И они идут дальше по пустому, полному тайн городу, освещенному луной…
— Ну, что ты там застрял?
Зоя подбежала к Вите, схватила его за руку и втащила в комнату.
Стол был заставлен всякими угощениями и за ним сидели Владимир Петрович, Зоин папа, в белой рубашке с расстегнутым воротом; Надя, сестра Зои, в очках и поэтому на вид очень важная; Антонина Ивановна, Зоина мама, женщина полная и добрая; Люся Никитина, одноклассница Зои и Вити, староста класса, страшная зануда и какой-то долговязый парень с длинной худой шеей, оказавшийся, как потом выяснилось, двоюродным братом Зои, и звали его Мишей; этот Миша перешел уже в восьмой класс и весь вечер важничал, ни с кем не разговаривал, кроме Нади.
Итак, стол был накрыт и за ним сидело общество.
— А! — сказал Владимир Петрович. — Наш рыцарь! Прошу рядом со мной.
«Откуда он знает?» — удивленно подумал Витя.
— Думаю, по случаю торжеств рыцарю можно одну рюмку кагора? — спросил Владимир Петрович, взглянув на жену.
— Они же дети, — безвольно сказала Антонина Ивановна, и ее тройной подбородок запрыгал.
— Только одну. Как всем.
Витя выпил рюмку очень сладкого, темно-красного вина. «Я сегодня настоящий алкоголик», — подумал он. Стало весело, смущение пропало, и Витя приступил к закуске.
— Вот икры возьмите, рыцарь.
— Или рыбки, — ворковала Антонина Ивановна.
— Между прочим, — сказала Надя, — салат делала Зоя.
— А я помогала, — вставила зануда Люся.
Восьмиклассник Миша насмешливо и снисходительно следил за Витей. А Витя ел за обе щеки и думал: «Репу бы сюда».
Появились совсем неожиданные мысли: «А Репу никогда не пригласили бы на день рождения Зои. Интересно, что было бы, если бы мы пришли вместе?»
Подцепив с тарелки кусок семги, Витя сказал:
— Я хотел к вам со своим другом прийти, с Репой, да он отказался.
— Это Славка Репин? — пискнула староста класса зануда Люся. — Твой Репа — хулиган! — торжествующе закончила она.
— Он в вашем классе учится? — спросила Надя, и ее глаза под очками стали очень строгие.
— Нет. — Витя с вызовом посмотрел на всех по очереди. — Он два раза оставался — в третьем классе и в четвергом. Репа — сын тети Розы, она официанткой в ресторане работает. Вот такой парень. — Витя показал большой палец. — С присыпочкой.
Восьмиклассник Миша хмыкнул, и его шея еще больше вытянулась.
— Он не совсем подходит к нашей компании, — робко сказала Зоя.
Владимир Петрович промолчал, и Витя увидел, что лицо его стало нахмуренным.
«Надо уйти, — подумал Витя. — Встать и уйти. — Но тут же себя остановил: — Но почему уйти? Что случилось? Ничего не случилось, понятно?»
Витя никуда не ушел, остался, только настроение испортилось — стало как-то тоскливо.
— Витя, а ты почему опоздал? — спросила Надя.
— На тренировке задержался. Я же в футбольной секции занимаюсь.
И Витя стал врать, какая была трудная, напряженная тренировка, как загонял их тренер Борис Семенович, и что он забил два ужасно сложных гола — в девятку, в самый угол под перекладину. Витя видел, что ему никто не верит, но уже не мог остановиться и мучительно думал, продолжая врать: «Ну, кто меня за язык тянет?»
— А теперь поиграйте немного, — устало сказал Владимир Петрович. — Потом чай будем пить.
— У меня пироги с маком и яблоками, — предупредила Антонина Ивановна.
— Фирменные пироги, — воскликнула Зоя. — Пошли ко мне, ребята!
Витя, Люся, Миша отправились за Зоей в ее комнату.
Здесь было все чистое и какое-то розовое, и висело много картин. Их нарисовала сама Зоя. Она собирается стать художницей и занимается в художественной студии при Дворце пионеров.
— Я вам сейчас свою новую работу покажу, — сказала Зоя.
Она сняла белую материю с картины, которая была прислонена к спинке дивана.
