На речке купалось и загорало много народу. Солнце, дробясь в брызгах воды, слепило глаза; где-то стучали по мячу. Долговязый парень в полосатых плавках и темных очках в пол-лица важно ходил по берегу, выбрасывая далеко вперед ноги; на его тощем животе болтался транзистор и передавал репортаж о велогонке Мира по маршруту Варшава — Краков. По тому, как смотрели на парня, было ясно, что он нездешний.
Может быть, первый раз пришел купаться. Наверно, новый дачник.
Парень присел около Вити и Вовки на корточки, спросил:
— Хлопцы, а когда в вашем магазине перерыв? Курево кончилось, понимаешь.
— Магазин второй день закрыт, — сказал Вовка. — Тетка Маня заболела. В сердце у нее хруст.
— Ай-ай-ай! — заволновался парень. — Не повезло. Бедная тетка Маня. Сердце хрустит. Надо же! Ну, бывайте, хлопцы.
И парень зашагал к зарослям лозняка, которые начинались сразу за песчаным пляжем и тянулись далеко, до самого леса, замыкавшего горизонт.
Мальчики рыли в песке норы, ходы, делали замок, засыпали друг друга. Вовка больше молчал, хмурился. Наконец, он сказал, сердито посмотрев на Витю:
— Ты мою маму не осуждай, что сердитая.
— Я и не осуждаю.
— Это она с горя. — Вовка поперхнулся.
— С какого горя, Вовка?
— С какого, с какого… — Вовка сел, стал из пригоршни сыпать песок тоненькой струйкой. — Когда мне три года было, у нас отец потоп. Весной шел через Птаху, а лед уже тонкий. Провалился… А потом Илья… — Вовка замолчал.
— Это кто Илья?
— Брат мой старший. В город ушел, там в компанию попал. А летом приехал с дружком… Ну, драки, скандал. Матвей Иваныч его взял с участковым и — в сарай.
— А кто такой Матвей Иванович? — спросил Витя.
— Матвей Иваныча не знаешь? — Вовка был очень удивлен. — Да это председатель нашего колхоза. Его все кругом знают.
— А что дальше?
— Дальше… Илья в сарае шуметь начал, грозиться: отсижу пятнадцать суток — посчитаюсь с председателем. Пьяный был. А Матвей Иваныч у нас, знаешь какой крутой. «Я, говорит, тебе покажу пятнадцать суток». Ну, был суд, и дали Илье два года. Нет, чтоб покаяться. Все кричал: «Пусть два года. Все одно, вернусь, встренемся с председателем на узенькой дорожке». Не дурак, скажи? А ведь когда в колхозе работал, — и на тракторе первый, и на косьбе. — Вовка замолчал, сдвинул темные брови. — Уж давно выпустили его, четвертый год пошел, а где шастает, — не знаем. Каково матери? Вообще-то, она, знаешь, какая хорошая, добрая. А злость — это так. Покричит и легче ей. И работает — слава на весь район. Она птичница. Управляется! Аж кругом ветер. Пошли к ней, она уже у курей своих. Сам посмотришь. Пошли, пошли!
Птичник был на отлете, у овражка. Длинный приземистый дом под соломенной крышей. Подходя к нему, мальчики услышали разноголосицу петушиной переклички.
«Какой он некрасивый, этот курятник», — подумал Витя.
Открыли скрипучую дверь, вошли в полумрак и густой запах птичьего помета, — и Витя остолбенел. Несметное количество кур и петухов было кругом. Все они бегали, завивались спиралями, кудахтали; пела, наверно, сразу тысяча петухов. Многие петухи отчаянно дрались и были в крови.
Как только мальчики вошли в птичник, с шестов, с подоконников на них полетели петухи.
— Закрой лицо! — крикнул Вовка.
— А чего они? — спросил Витя, закрываясь от петухов.
— Как чего? Не видишь? Драться летят.
«Вот черти!» — весело подумал Витя.
А посреди этого куриного столпотворения быстро ходила тетя Нина, и куры белыми ручьями мчались за ней. Она растаскивала дерущихся петухов, легонько шлепала их, приговаривала:
— Вот вам, озорники! Без обеда оставлю. А тебя в карцер посажу, — говорила она высокому голенастому петуху с пышным окровавленным гребнем.
И петух послушался тетю Нину, перестал драться и обиженно ушел в угол.
— Я сейчас! — крикнула она Вовке. — Только корма им задам.
Тетя Нина кормила кур, отталкивала самых прожорливых, слабых и нерешительных пропихивала к кормушкам. И добро улыбалась:
— Лопайте, куриное племя. Век ваш короткий. Потом она пошла к дверям, распахнула их, крикнула:
— А теперь на прогулку шагом арш!
