Одевался Франц очень скромно: кожаная шоферская куртка красовалась на нем и в будни, и в праздники; на садовничьем синем комбинезоне пестрели заплаты, правда очень аккуратные, но все же заплаты. А ведь — Агате это было известно — хозяин платил Францу хорошо.
Девушка, правда, отметила про себя, что у Франца очень красивые волосы — кудрявые и пушистые, — и что движения его всегда легки, быстры, как у спортсмена. Больше она об этом парне почти ничего не знала. Она была к нему равнодушна. Однажды ей пришлось слышать отчет Франца о расходах на хозяйство. Равнодушие девушки перешло в неприязнь: Франц обсчитывал хозяина. Да-да, самым бессовестным образом обсчитывал того, кто давал ему деньги, пищу и кров! Стоимость купленных продуктов была преувеличена Францем по крайней мере втрое — Агата, как домохозяйка, знала рыночные цены!
Но хозяин, не возражая, утверждал все расходы, и Агата промолчала. Какое ей, в конце концов, дело?
Со стороны Франца также не было заметно каких-либо проявлений симпатии к Агате. Девушка иногда чувствовала на себе взгляд Франца, но ей ни разу не удалось поймать этот взгляд. Возможно, парень наблюдал за ней по поручению хозяина? Как-никак, Агата была здесь новым человеком. Что ж, пусть наблюдает.
Вскоре после первого случая с переводом из журнала господин Антон поручил Агате перевести на латышский язык отрывок из романа шведской писательницы Сельмы Лагерлеф «Иерусалим». Судьба этого перевода осталась для Агаты неизвестной. Но самое задание казалось очень нелепым — трудно было предположить, что хозяин решил стать пропагандистом шведской литературы среди латышей.
И Агата впервые вспомнила слова Акселя, сказанные в ту пору, когда он собирался устраивать ее на работу: «Твой хозяин тебя не тронет, но он „трогает“ других, и ты должна относиться к этому равнодушно».
Она довольно долго старалась сохранить равнодушие. Теперь в ней рождалось любопытство (почти на месяц позже, чем у любой другой девушки, попавшей в подобное положение).
«А не является ли вся моя работа чем-то, служащим лишь для отвода глаз? Господин Антон хочет показать кому-то, что у него есть собственный личный секретарь. Но кому? Ведь на вилле посторонних людей не бывает! Не перед Францем же он решил порисоваться? Он презирает этого парня, как существо низшего порядка, хотя и держится с ним очень вежливо… А что, если Аксель рекомендовал меня сюда как бедную родственницу? Этого еще не хватало! Не так уж мы с отцом бедны! Теперешняя работа — скорей подготовка к возможным неприятностям в будущем, чем источник добывания средств в настоящем. Пока еще отцовского жалования вполне хватает на жизнь…
…„Твой хозяин тебя не тронет, но он „трогает“ других“… Он „трогает“ других… Вот в чем разгадка! Но кого и как? Каким образом?» В распоряжении Агаты не было ни одного факта. Но их могло не быть потому, что господин Антон скрывал до поры до времени свою деятельность от секретаря… «До поры до времени… Значит, он меня проверяет!»
«Не успокоюсь, пока все не разузнаю», — решила Агата. А характер у нее был отцовский — ровный, но твердый.
Комната Агаты находилась на втором этаже. Чтобы попасть в эту комнату, надо было подняться по винтовой лестнице в правой стороне холла. Вторая такая же лестница, слева, вела в комнату Франца. Помещения были смежными, но их разделяла глухая стена. Решив разгадать тайну своего хозяина, Агата начала с Франца. Она справедливо решила, что этот парень посвящен во все тайны. Часто когда она знала, что Франц у себя, Агата приникала ухом к стене, отделяющей ее от комнаты Франца, и старалась подслушать что-либо. Но подслушать ничего не удавалось. Кстати говоря, комната Франца была единственным местом на всей даче, куда вход Агате запрещался.
— Вы со всем познакомитесь в свое время, — однажды пообещал господин Антон. Агата демонстративно фыркнула. «Я вовсе не собираюсь знакомиться с этой комнатой!»
Тщетно пыталась определить Агата род занятий своего «шефа», как его называл иногда Франц. Так же тщетно билась она и в догадках относительно национальности господина Антона. В том, что он не швед, она не сомневалась: господин Антон говорил по-шведски хотя и правильно, но с трудом, вернее подозрительно правильно, как обычно говорят иностранцы, тщательно изучающие чужой язык. Агате показалось, что ключом к разгадке таинственной личности хозяина может служить надпись, вылепленная на фронтоне виллы.