Там была улица, которая уходила вдаль, к горизонту, по ней катились сплюснутые машины, а пешеходы были точечками, и над улицей, над крышами дома было синее небо. Казалось, что картина объемная, и по улице можно уйти к горизонту.
— Здорово! — сказал Витя.
Восьмиклассник Миша уронил:
— Неплохо.
А зануда Люся Никитина смотрела, смотрела на картину и вдруг повернулась к Вите и, даже взвизгнув от удовольствия, сказала, блестя маленькими редкими зубками:
— И никакой тренировки у тебя не было! Все ты наврал!
— Конечно, наврал! — усмехнулся Витя.
— Да как же так можно, Витя? — у Зои Чернышевой округлились глаза.
Витя не нашелся, что ответить, а зануда Люся пропищала:
— Где же ты был?
— Не твое дело! — рявкнул Витя.
Восьмиклассник Миша привычно хмыкнул.
У Вити появилось желание подраться с этим Мишей, и он даже встал в боксерскую стойку. Но здесь пришла Надя и позвала всех пить чай.
Чай пили с вкусными пирогами, потом Надя поиграла на рояле, потом затеяли жмурки. Все постепенно развеселились. Даже Миша растерял свою солидность.
Ушел Витя вместе с Люсей. Миша остался ночевать, потому что он, оказывается, жил за городом и приехал к своим родственникам на несколько дней.
На дворе был вечер, зажглись огни. Небо завалило тяжелыми тучами, иногда срывался резкий ветер, гнал по тротуару бумажки; где-то погромыхивало. Собиралась гроза.
Когда вышли на улицу, зануда Люся спросила шепотом:
— Ты знаешь, почему они так живут?
— Как? — не понял Витя.
— Ну, богато?
— Почему же?
— Потому что Зойкин отец ворует! — радостно, возбужденно прошептала Люся, и зубки ее заблестели.
— Витя оглянулся по сторонам — никого рядом не было. И он со всего маху засветил Люсе по шее.
Зануда Люся заскулила, а Витя пошел домой. Вслед ему визжало:
— Бандит, хулиган несчастный… С Репой по карманам шаришь!
4. Мама, папа и гости
А дома были гости.
Витя это понял в передней. Висели плащи, пахло табаком, крутился возбужденный Альт — он любил гостей и всякие перемены в своей жизни. Выбежала мама в прозрачном целлофановом переднике, быстро затараторила:
— Скорее умойся, причешись и к столу. К папе пришли друзья.
— Я на подарок Зое истратил все деньги, — выпалил Витя.
— Ладно, ладно, — рассеянно сказала мама. — Как бы пельмени не разварились. — И побежала в кухню. — Надень белую рубашку.
Витина мама тоже любит гостей. А вообще больше всего на свете она любит свой дом, любит, чтобы в комнатах было чисто и красиво. Заниматься хозяйством — ее страсть. Прибежала с работы — она библиотекарь во Дворце культуры металлургов — и уже чистит, моет, скребет, и все начинает сверкать, все становится праздничным.
Еще она очень старается, чтобы «ее мужчины» были всегда аккуратно и чисто одеты, а папу ругает за рассеянность.
— Петр, ты опять вырядился в старые брюки?
— Петр! Разве можно целую неделю носить одну рубашку?
Между прочим, Витин папа старше мамы на одиннадцать лет.
Еще мама со страшной силой следит за собой: по утрам делает зарядку, дышит по какой-то там системе, — заглотнул воздух, и держи его в легких, пока в глазах не позеленеет; долго сидит за своим туалетным столиком, на котором набор всевозможных пузырьков и тюбиков, задумчиво смотрится в зеркало — примазывает, пришлепывает. Зато выходит на улицу подтянутая, стройная. В таких случаях Витя просто гордится своей мамой.
В большой комнате, где собираются обычно гости, было накурено, душно. Но мужчины не замечали этого. За столом сидели папа и его фронтовые друзья дядя Женя и дядя Саша. Они уже выпили и были очень взволнованы.
Когда Витя входил, папа размахивал руками:
— А Пашка-то, Пашка!.. В последний день войны. На этой проклятой Александерплац. Закрою глаза и вижу: бежит впереди Пашка и вдруг как на веревку налетел. Перегнуло. Эх…
— А Тарас Грач? — спросил дядя Женя и потер большой рукой лысый лоб.
