Трос под тяжестью собственного веса стал уходить под воду. Депрессор и мина тоже погрузились на глубину.
— Самый малый вперед! — скомандовал Приходько.
Конечно, теперь нужно было отойти от мины, и как можно дальше. Поскольку она застряла в головной части трала, отделаться от нее будет не так-то просто.
Взбудораженная винтом, забурлила вода за кормой. «Галс» медленно, мягко двинулся с места, набирая ход.
— Кажется, пронесло, — шепнул сам себе боцман.
Деловито насупив брови, он с тревогой продолжал наблюдать за уходящим под воду тралом.
И тут море за кормой вздыбилось. Из воды в считанные секунды выросла коническая башня высотой с многоэтажный дом, увешанная гирляндами серебристых струй. На мгновение она зависла в воздухе, заслонив собой весь белый свет, затем с треском рассыпалась. Изнутри ее, как из кратера огнедышащего вулкана, полыхнуло пламя, вылетели камни, куски железа, комья грязи.
— Полундра! Ложись! — истошно крикнул Костя Слизков и первым рухнул на палубу.
Рядом с ним за лебедкой распластались боцман и Темин. Вахтенный комендор, стоявший у кормовой пушки, спрятался за тумбу. Володька плюхнулся пузом на канатную бухту и прижался к ней, как к спасительнице. Во рту у него сразу стало сухо, сердце билось по-воробьиному. Он с трудом удерживал себя, чтобы не вскочить и не побежать куда глаза глядят.
X
Упругая воздушная волна прокатилась над палубой. В корму плеснул огромный гребень, обдав тяжелыми брызгами. Какая-то неведомая сила попыталась оторвать Володьку от спасительной бухты и подбросить вверх, но он держался крепко.
Над головой просвистели осколки. Они со скрежетом впивались в борт тральщика, пробивая листовую сталь обшивки. И одновременно в перепонки ударила пронзительная трель звонков громкого боя.
«Аварийная тревога!» — донесся словно издалека мегафонный голос Приходько.
Первым вскочил на ноги боцман.
— Встать! — рявкнул он.
«Почему аварийная?» — недоумевал Володька, все еще прижимаясь к бухте. Вставать ему не хотелось.
Мигом очутились на ногах Костя Слизков и Федя. Выглянул из своего укрытия и комендор. А Володька продолжал лежать.
— Вова, бока отлежишь, — на ходу съязвил Костя. — Учти, специального предложения не будет.
«Что это со мной?» — кольнула мысль. Володька все же поднялся, подтянул брюки.
— Да я… уже… — Виновато зыркнул на боцмана: не заметил ли тот его нерасторопности?
Но боцману было не до него. Вместе с Теминым и Слизковым он стоял на корме, у самого края, и что-то внимательно рассматривал за бортом. У всех троих был озабоченный вид.
— Все, амба, — махнул рукой боцман. — Был трал — нет трала. Пропал ни за понюшку.
— Ну… бывает, — сдавленным голосом выдавил Темин. — Ладно, в мертвую зону попали. Могло и хуже.
— Типун тебе, — рассердился боцман. — Вооружение жалеть надо. Трал-то совсем новый был, только получили.
— Ничего, наладим другой, — успокоил его Слизков. — У нас в запасе еще два. А поработал он не зря, все-таки четыре штуки вытралил. И погиб не за просто так, пятой-то тоже каюк.
Володька подошел, глянул за срез кормы. Размочаленный конец буксирного троса беспомощно волочился по воде. А от трала, который он недавно тащил, не осталось и следа. Только два буйка маячили вдалеке.
«Погиб в бою», — грустно подумал Володька, как о человеке.
«Боцман, докладывайте: что там у вас? — послышался с мостика голос командира. — Все целы?»
— Все, товарищ командир, — с готовностью доложил боцман.
«Повреждения есть?»
— Отдельные осколочные пробоины. Потерян трал. Разрешите поставить новый?
«Подождите, боцман. Сначала выясните обстановку в машинном. Довгань почему-то молчит. Пошлите к нему кого-нибудь».
Только теперь все обратили внимание, что «Галс» движется вперед лишь по инерции. Двигатели не работали.
Боцман посмотрел на моряков, стоявших около него.
