— Не понимаю, ведь не все политоры такие!
— Конечно нет, борьба существует — только это я и могу сказать. Многие политоры хотели бы изменить такое положение и ради себя, и ради нас, и их немало таких, но…
— Горгонерр и его окружение? — прямо спросил папа.
— Да. Он. И все его предшественники много веков подряд. Их разведка, их армия…
— Вы женаты?
— Да, — Латор улыбнулся. — Мою жену зовут Лата. И дочка Мики. О, если бы видели, как изумительно она летает! Мне показалось — я сейчас зареву.
— А были войны на Политории? — спросил папа.
— Да, четыре и очень давно. И все, конечно, выигрывало правительство. А у вас?
— Две. Потом Земля отказалась от войн навсегда.
— Ас другими планетами вы воевали?
— Латор, — папа засмеялся. — Ваша планета первая, где появились люди, мы. Люди на Земле никогда даже не сталкивались с иной цивилизацией, а сейчас не знают, что мы здесь, и может быть, мы никогда не вернемся, и я никогда не увижу свою жену, а Митя — маму. И никто никогда не узнает, куда мы исчезли.
— О, — сказал Латор. — Так нельзя. Тем более если я правильно догадываюсь, Земля не хотела бы воевать.
— Да, не хотела бы.
— Но… почему вы можете не вернуться… домой?
— Мне кажется — это Горгонерр. Из-за него.
— Понятно. Хотя Карпий привез вас в гости.
— Нет, нас он захватил. Скорее всего, мы просто пленники.
— Но почему?
— Я сам ломаю голову — почему, а вернее, как избежать плена. Знаете, поговорим об этом после — голова пухнет.
— Вы не против увидеться со мной еще раз?!
— Конечно! И с вами, и с вашей семьей, — но как?
— Если только вы зайдете ко мне тайком. Спросите, где живет Латор. Спрашивайте тихо и только у геллов.
— Пора прощаться, — папа вздохнул. — Извините меня: должны появиться Пилли и Орик.
— О, Орик, — сказал Латор. — Это достойный политор. Ну, я полетел! — Он опять очень легко поднялся, и мы проводили его на лифте наверх. При всем моем знании способностей Латора, я с ужасом ждал, как он прыгнет с этой дикой высоты. Мы стояли высоко над землей на темном балконе, мы видели только силуэт Латора.
— Долгой жизни! — сказал он, садясь на край высоких перил, и чуть тише добавил: — Передайте поклон Орику. — И тут же скользнул в полутьму, но не вниз, а вперед и вверх, как бы скользнул в небо. Несколько мощных взмахов крыльев — и его не стало.
Папа обнял меня за плечи.
— Это сон, Митяй, да? — сказал он.
— Сон, — сказал я. — Это не сон, пап. Если бы это был сон.
13
— Ей сорок лет, — сказал я папе.
— Кому? Пилли?! Этой… этой девушке — сорок?
— Да, они живут до двухсот, — сказал я. — Как боги.
Тут-то она и позвонила, причем сигнал шел сразу на три аппарата: на основной, домашний, и два маленьких коммуникатора, которые оставил нам Орик.
— Говорит уль Дмитрий, — важно сказал я.
— Это Пилли. Митя! Удобно мне подняться к вам?
— Пулей! — сказал я. — В темпе.
— Что?
— Как можно быстрее. Мы ждем вас.
Через минуту она была с нами. В другом уже платье, не цветастом в обтяжку, а более скромном, однотонном, с рукавами, как крылья у геллов. Боже, какая у нее была улыбка! Это еще нужно было себя уговаривать, что она — физик.
— Я поняла, почему должна подняться мигом, — сказала она. — Вы, конечно, голодны?
Папа пошел на провокацию:
— Как бедные моро, Пилли.
— Да, как бедные моро.
— А почему они голодны?
— Все зависит от того, хороша ли охота. А она несколько ограничена правительством. Простите. Ужин! — Она исчезла и быстро вернулась. — Не умирайте!
— Ваши рукава, как крылья у геллов, — сказал я. Она внимательно посмотрела на меня, изучающе:
— Вы были в городе? В подземном Тарнфиле? А?
— Да нет, — сказал папа. — Просто мы сели в нашу машину и покатались над Тарнфилом. Ну и покалякали с геллами.
— Я вам не верю, — ехидно, но очень мило произнесла Пилли.