И куры белым потоком ринулись в двери — на солнце, в большой отгороженный забором вольер.
Тетя Нина подталкивала кур ногами, смеялась, и весело сверкали ее белые зубы.
— Любит она их, — сказал Вовка. — С четырех утра до вечера здесь. Одна на пять тыщ кур и петухов, представляешь?
А Вите, даже непонятно почему; вспомнился большой гастроном внизу их дома. Там, в диетическом отделе, чистые яички со штампом на каждом аккуратно разложены в специальные картонные формы. Сколько раз он их сам покупал, и никогда не думал, откуда они? Знал, что яйца несут куры. И все. Но ведь это совсем не все! Вон за пятью тысячами кур ухаживает одна худенькая женщина, тетя Нина, мама его нового товарища Вовки Зубкова. Это ведь очень трудно — один человек и пять тысяч кур и петухов, которые постоянно дерутся.
Тетя Нина подошла к мальчикам, вытерла потный лоб тыльной стороной руки, застенчиво улыбнулась, и Вите стало неловко от этой улыбки.
Тетя Нина обняла Вовку за плечи, потеребила спутанные волосы.
— Обед-то я там сготовила, — сказала она. — Пойди, поешь. Вот вместе с дружком и поешьте. В чугунке, в печке. Ну, ладно, — вдруг заспешила тетя Нина. — Играйтесь. А мне в правление надо, корма на завтра выписать.
Начинался вечер, небо было высоким, бледно-лиловым; от деревни пахло дымком и коровами; лаяли собаки, где-то пело радио; все становилось лиловым, неясным, и опять Вите показалось, что он прожил сегодня очень длинный день, и беспокойство поселилось в Вите, только он не мог понять, откуда и почему пришло оно. И казалась очень далекой, даже чужой жизнь в городе, где есть просторная квартира, двор, замкнутый в каменный четырехугольник, Репа, его тайник на чердаке. И Зоя…
«Как там она, на море? — подумал Витя. — И какое море? Сколько же в нем воды, если берега не видно».
Дома мама строго сказала:
— Всегда говори, куда уходишь.
— Угу, — сказал Витя.
— Иди поешь. И у тебя на раскладушке письмо от Зои. Оно пришло уже без нас. Соседка, Тина Арнольдовна, переслала.
Витя быстро расправился с ужином и стал читать письмо Зои.
11. Второе письмо Зои и некоторые размышления
«Здравствуй, Витя!
Витя! В моей жизни случилось два огромных события.
Во-первых, я видела шторм! Настоящий шторм на Черном море. Это было необыкновенно! Шторм в восемь баллов. Волны поднимались, наверно, с двухэтажный дом и набрасывались на берег. Витя! Эти волны стреляли, как пушки. У Нади одна самая хитрая волна утащила босоножку. Подумай только, может быть, ее выбросит на турецкий берег. А море было все в белых барашках, мутное, сердитое, и над ним с криком летали большие чайки. Кажется, они называются альбатросами. Помнишь пластинку из того же шестого этажа в вашем дворе? «А море Черное ревело и стонало!» Там еще есть такие слова: «Где в облаках летает альбатрос». Я видела, как он летает, только облаков не было. Небо было как раз без единого облачка, и под ним бесновалось море.
Я решила нарисовать море и шторм, но ничего не получилось. Надя сказала, что я не умею ухватить натуру в движении. Ничего. Я еще научусь ухватывать.
А второе огромное событие — это мы ездили на озеро Рица. Витя! Ты не можешь себе представить, какая красота нам открылась! У меня просто нет сил описать. Мы ехали на автобусе без крыши, который называется «торпеда», через зеленые огромные горы, мимо ущелий, водопадов, забирались все вверх и вверх. А потом я посмотрела вниз, и у меня просто голова закружилась — там, внизу, были кольца дороги, по которой мы только что проехали, и дорога была похожа на длинную змею. По ней, как букашки, ползли автобусы. А совсем недавно наш автобус был такой же букашкой.
Потом мы приехали и увидели озеро Рица. Оно было круглым, как блюдце, серо-голубого цвета, а вокруг были горы и на них, — представляешь, Витя! — лежал снег. Он там никогда не тает.
В кафе мы ели самую вкусную рыбу в мире — форель, которая водится в горных реках и озерах. По-моему, рыба самая обыкновенная. Еще мы катались на глиссере.
Когда мы возвращались домой, я вспомнила один наш спор в классе. Помнишь, мальчишки говорили, что жить не очень интересно, потому что уже все в мире открыто и известно. Неправда! Жить ужасно интересно. И все надо увидеть своими глазами, даже уже открытое. Микроб странствий не дает мне покоя. Так и хочется изъездить весь мир. Еще мы собираемся поехать в Красную Поляну. Говорят, очень интересная дорога. И даже опасная. Но я не боюсь опасностей!