— Разрешите юнгу Чистякова?
«Добро», — согласился командир.
Услышав свою фамилию, Володька насторожился.
— Юнга! — Боцман вперился в него. — Приказ слышал?
— Так точно. — Володька напружинился, словно внутри у него заработал скрытый механизм.
— Дорогу в машинное знаешь?
— Знаю.
Еще бы! Сколько раз к машинистам по старой дружбе лазал. Втихую от Довганя.
— Действуй! Наверное, у них связь повредило. Выясни и доложи. И чтобы бегом туда и обратно.
— Есть!
Машинное совсем рядом, за ближайшей надстройкой. Володька помчался туда.
«А ведь там Довгань», — мелькнула мысль. После памятного случая Володька старался избегать встреч с невзлюбившим его мичманом.
Массивная дверь поддалась не сразу. Пришлось навалиться всей силой и подергать, прежде чем удалось открыть. Трап, ведущий вниз, преодолел, не касаясь ступенек, скользя руками по отполированным поручням. Так Корытов научил.
Еще на трапе Володька почувствовал запах дыма. В машинном его обдало жаром. Из глубины отсека доносился плеск воды, приглушенные голоса. Тускло светила аварийная лампочка. Прямо под ней поблескивали невысокие, стелющиеся языки оранжевого пламени. Противно пахло гарью.
«Пожар! — Юнга невольно остановился, попытался определить, что горит. — А где же мичман Довгань? И Сухова со Степаном не видать».
Оставив входной люк открытым, он осторожно спустился на нижнюю платформу. И на миг замер в нерешительности.
Горел левый двигатель. Огонь растекался по кожуху. Рядом ничком, уткнувшись головой в фундамент, лежал мичман Довгань. Володька узнал его по кителю, на котором блестели золотистые нашивки.
«Ранен или убит?» — больно кольнуло сознание.
— Товарищ мичман! — Володька в испуге склонился над механиком и тронул его за плечо. — Что с вами? Очнитесь!
Довгань не отвечал.
Поднатужившись, Володька с трудом перевернул его на спину. Довгань застонал, зашевелил губами, чуть приоткрыл веки.
«Живой! — обрадовался Володька. — Пойти наверх, доложить?» Но он тут же отбросил эту мысль.
Хорош он будет, если оставит мичмана вот так, одного, рядом с огнем. А старшина Сухов, Степан — что с ними? Ведь это их голоса доносятся откуда-то. Может, и они в беде?
Нет, уйти нельзя.
«Пожар гасить надо!» — спохватился Володька.
Он торопливо скинул бушлат и бросил на горящий кожух двигателя, стараясь накрыть пламя.
Нестерпимо жгло руки, припекало лицо. Едкая гарь назойливо лезла в ноздри, щипала глотку. Дышать было нечем, боль пронизывала тело.
Но юнга упрямо бился с огнем. Он снова и снова остервенело кидался на злые языки пламени, сбивая их, подминая под себя, безжалостно уничтожая.
И огонь сдался. Оранжевые языки на двигателе стали возникать все реже и наконец исчезли совсем. Лишь дымные ручейки струились кое-где над раскаленным металлом.
Володька в изнеможении остановился, рассеянно вытер пот, размазав на лбу и щеках пятна копоти. И тут вспомнил о мичмане. Присев на корточки, он осторожно провел ладонью по лицу Довганя, приговаривая:
— Товарищ мичман, очнитесь!.. Прошу вас, товарищ мичман!..
Голос у Володьки звучал настойчиво, требовательно и в то же время тревожно, умоляюще.
Довгань шевельнулся, открыл глаза. Пристанывая, попытался встать на ноги, но не смог. Сидя повел помутневшим взглядом. И в изумлении уставился на Володьку.
— Юнга? — Довгань осторожно ощупал голову и поморщился от боли.
У Володьки что-то екнуло внутри.
— Я, товарищ мичман, — не скрывая радости, ответил он. — Вам помочь?
— Как ты сюда?.. — Довгань не произнес слово «попал», а лишь показал глазами сверху вниз.