— И правильно делаете, — сказал папа.
— Вот уж не думала, что земляне такие врунишки, — сказала Пилли. — Как вам геллы? Или гелл? Или гелла?
— Как? — сказал папа. — Это просто в голове не укладывается — вот как. На Земле этого нет. Мы с такой же завистью смотрим на птиц на Земле, как вы, бескрылые политоры, — на геллов. Теперь-то я понимаю, почему вы отказались от колесного транспорта, а все летаете, хоть и в метре от земли: глядите, мол, геллы, мы тоже не лыком шиты. Летаем!
— Не ехидничайте, — сказала Пилли.
— Здесь, знаете ли, не до ехидства, — сказал папа, глядя на Пилли, и она сразу же очень серьезно поглядела на него.
— Да, вы правы, — сказала она. — Но их судьба вроде в надежных руках, и те, кому хотелось бы до этих рук дотянуться…
— И ударить по ним… — сказал папа, — и освободить…
— Вряд ли сумеют дотянуться, — продолжила Пилли грустно, поняв, что каким-то образом мы уже успели узнать о наличии поля для геллов.
— Вероятно, и планирование, как политорское увлечение, — тоже вид неполноценности, желание не отстать от геллов.
— Возможно, — сказала Пилли. — Хотя это приятно само по себе. У меня высший разряд — я знаю, что говорю.
— Геллы умны, — сказал папа. — Я уверен, не стань они геллами-изгоями, а политорами-геллами, они бы благородно «не ощущали» своего превосходства.
— Ну да. А политоры еще больше страдали бы комплексами.
— Похоже, — сказал папа.
— К вашему сведению, — снова мило ехидничая, сказала Пилли, — очень многие политоры с радостью смирились бы с этой разницей и даже… — Понимаю, — сказал папа. — Но на них есть Горгонерр.
— Не мучайте меня, — сказала Пилли, устало опуская ресницы. — Это тяжелая тема. У полноценного разума отняли больше половины эмоций.
— Вам нравятся моро? — спросил папа.
— Нравятся. И очень. Очень. — Кстати, земляне и моро ближе друг другу: наш предок — обезьяна, а вы, Пилли, — птица, хоть и не гелла.
— Ах, вы об этом, — Пилли улыбнулась. — Да какое это имеет значение, если я — птица и вы — некая обезьяна легко общаемся с помощью этой вот штучки. Да и обезьян мы не видели, только слово слышали.
— Но моро кажутся вам чем-то бесконечно от вас далеким, ведь речь идет о развитии, а не о происхождении.
— Кое-кому плевать на развитие. Я одна из тех, кто может общаться с моро, не боясь их. Даже немного на их языке.
— А как относятся к этому ваши родители? — спросил папа.
— Они погибли в космокатастрофе.
— Простите, — сказал папа.
— Важнее, как может отнестись к этому Горгонерр, друг моих покойных родителей, — усмехнувшись, сказала она.
— А что плохого, если вы общаетесь с моро? — спросил папа.
— Моро — низшие, нецивилизованные. Если же они для меня разумные существа — неизвестно, куда заведут меня мои наклонности. Может быть, в оппозицию?
— Пилли! — сказал я. — Как бы ни сложилась наша с папой судьба, я бы очень хотел попробовать «планирование», побывать на море, в лесу, у племени моро.
— Постараемся, дитя, — сказала она.
— Отлично! — сказал я. — И еще я дико хотел бы посмотреть политорскую карту звездного неба, на Земле я увлекался астрономией. — Папа быстро взглянул на меня.
— Смешной ты, — сказала Пилли, — у нас же здесь есть свой… планетарий, — и добавила: — Не лень вам обоим встать?
Настоящие мужчины — мы сразу вскочили. Поманив рукой, Пилли повела нас на третий этаж дома, оттуда мы взлетели на лифте наверх. Пилли нажала кнопку, загорелся неяркий светильник, и она показала нам лестницу, которая по внешней стороне шахты лифта вела еще выше, и, пока мы поднимались по ней, Пилли сказала, что острие купола — не идеальная игла, но со срезом, и три последних метра иглы имеют поворотное устройство не по оси, но в разные стороны, шарнирное. Мы ступили на площадку — крышу шахты лифта, — и сразу же все стало ясно. Над нами, близко, была линза: мы стояли под телескопом.
— Любуйтесь, — сказала Пилли. — А я пойду приготовлю что-нибудь Орику, он голоден. — И она укатила вниз.