— Здравствуйте, — робко сказал Витя.
— А, сын! — обрадовался папа. — Иди, иди сюда. — Он обнял Витю за плечи, прижал к себе. — Вот они, нет… Они не узнают окопы в восемнадцать. Не должны узнать…
— Не должны, не должны, Петр! — горячо заговорил дядя Саша и потянулся левой рукой к хлебнице. Правой у него нет — пустой рукав засунут в карман пиджака.
— У них будет другая жизнь, — опять заговорил Витин папа. — Не уйдут зря годы. Вот я… В тридцать три только Лиду встретил. Лидочка, ты скоро? — крикнул он.
— Сейчас, сейчас, — отозвалась мама из кухни.
— Ну что, хлопцы? За тех, кто не вернулся? — сказал дядя Женя.
— Они всегда с нами. — Дядя Саша нагнулся над тарелкой. Мужчины выпили. Папа сказал:
— Ты поешь, Витя.
— Да я только из гостей.
— Ах, да. День рождения у Зои. И как повеселились?
— Здорово.
— Здорово… — Папа задумался. — Тогда просто посиди с нами.
Мужчины опять стали вспоминать войну и своих боевых друзей. Витя слушал и смотрел на отца.
«Он ведь уже старый! — неожиданно подумал он. — Морщины у глаз, лысина, волосы с сединой. И очень сутулится».
Витин отец работает конструктором на радиозаводе. В его маленькой комнате большой шкаф забит книгами по радиотехнике, телевидению, и вообще папа очень любит свои чертежи, считается лучшим специалистом на заводе, и фотография его висит на Доске почета. Он не успевает все делать в своем конструкторском бюро и приносит работу домой — сидит до поздней ночи.
Пришла мама с большой тарелкой дымящихся пельменей.
— Солдаты! — весело сказала она. — Сибирская закуска.
Мама была рада гостям, рада тому, что удались пельмени и тому, что вот за столом сидит ее сын, совсем уже взрослый человек. Посмотрите, какой он славный, симпатичный и очень похож на отца, правда? Такой же нос, лоб, только глаза мамины.
Все оживились, стали есть пельмени; дядя Женя, поглаживая лоб рукой, сказал:
— Не хозяйка у тебя, Петр, а клад. Лидочка, возьми мою Клавдию на выучку.
Все засмеялись.
— Да, сынуля! — торжественно сказал папа. — У нас новость: отдыхать мы едем в деревню.
— И деревня называется Жемчужина! — вставил папа.
— Хорошо, — задумчиво сказал дядя Женя. — Будете на пруду карасей ловить. Или — только зорька брызнет — по грибы. Моих все в Крымы да на Кавказы тянет.
— А далеко эта Жемчужина? — спросил Витя, чувствуя разочарование. И непонятно, — в чем.
— На электричке — пятьдесят километров, — начал объяснять папа. — Дальше до райцентра Дедлово автобусом, километров десять. А там, Витек, лошадка. А места! Ахнешь. У реки прозвище — Птаха. И с квартирой договорились. Знакомый там у меня.
Холостой дядя Саша заскучал, выпил в одиночестве и предложил:
— Ребята, споем, а? Нашу.
Посуровели лица мужчин. И они запели негромко, но согласно:
Эх, дороги!..
Пыль да ту-уман…
Мама, сделавшись задумчивой и грустной, тоже запела — ее голос влился в мужские голоса:
Холода, тревоги.
Да степной бу-урьян…
Витя хорошо знал эту песню. Ее всегда пели фронтовые друзья отца, когда собирались вместе. И ему почему-то представлялось шоссе, которое проходило через лес, где в прошлом году был их пионерский лагерь, по мокрому от дождя асфальту ехали крытые машины, а в них были молодые солдаты — лиц не видно, потому что быстро проносились машины. Вообще все странно: в песне поется про пыль да туман, а Вите представляется мокрое от дождя шоссе, низкое небо, и брезент на машинах, прогнувшийся под тяжестью воды.
А войну, которая была очень давно, когда Вити еще не было на свете, ему представить трудно. Вернее, не так. Войну вообразить можно — ведь столько фильмов о ней видел Витя. Но вот представить папу солдатом — что он стреляет, бежит в атаку — Витя не может.