— Командир послал. — Володька постепенно успокаивался, приходил в себя, говорил внятнее. — Узнать, что тут… Не отвечали вы…
— Да… не мог… — Довгань снова потрогал голову и поморщился, увидев на ладони пятна крови. — Крепко меня садануло. Головой, видать, ударился.
— Ничего, пройдет, товарищ мичман, — все больше воодушевлялся Володька. — Может, забинтовать?
— Давай, действуй, — согласился Довгань.
Володька с готовностью полез в карман, где у него хранился индивидуальный пакет, осторожно перевязал мичмана.
— Готово. — Удовлетворенный своей работой Володька поднялся и вытер лоб.
— Теперь заживет, рука, видать, у тебя легкая, — повеселел Довгань и кивнул на дымки, вьющиеся над двигателем: — Твоя работа?
— Моя, — скромно подтвердил Володька. — Бушлатом я это.
А про себя подумал: «Пропала одежка». И бросил горестный взгляд на валявшийся рядом лоскут сукна, в котором не осталось никаких признаков форменной одежды. Из всех предметов флотской формы больше всего Володька полюбил бушлат. И еще — бескозырку. Гордился тем, что имеет право носить их. И вот — такая потеря.
— Пойдем. — Довгань вдруг рывком поднялся и, пошатываясь, зашагал в кормовую часть отсека. — Сухову надо помочь.
Юнга послушно пошел за мичманом.
Из-за кормовой переборки доносились стуки, плеск, какие-то выкрики. Сквозь лаз в переборке, там, куда уходил гребной вал, сверкали водяные блики. Вода еще не переливалась через комингс — порог машинного отделения, но накопилось ее довольно много.
Только теперь Володька догадался, что там происходит. И почему около потерявшего сознание мичмана никого не оказалось. Машинисты заделывали пробоины в подводной части корпуса.
— Как дела, Сухов? — спросил Довгань, заглянув в лаз.
— Порядок, — глухо отозвался из глубины отсека Сухов. — Заканчиваем.
— Помощь требуется?
— Управимся сами.
Через минуту Довгань докладывал командиру по телефону:
— Осколками пробило корпус в трех местах, загорелся левый двигатель. Все повреждения устранены.
— Почему молчали? — сердито спросил Приходько.
— Да тут… — Довгань замялся. — Такое дело… Немного стукнуло меня. Спасибо юнге, вовремя подоспел. Пожар погасил и мне помог.
— Он у вас? — В голосе командира прозвучала озабоченность.
— Здесь. — Довгань по-свойски подмигнул Володьке. — Геройский парень, прямо к награде можно представлять.
— Добро, подумаем… после. — Приходько не был расположен распространяться на эту тему. — А сейчас скажите: ход можете дать?
— Можем, — уверенно ответил Довгань.
Вскоре «Галс» продолжил траление. Повреждения, полученные при взрыве мины в трале, не помешали выполнению боевой задачи. К вечеру фарватер к острову Лавенсари был снова открыт для плавания. Уже в ближайшую ночь по нему прошла подводная лодка: она направлялась в Балтийское море, на вражеские коммуникации. Были проведены две баржи с боеприпасами для островных гарнизонов.
«Галс» к этому времени находился уже в базе. Уставшие, но довольные своей работой моряки оживленно обсуждали итоги только что закончившегося похода. Героем дня оказался юнга Чистяков.
Костя Слизков с присущей ему горячностью высказался так:
— Все, амба, Володя. Теперь ты настоящий моряк, отважный балтиец!
Как всегда, бравый минер говорил с некоторым преувеличением. И как бы с подковыркой. Но ничего обидного в этом не было.
Но особенно Володьке было приятно, что у него наладились отношения с мичманом Довганем. Отныне, встречая юнгу, механик не хмурился и не отворачивался, а приветливо улыбался. И при случае приглашал:
— Заходи, Володя, к нам в машинное, рады будем. Ты теперь вроде бы наш побратим. Добрые дела у моряков не забываются.
— Спасибо, товарищ мичман, — стараясь не выдать волнения, отвечал Володька. — Обязательно зайду.
И на самом деле заходил, частенько гостевал у машинистов, особенно в холодную пору. Один и вместе с Корытовым, у которого с машинистами была давняя дружба.
