — Если имя, как у меня, — род очень древний, если с черточкой — менее древний, а если никакой — имя любое, но без черточки и перед ним стоит «а», потом… запятая, а потом само имя. Например: а, Олку.
— А женщина не может начинать род? — спросил папа.
— Конечно нет, — сказал, смеясь, Ол-ку.
— Но она может родиться внутри рода. Даже древнейшего.
— Да, конечно, но это не будет ясно по ее имени.
Все это время, пока мы калякали с политорами, все мы попивали из высоких бокалов что-то розовенькое, вроде морса.
— А скажите, — спросил я у Карпия. — Ваш вот род очень древний, и у вас такое вот имя без черточки. У Ол-ку есть черточка — род менее древний. А как узнать, какой древности род, если еще менее древний, чем у Ол-ку, а черточка есть.
— Тогда, если бы, например, род Ол-ку был менее древним, его имя звучало как Оол-ку или Ооол-ку…
— Или Оооооооооол-ку, — сказал я и засмеялся. — Да?
— Совершенно верно, — сказал Ол-ку. — Но наш язык произносит это «ооооооооо…л» гораздо быстрее.
— Извините, — сказал Карпию папа. — Мы, люди, очень любопытны и любим шутить…
— Мы тоже любим шутить! — воскликнул Карпий. Но именно ему я почему-то не поверил, что именно он любит шутить.
— Вот мой сын уже нашутился, сколько мог, — сказал папа. — Я вовсе не Мунлайт, а он никакой не Сан. Я — Владимир, он — Дмитрий, его можно звать просто Митя, так короче.
— О! — сказал Карпий. — Вла-ди-мир, Ми-тя.
— Мне почему-то кажется, — сказал я, — что у ваших женщин на затылке нет глаза.
— Дмитрий! — строго сказал папа. Но эти уже хохотали вовсю, на свой политорский лад: тю-тю-тю, чирик-чирик!
— И очень хорошо, — сказал Карпий, — чем меньше они видят, тем меньше знают. А вы, Митя, очень точно отгадали.
— И ваш корабль вовсе не пассажирский, — сказал я.
Карпий ответил, что да, не пассажирский, хотя, конечно же, может быть и таким, а их полет был чисто деловым, чисто деловым, залетели на пару пустых планет. Потом совершенно неожиданно появились двое политоров, оба золотокожие, с горбинкой на носу, высокие и красивые, в голубых, а не синих, как у Карпия и Ол-ку, костюмах; в руках обоих были подносы с едой, — стало быть, официанты. Чего-то я плохо помню этот ужин: какие-то вроде травки салатики, кубики, почти безвкусные, которые быстро таяли во рту, густые, как томатный сок, напитки, что-то еще — все чужое, вкуса то неопределенного, то совершенно незнакомого, но, в общем, терпимого. Сириус — то ли был сыт, то ли еще чего — есть не стал.
— Среди политоров есть еще так называемые геллы, а также — моро, — сказал Карпий.
— Это разные народы вашей планеты?
— А что значит «народы»?
Папа пояснил, что на нашей планете очень разные народы и многие говорят на разных языках.
— О, у нас не так, не совсем так, — сказал Карпий. — У нас планета относительно невелика, ее занимают только политоры, и язык у всех общий. Исключение составляют моро — это древнее, дикое племя, несколько племен, они упорно живут вне всякой цивилизации, в основном — охотой, прячутся в далеких скалах и лесах, их не очень много и у них свой язык.
— А геллы? — спросил папа.
— Геллы — это политоры и говорят с нами на одном языке…
— Но их вы почему-то отделяете от себя?
— Да, они особые. Но лучше о них не говорить, лучше их увидеть!
— Но они тоже могут относиться к древнему или очень древнейшему роду? — спросил папа.
— О нет. Их это совершенно не интересует.
Вполне вежливо папа снял эту тему.
— А эти аппараты, ну, с помощью которых говорим мы с вами сейчас, созданы для разговоров с моро?
— Частично. Мы почти не сталкиваемся.
— Но не для нас же вы их изготовили? — сказал папа.
— Как вам сказать, если вы не знаете других цивилизаций, то мы немного знаем.
— Немного?!! Ничего себе! — Я опешил.