Витя! Я уже хорошо загорела. А как ты проводишь каникулы? Пиши обо всем.
Зоя».
Витя лежал на своей раскладушке и смотрел в темноту. Уже давно все спали. Слабые тени таинственно пробегали по потолку. За стеклами террасы ветер шумел деревьями, и сквозь ветви виднелись звезды в темном небе, и казалось, что они совсем близко, запутались в ночных влажных ветках.
«Нет, это несправедливо! — думал Витя. — Зоя путешествует, видит всякие интересные, необыкновенные места. И другие ребята путешествуют. А я… В деревне Жемчужина. Конечно, здесь неплохо. И река, и пляж. Вовка — хороший товарищ. Но ведь на одном месте. Целый месяц на одном месте! А что если…»
Витя даже сел в раскладушке, и она заскрипела.
— Ты что там возишься? — сонно опросила мама из комнаты.
Витя промолчал.
«Ведь можно и здесь придумать какое-нибудь путешествие. Взять рюкзаки. Только куда? Вовка! Вот кто знает! Он же местный. Придумаем путешествие! Завтра с Вовкой все решим. Завтра!..»
И, подумав так, Витя уснул.
Засыпая, он слышал, как где-то близко проехала машина. Полаяли немного Альт и Сильва. Они так сдружились, что живут теперь в одной будке.
Через какое-то время опять проехала машина, и лаяли собаки. А, может быть, это уже снилось Вите.
12. Гениальный план Вовки. Дедушка Игнат
Мальчики сидели за сараем в зарослях огромных лопухов. Был здесь зеленый полумрак; где-то рядом дружелюбно переговаривались цыплята. Жужжал шмель. У Вовки сверкали глаза и он говорил, захлебываясь от возбуждения:
— Чудак! Зачем рюкзаки? Мы путешествовать не пешком будем.
— Как? — спросил шепотом Витя.
— На лодке! По Птахе! И не по широкой, за плотиной. Там неинтересно. Катера ходят, места обжитые. Мы ниже плотины пойдем. Где Птаха совсем узкая. — Вовка понизил голос. — По лесам петляет, где-то водопад там есть, на перекате. Тот край мало кому известен.
У Вити засосало под ложечкой.
— А где мы лодку возьмем? — спросил он.
— У дедушки Игната! — Вовка вскочил. — Он бакенщиком работает. Знаешь, какой дед мировой! Побежали к нему.
И мальчики припустились. За ними побежали, а потом обогнали Альт и Сильва. Собаки играли, кувыркались, были очень веселыми.
— И Альта возьмем! — крикнул на бегу Витя.
— Ага! И Сильву! Будут нас охранять.
— От кого? — Витя остановился.
— Мало ли от кого, — таинственно сказал Вовка.
— А долго мы будем путешествовать?
— Сколько захотим. Два дня или три.
— Вовка, а ночевать где?
— Где! Шалаш построим.
Витя погрустнел.
— Родители меня не пустят.
— Может, ты струсил? — Вовка ехидно прищурился.
— Да ты что! Я ж говорю — родители.
— Уговорим твоих родителей.
— Верно! Уговорим. — И Витя поверил в то, что они с Вовкой уговорят папу и маму. «Папа-то что, — подумал он. — Вот мама…» — Знаешь что, Вовка, — сказал он. — Мы им пока ничего говорить не будем. Все приготовим, а потом — здравствуйте, пожалуйста! — у нас и лодка, и всякое снаряжение. Им стыдно станет не пустить. — «Как же, стыдно», — подумал тут же Витя, но промолчал.
— Давай так, — беспечно сказал Вовка. — Меня мамка отпустит без звука. Ну, хороший я план придумал?
— Гениальный план, Вовка!
И они побежали дальше.
За деревней Птаха была перегорожена плотиной, и на ней стоял розовый дом электростанции. За плотиной река была плавная, широкая, там ходили катера — вверх, до соседнего районного центра Зайцево. Рядом с дебаркадером, который еле заметно покачивался на волне, к самому берегу прижался домик на высоких сваях — в нем и жил бакенщик дедушка Игнат.
За дверью сторожки слышалось постукивание молотка.
Вовка толкнул дверь, и она легко открылась.
— Можно?
— А чего же? Можно, — ответил спокойный густой голос. Мальчики вошли в сторожку.
Витя увидел спину человека, который склонился над столом и что-то делал там, постукивая.
— Здравствуйте, дедушка Игнат.