В течение летней кампании «Галс» много раз выходил в море на борьбу с минной опасностью. И нередко на ходовом мостике за штурвалом нес вахту юнга Чистяков. В новой форме, с медалью Нахимова на груди. Ожоги и ссадины, полученные им в схватке с пожаром, зажили. Командир хотел тогда на несколько дней отправить юнгу в санчасть, но Володька наотрез отказался покинуть борт корабля.
И всем стало ясно, что отныне он полноценный член команды. «Галс» для него стал родным домом. И юнгу теперь от матросской семьи не оторвать. Ведь в такой семье ему не страшны были никакие тревоги.
И у юнги душа морская
I
Ночь выдалась беспокойная и трудная. Несколько раз мерное тиканье метронома в репродукторе прерывалось сигналами воздушной тревоги. Немецкие бомбардировщики летели к Кронштадту со стороны Ораниенбаума. Еще над заливом их схватывали цепкие лучи прожекторов, начинали обстреливать зенитки. Некоторые самолеты загорались, падали в море или поворачивали обратно. Отдельным удавалось прорваться. И тогда на городские кварталы обрушивались бомбы — крупные и мелкие, фугасные и зажигательные.
Особенно яростным оказался последний налет — часа в четыре ночи.
Быстрее всех вскочил Федя Столяров. Еще и соседей успел растормошить.
— Юлий! Левка! — повелительно крикнул он Ворожилову и Морозову, прикорнувшим на соседнем диване. — Вставайте, тревога!
— Опять? — простонал Юлий. Он поспешно нахлобучил шапку и, застегивая на ходу пальто, побежал следом за Федей.
От подвала, служившего бомбоубежищем, до чердака было восемь лестничных пролетов. Ребята одолели их на одном дыхании, перескакивая через две ступеньки. У чердачного окна, перед тем как вылезти на крышу, на мгновение замерли.
Лева раскачивался медленнее. Он молча посидел на диване, протер кулаком глаза, нехотя всунул ноги в стоптанные сапоги. И, шмыгнув носом, поплелся наверх, позевывая и прикрывая рот шапкой, которую нес в руке.
До крыши он добрался в самый разгар событий.
Два «юнкерса» пролетели над центром города. С пронзительным свистом упали тяжелые фугаски. Одна взорвалась во дворе соседнего дома. Рухнула стена, зазвенели разбитые стекла. Горячая воздушная волна обдала мальчишек пороховой гарью.
— Ребята, там же Леня Стахов! — простонал Лева и упавшим голосом добавил: — Был…
Пост Лени находился в подъезде рухнувшего дома. Вместе с ним дежурили несколько женщин.
Лева метнулся к слуховому окну, но его остановил строгий окрик:
— Куда? Назад! — Федя схватил Леву за рукав, торопливо объяснил: — Нельзя уходить, надо быть здесь. — И мягче: — Ему уже не поможешь.
Леня Стахов был их одноклассником. С Левой они дружили и лишь случайно попали на дежурство в разные группы.
Лева склонил голову. Его съежившаяся фигура подрагивала от всхлипываний.
Подошел Юлий, положил руку на Левино плечо.
— Не плачь, — сказал тихо. — Слезами горю не поможешь.
— Жалко, — всхлипнул Лева и вытер нос засаленным рукавом своего старенького пальто.
— Мы отомстим за него, — сказал Федя.
— За всех погибших расплатимся с фашистами, — добавил Юлий.
Словно клятву дали.
Ребята знали: у Юлия недавно погиб в бою отец — полковник Ворожилов Андрей Тимофеевич. Он командовал десантом балтийцев, высадившихся в петергофский парк осенью сорок первого.
По крыше огненным градом ударили «зажигалки». Несколько штук пробили кровлю. Зловеще шипя, бомбы рассыпались по чердаку, выплевывая струи раскаленного термита.
— За дело, ребята! — спохватился Федя и, выставив перед собой железные щипцы, кинулся к ближайшей «зажигалке».
— Оставайся здесь! — крикнул Юлий Леве. — Я на крышу!
На крыше было опаснее.
У печной трубы неистово плясала «зажигалка». Юлий подцепил ее щипцами и, держа на вытянутых руках, подтащил к краю и сбросил вниз, на мостовую.