— Да, пару ближних планет. Аппараты созданы для общения с их жителями. Цивилизованными их не назовешь. Они выполняют для нас там, у себя, разного рода работы. Впрочем…
— Когда мы прилетаем? — спросил папа.
— После этой ночи.
— Тогда, — папа встал. Я — тоже. — Благодарим за ужин. Тотчас же появился еще один политор.
— А,Рук покажет вам вашу комнату. Желаю вам всех удобств и долгой жизни.
Мы поклонились и пошли за а, Руком.
Каюта оказалась почему-то круглой, но уютной. Несмотря на все события, я чувствовал, что клюю носом.
— Что-то странное у них происходит, — сказал папа.
— «Странное» на чей взгляд?
— На наш. А на их — что-то обычное, но они, кажется, понимают, что, возможно, не совсем обычное вообще. Спи.
— Ага, — сказал я, снимая с Сириуса все причиндалы и засовывая его к себе под одеяло. — Спокойной ночи.
— Все, — прошептал папа.
— У тебя блочок для сигнализации с «Птиля» с собой? Вдруг…
— Да, — шепнул он. — Спи.
8
Мы проснулись, когда было уже светло; какая-то быстрая улыбка, еще сонная, что ли, пробежала между нами и испарилась: лицо папы стало снова жестким, суровым. Все случившееся разом навалилось на нас.
Я потыкал кнопки, подергал ручки телека — он засветился, и мы увидели лицо улыбающегося Карпия. Изображение было — стерео, надо же! Но это был коммуникатор, а не телек.
— …Надеюсь, спалось хорошо, сейчас принесут завтрак. Тихо вошел а, Рук с завтраком на подносе, едва заметно приветливо кивнул и поставил завтрак на стол.
— Долгой жизни, — сказал он.
— Спасибо, — сказал папа. — Кто у вас, кроме вас, есть на Политории? Мать, отец?
— Я, жена, сын, — а, Рук улыбнулся.
— А что они делают?
— Я — тут, жена учит детей искусству планирования, сын… маленький, еще не планирует. Живем в столице, в Тарнфиле.
— А что, собственно, ваши дети планируют? — В голосе папы было удивление.
— О! Вы сами увидите! — И он быстро удалился.
Опять мы поели какой-то красненькой травки с соусом, кубиков вроде вчерашних, но другого вкуса, куриного, что ли, попили густого сока. Морса этого.
С низким поклоном и традиционным — «долгой жизни» появился Карпий, но один, без Ол-ку, и сказав: «Почти прилетели», жестом предложил нам следовать за собой, покосившись на Сириуса, но тот уже был в наморднике и на поводке.
В коридоре мы бодро тронулись за Карпием, полкоридора скоро перешел в движущуюся панель, мы ехали не только прямо, но и делали повороты, кругом сновали политоры, мчались быстро в обе стороны, почти бежали, несмотря на движущиеся панели, все они были в синих формах экипажа корабля, и каждый делал нам короткий поклон головой, причем было ощущение, что один их глаз по долгу службы глядел на Карпия, а второй — на нас, более любопытный; я обернулся — те, которые проскочили нас, не оборачивались, им это было не нужно — третий глаз на затылке прекрасно нас видел. Представляю, что было бы с нами в школе, если бы наши педагоги, что-то чертя или пиша на доске, могли при этом смотреть на нас, не оборачиваясь. Бр-р!
В этот момент наша панель повернула и у стены ушла в пол; мы сделали несколько шагов вправо к огромному иллюминатору и замерли: шла медленная посадка, и вся их столица Тарнфил и природа вокруг города были сносно видны под лучами солнца. По границам космодрома и редким строениям я понял, что мы, конечно же, на окраинах Тарнфила. Сам город был виден чуть хуже в утренней дымке, но и так было ясно, что строения вблизи космодрома были не специальными сооружениями, а просто домами: такие же точно были и вдали, в самом городе. Разобраться толком в этих домах я сейчас не мог, одно лишь было ясно (оказалось потом, что я не ошибся): дом — это большей или меньшей длины относительно тонкая, сужающаяся кверху башня, и на башню, как на пику, были «нанизаны» большие шары, два, три, восемь шаров, каждый, казалось, чем выше, был меньше в диаметре предыдущего.