Иногда по вечерам господин Антон, накинув теплый длинный халат, выходил в садик посидеть на скамейке. В таких случаях он приглашал с собой Агату. Хозяин молча курил, Агата искоса бросала взгляды на его грубоватый, будто высеченный из камня профиль. Однажды она набралась храбрости и спросила, указывая на надпись:
— Что это означает?
— Название дачи, — спокойно пыхнув огоньком сигареты, ответил хозяин. — Разве для вас это новость?
— Нет, — смутилась Агата, — но мне понятно, когда здание называют в честь бога, святых или… в честь близких людей; например, какая-нибудь «Вилла Мария»…
— Это для меня самое близкое название, — с покровительственной улыбкой, как всегда в разговоре со своими служащими, произнес господин Антон. — Плимут-Рок — место высадки первых английских поселенцев в Америке, скалы, к которым пристали колонисты из города Плимута… Если учесть, что после этого в Америке поселились сотни тысяч англичан, то нельзя не согласиться, что название «Плимут-Рок», хе-хе, довольно символичное… Как вы знаете, за нашей виллой, сразу за обрывом, начинается море… Вот я, учтя все вместе взятое, и придумал название…
Внезапно Агате пришла на память одна история, рассказанная ей отцом. В двадцатых годах, вскоре после революции в России, здесь, чуть подальше от Стокгольма, на озере Несвинен, в одном из живописнейших пригородных уголков — Баль Станес, поселилась группа эмигрантов, выдававших себя за каких-то политических деятелей.[6] Впоследствии оказалось, что это была банда убийц, заманивавших свои жертвы на дачу с помощью женщин, участниц шайки. Агата вспомнила и фамилию главаря — Хаджет Лаше… Что, если господин Антон из той же породы и ей уготована роль живой приманки? Агата невольно содрогнулась от ужаса. Хозяин, всегда все примечавший, обратил внимание на это движение.
— Вам холодно, фрекен?
— Да… У нас, в Швеции, майские вечера всегда холодны.
— Идемте в комнаты, послушаем радио… Я прошу вас выпить со мной чашку кофе.
Отказываться не было причин. Агата согласилась. Она и до этого несколько раз пила вечерний кофе в обществе своего хозяина.
В большой нижней комнате, где на стене висел скованный тореро, они сели к столу. Молчаливый Франц принес кофе.
— Итак, послушаем радио, — предложил господин Антон. — Вы, скандинавы, ведь любите музыку? — В тоне, каким был задан этот вопрос, слышалась легкая насмешка. Агата приняла вызов. «Теперь ему не отвертеться».
— Мы — скандинавы… А вы?
Но господин Антон словно не слыхал вопроса. Спрашивать вторично было бесполезно. Еще в первые дни, вводя Агату в круг ее обязанностей, хозяин предупредил, что в этом доме вопросы никогда не задаются дважды: спросил, — не ответили — молчи!
Волосатая рука включила приемник. Пока нагревались лампы, господин Антон повернулся к секретарю:
— Ну, хотите музыку?
— Смотря какую!
— Хотя бы вот эту! — Пальцы повернули рукоятку приемника вправо. Из динамика вырвался лязг медных тарелок, сопровождаемый завыванием певца. Агата вздрогнула.
— Что с вами? — засмеялся хозяин. — Это передача из Нью-Йорка. Играет джаз Дюка Эллингтона… Я его музыку узнаю сразу… Один из творцов новых гармоний, кстати говоря, негр… И пользуется в Америке почетом — вот вам опровержение басни о расизме.
«Наверное, он американец», — подумала Агата. Она решила, что настал очень удобный момент открыто спросить хозяина о том, что ее интересовало. Не желая, однако, показаться навязчивой, Агата спросила, словно нехотя:
— Интересно, господин Антон: у вас в Швеции дача, а вместе с тем вы очень мало похожи на шведа. Любите американскую музыку, говорите по-английски на американский манер… Кто же вы?
Хозяин откинулся в своем кресле, словно желая лучше рассмотреть ту, что задала ему этот вопрос. Лицо Агаты было непроницаемым.
Хозяин шумно вздохнул.