Человек перестал стучать, повернулся к ребятам, и Витя увидел перед собой старика, как показалось ему, очень знакомого. Да, это был уже совсем старик, седой, с белой аккуратной бородою, а лицо загорелое, с резкими морщинами; из-под очков смотрели зоркие, внимательные и лукавые глаза. Волосы у дедушки Игната были подвязаны белой лентой, чтобы не падали на лоб, не мешали работать, одет он был в парусиновые брюки и парусиновую рубаху, подпоясанную тонким ремешком, на ногах — мягкие сапоги. От всей фигуры дедушки Игната веяло спокойствием, уверенностью, мудростью, и Витя сразу проникся к нему доверием и уважением.
«На кого же он похож? — подумал Витя. — Вот на кого! На Льва Толстого. Портрет висит у нас в классе. Если бы не очки — полное сходство».
— Ну, здравствуйте, молодцы, — сказал дедушка Игнат. — Это кто ж с тобой, Владимир? Вроде, не наш?
— Мой товарищ новый, — объяснил Вовка. — Из города.
— На каникулы к нам, значит?
— На каникулы, — кивнул Витя.
— Так, так. И какое же у вас ко мне дело?
— Нам, дедушка Игнат, лодка нужна.
— Лодка, значит. И куда же вы собрались?
Вовка стал объяснять, а Витя незаметно рассматривал комнату. На низком потолке трепетали солнечные блики от реки; в углу стояла кровать с тюфяком, набитым сеном; у окна стол и на нем — инструменты, баночки с красками, какие-то металлические штуки. Над кроватью пристроены две полки с книгами, а рядом висела карта Птахи с отметками красным карандашом.
«Похожа на морскую карту Репы», — подумал Витя. Много в сторожке было всякого речного инвентаря — весла, спасательные круги, части от мотора. У двери висела связка вяленой рыбы. И пахло здесь рыбой, дегтем, свежим сеном, сосновыми стружками.
«Как здорово! Как необыкновенно!» — вновь подумал Витя.
— Что же, — сказал дедушка Игнат, выслушав Вовку. — Одобряю. Хорошее дело придумали. Надо знать свою землю. В доподлинности. — И он внимательно посмотрел на Витю. Витя смутился. — Идемте, лодку выберем.
Вовка подмигнул Вите: «Все, мол, в порядке!» За сторожкой на цепях болтались лодки. Все они были затоплены водой. Дедушка Игнат в раздумье постоял над ними, потом, ударив ногой одну из них, самую неказистую, сказал:
— Вот эта вам подойдет. Легкая на ходу. Ну-ка, вытащим! Ведром вычерпали воду, выволокли лодку на берег, перевернули на бок.
— Завтра и можно плыть? — опросил Витя. Дедушка Игнат улыбнулся:
— Прыткий какой. В порядок привести ее надо: просушить, законопатить, просмолить, выкрасить. Вот вместе все и сделаем.
— Сейчас конопатить начнем? — спросил Вовка.
— Ой, нетерпеши какие, — засмеялся старик, и Витя увидел, что у него целы все зубы и что они крепкие и белые. — Недельку с ней поработаем. Два дня пусть сохнет, потом конопатить будем. И вообще… — Дедушка Игнат строго посмотрел на ребят. — Никогда спешить не надо. Народ-то не зря молвит: поспешишь, людей насмешишь. Вы, мил-друзья, «Анну Каренину» читали?
— Не читали еще, — признались ребята.
— Верно, — сказал старик. — Малы еще Толстого читать. Ничего, подрастете — прочитаете. Так вот, мил-друзья, есть в той мудрой книге слова, как надо жить. Вы, небось, не знаете, как надо жить-то?
— Не знаем, — вздохнул Витя.
— Во-во! — дедушка Игнат засмеялся, довольный. — А совет там такой, такие слова: «без поспешности и без отдыха». Мудро, а? — Он поднял кверху указательный палец. — Вот так и жить надо: не спеши, не суетись, но делай свое дело постоянно. И всего достигнешь. Значит, завтра приходите. Может, конопатить начнем. Научу вас этому делу.
Возвращались в деревню довольные, счастливые — будет лодка, будет путешествие.
— Дедушка Игнат знаешь какой! — говорил Вовка. — Самый старый житель деревни, все его знают. А он! Об чем хочешь расскажет: и как тут до революции жили, и какой помещик лютый был, и почему наша деревня Жемчужиной называется.
— Правда, Вовка, почему?
— Забыл. Дедушка Игнат рассказывал, а я забыл. Ты у него спроси.
Мальчики подходили к деревенской площади, где помещались правление колхоза, школа, почта и чуть в отдалении, на отшибе, стоял «Сельмаг». Впереди трусили, помахивая хвостами, Альт и Сильва.