Обалдевшие, мы долго разглядывали политорское небо, постепенно вращая телескоп по кругу.
— Их спутники довольно редки, — сказал я.
— Тебе это важно знать?
— Очень. И нужен планетарий — полная картина неба. Каков контроль в их атмосфере и выше?
— Так? А дальше как?
— Не знаю. Я предполагаю, но не сглазить бы.
…Пилли что-то напевала и играла на ковре с Сириусом. Она, лежа, замирала, а потом легонько шевелила пальцами, и тогда Сириус пулей вылетал из укрытия, легонько зубами хватал палец Пилли и тут же отпускал.
— Как небо? — спросила Пилли. — Что-то мне не верится, что ваш кольво ядовит, а вы им управляете.
— А нам не верится, — смеясь, сказал папа, — что кое-кто с легким сердцем разрешает вам иметь дома лабораторию.
— Ну… у нас многие ученые работают дома.
— Разрешает именно вам, — сказал папа.
— Пока лаборатория цела, — вскакивая с пола и смеясь, сказала Пилли, — со мной не так-то просто, я участник разработки новых космических кораблей…
— Вот он. — Папа ткнул пальцем в мою сторону. — Хотя по вашим меркам, ему всего семь лет, — ваш коллега, Пилли.
— Ну да?! — Похоже, это ее потрясло. — Каким образом?
— Он принимал прямое участие в конструировании нашего нового межпланетного корабля. Был даже руководителем научной группы, в которую входил я. Он был моим начальником, представляете?
— Какой ужас! — сказала она, смеясь. — А такие дети только у таких пап, как вы, да?
— Разумеется, — сказал папа, улыбаясь. — А если без шуток, у нас таких детей немного… но есть.
— И все-таки… ты ходишь на службу, что ли, а, Митя?
— Это было недолго. Просто учусь в особой школе.
— Гром небесный! — сказала Пилли. — Земля опасна!
— Не бойтесь, — сказал папа. — Вы же убеждены, что в военном отношении мы куда слабее и — в любом случае — не сможем добраться до вас. Кстати, Пилли, а есть в правительстве достаточно сильные политоры, — но не такие умные, как Горгонерр, — склонные не выпускать нас, а раз так, то по логике — убить.
— Теоретически, увы, да. Если говорить об уровне их ума и агрессивности из-за немотивированного страха…
В этот момент снова в трех точках заработал телефон, и папа, нажав кнопку коммуникатора, сказал:
— Да!
— Уль Владимир? — Это был голос Орика.
— Да, Орик. Рад вас слышать.
— Я лечу к вам, вас предупредили, что я чуть задержусь?
— Это не страшно, Пилли, мы и Сириус ждем вас.
— Удобно, если я прилечу со своей дочкой?
— Вполне. Даже желательно.
— Отлично! Спасибо! Пилли! — крикнул Орик. — Настрой стереовизор! Горгонерр! «…И этим пользуется, да, именно пользуется определенная часть наших сограждан. Но должна быть гражданская совесть. Я подробно говорил с капитаном улем Карпием, плюс то, что вы прочли в газетах. Уль Карпий посетил Тиллу-один и Тиллу-два. С ним был отряд геллов. Тиллиты проявили максимум лени, а разработки на местах, указанных ими, лежат на огромной глубине, условия сложны, и геллы без помощи тиллитов были не в состоянии делать эту работу быстро, при всем их желании (я заметил, как Пилли скривила губы). Без рабочих-политоров не обойтись. Наличие необходимых нам всем, подчеркиваю — всем, ресурсов — мало, финансовый баланс Политории таков, что, даже если политоры согласятся лететь работать на Тиллы, мы не сможем повысить их заработную плату, несмотря на то, что условия там сложнее, и даже на то, что и без того политоры-рабочие провели несколько забастовок, забыв об общих нуждах всей планеты. И есть сведения, что многие политоры отказываются лететь на Тиллы. Более того, спровоцированные частью политоров из родов разной древности, они вместе с последними покинули Тарнфил. Нечто подобное произошло и в таких городах, как Калихар, Ромбис и Лукус. Все эти несознательные, реакционные элементы объединились, они вооружены и передали по коммуникатору, что требуют повышения заработной платы, отказываются работать в рудниках и будут ждать наших решений, угрожая при этом военными действиями. Я, однако, по решению правительства, не объявляю военного положения, надеясь на совесть и разум моих сограждан. Внемлите же, политоры, голосу рассудка!» — Горгонерр поклонился в кадре, и передача кончилась. Помолчав, Пилли сказала:
— Ну вот, повезло вам… Нечто для вас новенькое!