— На ваш вопрос не следовало бы отвечать… И прежде всего потому, что секретарь не и-ме-ет пра-ва быть лю-бо-пыт-ным… — Слова эти впивались в голову Агаты, как гвозди. — Но вы женщина, и я вас прощаю… Итак, кто я?.. Когда-то в Латвии я был латышом… Это было давно, очень давно…
Господин Антон опустил голову. Агата заметила, что он хотел скрыть выражение тоски, омрачившей в эту минуту его лицо. Агате стало жаль своего патрона. Ведь, в сущности, он делал ей только хорошее. Девушка робко проговорила:
— Я вас огорчила. Простите меня.
— Нет, нет… Ничего!.. Мы с вами заболтались, пора спать! Спокойной ночи! — И он первым поднялся с дивана.
На следующее утро хозяин один уехал в Стокгольм. Франц остался дома. «Спросить или не спросить?» — думала девушка. Но Франц заперся в своей каморке. Агата взяла пачку журналов и легла на диван в гостиной.
Хозяин приехал к обеду. Франц встретил его у ворот и что-то сообщил, видимо приятное, потому что господин Антон вошел в холл, широко улыбаясь, и крикнул наверх, в комнату Агаты:
— Секретарь! Прошу к столу.
После обеда Агата пошла за дачу, к морю. Здесь ограды не было. Участок, на котором стояла вилла, подходил к самому морю и кончался высоким обрывом. Агата подошла к обрыву. Далеко внизу пенились седые гребни волн, разбивавшихся о гранитный берег. Шум прибоя долетал до Агаты. Здесь, на ветру, было так хорошо стоять!
— Э-ге-ге! — приложив руку ко рту, крикнула девушка.
— Ге-ге-ге, — глухо прозвучало где-то под обрывом. Агата знала, что если лечь на траву и доползти до самого края обрыва, то можно увидеть дно огромной береговой выемки, которую за сотни лет выбило в скале море. В тихие ночи море отступало, и тогда в глубокую каменную чашу забирались тролли — маленькие добрые человечки,[7] которые когда-то жили в пещерах, а теперь, в беспокойный атомный век, прятались под обрывами вроде этого.
Начинало темнеть. За спиной девушки послышались шаги.
— Это я, фрекен, — глухо сказал Франц. — Шеф просит вас на дачу.
Агата пошла вперед, боясь даже случайно коснуться человека, который вызывал в ней неприязнь. С некоторых пор девушка заметила, что Франц определенно наблюдает за ней сквозь ветви деревьев в те минуты, когда она сидит над обрывом, слушая шум моря.
Господин Антон был в гостиной. Он сказал:
— Завтрашнюю ночь я разрешаю вам провести дома. А теперь пьем кофе — и отправляйтесь в свою комнату… Завтра вы обязательно должны ночевать в городе, — подчеркнул он. — Вы поняли меня?
Агата пожала плечами. Разве разберешься во всей этой таинственности? Ей, кстати, и самой хотелось побывать дома, убрать в квартирке, приготовить все к приезду отца.
На улице вдруг послышался автомобильный гудок. Агата выглянула в окно. Возле виллы остановилась длинная черная легковая машина.
— А-а, ч-чер-т! — прохрипел за спиной Агаты хозяин, рывком поворачивая ее к себе. — Вот это уж мне не нравится. В этом доме первым узнаю обо всем я, а потом решаю, что делать дальше… Франц!
На пороге выросла бессловесная знакомая фигура. Как всегда, Франц смотрел на Агату исподлобья.
— Проводи фрекен в ее комнату… Она не должна выходить оттуда, пока я не разрешу! Простите, Агата, у меня деловое свидание. С кем? Об этом говорить рано. Наступит время, вы узнаете все.
Еще раз пожав плечами, Агата подчинилась. В сопровождении молчаливого Франца она поднялась по своей лестнице и вошла в комнату. Дверь закрылась. Девушка услышала, как снаружи щелкнул поворачиваемый ключ. Толкнула дверь, она была заперта.
— Не волнуйтесь, фрекен, это ненадолго, — пробормотал через дверь Франц.
«Что творится в этом доме? Что они готовят?» Агата подошла к окну, которое приходилось как раз над одним из окон гостиной. Машина стояла на прежнем месте.
На лестнице послышались шаги.
— Вы здесь, фрекен? — спросил Франц, не отпирая.