Знать не можешь
Доли своей,—
тихо, осторожно пели в комнате.
Может, крылья сложишь
Посреди степей…
И Витя увидел огромную степь, и солнце висит оранжевым шаром над ее краем, и солдат Пашка, чем-то похожий на былинного богатыря, только с крыльями за спиной, падает в пыльный бурьян, убитый врагом.
Вите очень захотелось побыть одному.
— Я пойду, ладно? — сказал он. — Спокойной ночи.
5. Дневник, ночь и гроза
«Неужели все это сегодня делал я? Искал на барахолке клиентов для Гвоздя и Пузыря. В «Чайной» пил пиво с Репой. Все поедал на дне рождения Зои и врал про тренировку. Потом сидел, как столб, в этой белой рубашке у нас в столовой, и друзья папы смотрели на меня, вроде бы, с грустью. Или с тревогой. Почему?
А долговязому Мише я с удовольствием дал бы пару раз.
Терпеть не могу зазнавал. Еще Люська. Ну, зануда. Это неправда, что Зоин отец ворует. Он тоже воевал на войне, и был там старшим лейтенантом».
Дальше писать в дневнике Витя не стал. Он смутно понимал, что не сможет сказать словами все, что чувствует. А было ему как-то тоскливо, беспокойно, он себе очень не нравился и не мог понять, почему. Что, собственно, случилось?
Витя погасил лампу и, быстро раздевшись, лег в кровать. Простыни были прохладные, стало очень хорошо, легко. Он услышал, что за окном идет дождь, и вдруг окно озарилась фиолетовым светом, но гром не прогремел — видно, гроза была еще далеко.
«Мой папа был настоящим солдатом, — подумал Витя, — бесстрашным и находчивым».
И он попытался представить, как воевал его отец, но представить опять не мог. Получалась какая-то ерунда. По полю бежали солдаты с автоматами; фонтанами вырастали взрывы. И среди солдат где-то был отец, но Витя никак не мог его угадать…
…Зоя показывала ему альбом с фотографиями. И там была одна — Зоин отец, Владимир Петрович, совсем еще молодой, стоял у подбитого немецкого танка, в новенькой форме, улыбался, и ордена сверкали у него на груди. Нет, не может он быть вором. Солдаты не воруют.
Зачем нужно было Люське все это говорить? Непонятно. Или она что-нибудь знает?
Спать совсем не хотелось. Витя встал, подошел к окну, распахнул его и снова вернулся в кровать. Дождь шумел вовсю, остро запахло свежестью и мокрыми листьями тополя. Зарницы вспыхивали все чаще, и на мгновение становились видными клочковатые тяжелые тучи, которые быстро неслись над городом, пророкотал далекий гром.
Открылась дверь, и вошла мама.
— Ты спишь, Витя?
Разговаривать не хотелось, и Витя промолчал.
— Наверно, ветер окно распахнул, — тихо, самой себе, сказала мама. — Так и молния залететь может.
Она закрыла окно, потом подошла к кровати, нагнулась над Витей и поцеловала его в лоб.
Мама вышла, а Витя лежал, замерев, и неожиданные слезы подступили к горлу, он окончательно не мог понять, что с ним происходит. Он вдруг подумал: «Я очень плохой человек: обманщик, болтун, с бандитами связался. А с этим Мишей я б никогда не подрался. Он старше меня и сильнее. Я трус, вот что!»
И Вите стало ужасно жалко себя. Ничего, если хотите знать правду, он не достигнет в жизни, потому что у него нет силы воли. А вот у Репы есть. Решил он стать моряком и — будьте покойны — станет. Написал у мыса Доброй Надежды: «Я здесь буду» — и будет. Репа такой.
Витя стал представлять, как Репа в белой матросской форме гуляет по мысу Доброй Надежды. Кругом были какие-то пальмы, и негритянки несли на головах подносы с бананами, рядом плескалось море.
«Репа на день рождения подарит матери платье, — вдруг подумал Витя. — А я ни разу ничего не дарил маме». И Витя совсем возненавидел себя.
Внезапно вспыхнула молния, и грянул гром такой силы, что, показалось — сейчас отвалится угол дома.
…Взрывы один за другим поднимались в поле, а они залегли у самого шоссе, по которому уходили подводы с беженцами. На последней подводе сидели мама и Зоя.