Тут же появился Орик со своей дочкой. Оли — так он ее быстро представил папе и мне, но раньше успел крикнуть:
— Сумели посмотреть передачу?!
— Да, конец самый, — сказала Пилли. — Но и так все ясно.
— Оли! — сказал Орик. — Подымись с Митей на третий этаж. Митя, возьми с собой Сириуса.
— А кто это? — спросила Оли; она, я заметил, была очень хорошенькой, даже красивой, чуть старше меня. — Неужели вот этот Митя. — Она несколько небрежно махнула рукой в мою сторону. — Живет в тысяче тысяч километрах отсюда?! Не верится. Все вранье. Он похож на политора, никакой он не инопланетянин. — Но глаза ее были широко раскрыты.
Я оторвал присоску от шеи и сказал Оли:
— Ты очень-очень глупая девочка, у меня грудь вовсе не колесом, нет горбинки на носу и третьего глаза на затылке. Папа засмеялся, а я вернул присоску на место.
— Ужас! — сказала Оли. — Это же что-то страшное!
— Ну, Оли, — сказал Орик, — не стыдно ли? Таков их язык.
— Повторяю то, что я сказал, — сказал я, — уже в переводе на политор-ский. — И я повторил буквально все, включая «ты очень глупая девочка». Теперь уже смеялись все.
— Инопланетяне! — сказала Оли. — Но я не глупая, запомни, я невнимательная, а это разные вещи, — понял, хилый землянин?
— Понял, — сказал я. — Пошли, умница. — Мы поднялись наверх, и я плотно прикрыл за нами дверь. Сириуса я забыл.
Позже, когда улетели Орик и Оли, а Пилли осталась, оказалось, что, пока мы с Оли были наверху, по коммуникатору Орика позвонил Горгонерр, но Орик сказал, что он еще летит к нам, и тогда Горгонерр позвонил нам по видеофону, Орик и Пилли быстренько вышли, и Горгонерр спросил у папы, не смотрел ли он только что стереопередачу.
— Нет, — сказал папа. — Что-нибудь случилось?
— Пожалуй, — сказал Горгонерр. — Я выступал в связи с тем, что немногочисленная группа воинственных политоров ставит кое-какие условия правительству, опираясь на оружие. Но их объединенная группа далеко от Тарнфила. В общем, неприятно, но ничего страшного.
…Когда мы на третьем этаже остались с Оли вдвоем, получилось куда хуже, чем если бы мы с Оли были так же незнакомы, но она была бы землянкой или я — политором. Тем более мы не просто столкнулись, незнакомые, а нас, как маленьких, «отослали в детскую». В таких случаях начинаются разговоры о чем попало, лишь бы не молчать, но здесь, в конкретной ситуации, этим «что попало» была тема Земли.
— Совершенно не представляю себе Землю, — сказала Оли. — Да и вообще то, что она есть. Где-то там… Бред.
— Есть, — сказал я. — Большая. Относительно, конечно.
— А еще какая — круглая, шар?
— Почти, — сказал я. — Скорее, формой, как груша.
— А это кто такая? Или кто такой? Груша.
— Фрукт. Груша — шар, но не совсем, один бочок у нее вытянут и как бы заостряется, честно.
— Да, я верю, — сказала она. — Лет тыщу у нас говорили об инопланетянах, а тут вдруг — правда! Даже противно, что вы так на нас похожи, — лучше бы вы были похожи на какие-нибудь шарики безглазые, а вместо ног — пружинки.
— Или вы, — сказал я.
— Не груби, — сказала Оли.
— Я не грублю, — сказал я. — Конечно, и мне жаль, что мы похожи, но в то же время — и не жаль, ты, например, очень красивая девочка…
— Да, я красивая, — сказала Оли. — Многие так говорят.
— Очень мило, — сказал я. — У нас многие девочки тоже так про себя говорят, ну, что многие про них говорят, что…
— Значит, у нас общая психология, — сказала Оли. — Это даже как-то странно или страшно. А ты был влюблен в какую-нибудь девочку, красивую? Только не врать. Это же научная информация, она должна быть точной.