«А где же я еще могу быть, дурацкая твоя голова!» — чуть было не крикнула Агата, но сдержалась и сказала:
— Да!
Шаги удалились. Стало очень тихо. Агата слышала, как в висках стучит кровь. Иногда любопытство ведет к храбрости. Агату толкало не любопытство. Хуже — она была задета за живое! А это сделало ее более чем храброй; это привело ее к безрассудству.
Агата потушила свет. Сбросив туфли, на цыпочках подошла к окну. Потихоньку, затаив дыхание, приоткрыла одну створку. Приложила к образовавшейся щели ухо.
О счастье! Окно в первом этаже тоже оказалось открытым. С точки зрения конспирации в этом не было ничего предосудительного: высокая ограда надежно защищала виллу от посторонних глаз и ушей.
В нижней комнате разговаривали. Агата узнала голос Акселя. Рыжий говорил по-немецки. Отдельные слова девушка не могла разобрать, но конец речи поняла.
— …поэтому, чтобы не опоздать, — докладывал Аксель, — этот человек приехал сегодня, на день раньше, чем вы ждали.
— Очень хорошо. — Баритон хозяина звучал удовлетворенно. — Вы знаете свою задачу?
— Отлично знаю, — звонко отчеканил неизвестный человек, к которому, по-видимому, был обращен вопрос. — Через три дня я отправляюсь в гости из Гамбурга, наношу визит земле моих предков, сиречь Латвии, узнаю причины молчания одного знакомого мне «животного», заставляю его работать и, в случае отказа, — убираю его… Все ясно, как в графине!
— Прежде чем убрать, непременно узнайте от него, где находится «тот, кого обидели»… Понимаете, «тот, кого обидели»?
— Такого мы не видели, — по-фиглярски ответил незнакомец.
Но господин Антон сказал неожиданно серьезно:
— Отзыв запомнили правильно! Остальное должен объяснить он… Тот, к кому едете… Кстати, не будьте слишком прытким… Если не найдете «того, кого обидели», вам будет очень трудно установить с нами связь, а следовательно, и вернуться назад.
— Все будет в порядке, шеф.
— Отлично, — одобрил хозяин. — Вот десять тысяч крон. Вторую половину получите после возвращения… А теперь — выпьем за удачу! Франц, дай коньяку!
Зазвенели рюмки. «Странно, — подумала Агата, осторожно затворяя окно. — При мне он не пил ни глотка».
И она отошла от окна.
В чем же заключалось безрассудство Агаты, о котором говорилось выше? В том, что она играла со смертью! Если бы сидевшие внизу знали, что их подслушивают, девушки завтра же не было бы в живых. Тот, кто знает планы убийц, всегда рискует жизнью.
Но Агата ничего этого не подозревала. Не зажигая света, как была, в одних чулках, она села на кровати и задумалась. Что означает этот разговор? Почему визит земле своих предков надо наносить именно из Гамбурга? Разве в Латвию нельзя попасть прямо из Стокгольма?
Одно Агата поняла ясно: все слышанное не имело никакого отношения к ней лично. Она успокоилась: остальные пусть заботятся о себе сами!
Зашумел отъезжающий автомобиль. На лестнице снова послышались шаги. Щелкнул поворачиваемый в двери ключ. Франц приоткрыл дверь и спросил с некоторой тревогой:
— Вы спите?
Этот вопрос опять рассердил Агату.
— Да, — отрезала она. — Я сплю! А что, разве и спать уже мне не разрешается?
Франц смущенно хмыкнул в темноте.
— Шеф просит вас сойти вниз.
Агата так и не успела придумать, что ей следует предпринять, как надо держать себя. «Поглядим, что будет дальше», — подумала она и сошла вниз.
Господин Антон сидел у стола, держа в руке полную пузатую рюмку.
— Выпейте со мной, фрекен Агата, в честь начала одного славного коммерческого дельца!
Он говорил так, словно ничего не случилось. Это вызвало в Агате вспышку возмущения.
— И не подумаю! — сердито выпалила она. — Выпивка с вами не входит в обязанности секретаря… Тем более, если его сажают под замок в собственную комнату.
— Что? Ха-ха-ха! Разве Франц запер вас на замок? — загоготал хозяин. Агата заметила, что он уже изрядно навеселе. — Вот дубина!.. Ну, если вы не хотите разделить со мной компанию, я выпью один. — И опрокинул рюмку в рот.