— Что ты? — сказал Сяо-эр. — Клади палец, не откусим! — и начал считать:
Посреди дороги
Стоит котел трехногий.
Ест богатый день и ночь,
А бедняк уходит прочь.
На чей палец приходилось слово «прочь», тот сейчас же отходил в сторону.
Наконец остался один палец Вань Си-ляна, того самого, который помог Хо Чжи во время урока. Ему и выпало искать всех остальных. Сяо-эр завязал ему глаза тряпкой и, чтобы он уж наверное ничего не увидел, крепко прижал его голову к своему животу. Все остальные тотчас попрятались, кто за камнем, кто за деревом, кто за выступом скалы.
Сяо-эр крикнул: «Ищи!» — и развязал глаза Си-ляну.
Вдруг Хо Чжи с удивлением увидел, как Сяо-ба, восьмой сын у матери, выскользнул из своего прикрытия и спрятался за спиной ищущего. Куда бы Си-лян ни поворачивался, Сяо-ба все время оставался за его спиной и при этом корчил такие рожи, что все мальчишки не выдержали и засмеялись. По этому смеху Си-лян всех их нашел, а Сяо-ба он так и не сумел найти. И тут снова начался урок.
БРАТСТВО ОТПРЫСКОВ ДРАКОНА
Месяц выплыл в ночное небо, будто кораблик с высоко вздернутыми носом и кормой. Учитель Ю Ши вздохнул и сказал:
— Уроки кончены. Кто хочет, может идти домой. А гем, кто останется, я расскажу о драконах.
Никто не ушел, только придвинулись ближе. Месяц-кораблик заглянул в окно. Облачко зацепилось за острие, затрепетало парусом. Ю Ши начал свой рассказ:
— У драконов бывают отпрыски девяти пород, и, хотя они сродни ему, вое же это не настоящие драконы. У каждой из этих пород разные вкусы и наклонности, каждую породу изображают в разных местах и под различными видами. Пу-лао, что значит «Крепкий камыш», живет в морях и ревет громогласно в битве с китом, своим злым врагам. Его изображают на колоколах, чтобы их звук был подобен грому. Цю-ню, Пленный бык, как бы ни был разъярен, услышав музыку, замирает, плененный звуками, утихомиренный. Его изображают на грифе скрипки. Третий дракон — Би-си, Каменная черепаха. Его изваяние наверху каменных таблиц, на которых высечены рассказы о необыкновенных событиях и великих подвигах, потому что его страсть — прекрасные надписи. Четвертый — Ба-ся, Покоренный деспот. Он несет на своей спине каменные памятники, потому что он могуч и способен поддерживать тяжести. Пятый — Чао-фэн, Лицом обращенный к ветру, его изображают на кровлях храмов, и он защищает их от опасности. Шестой — Чи-вэнь, Смеющиеся губы. Его изваяние стоит на мостах, потому что он любит воду, и на крышах зданий, где он предохраняет их от пожара, потому что водой заливают огонь. Его изображают в виде рыбы с поднятым хвостом. Седьмой — Суань-ни, Лев, охраняющий отдых. Восьмой — Яй-цзы, Гневноглядящий. Его вырезают на рукоятках мечей, так как он наслаждается убийствами. Девятый — Би-хань, Сказочный тигр, склонный к ссорам и столкновениям, чья голова на воротах тюрем…
Возвращаясь домой, мальчики начали спускаться с горы, но вдруг остановились и стали оживленно разговаривать. Хо Чжи стоял поодаль и не решался вмешаться в их беседу, но все время широко улыбался, показывая тем, как они ему нравятся и как бы он хотел с ними подружиться. Обрывки их разговора долетали до него, и он улыбался так, что заболели скулы, но никто не обращал на него внимания.
— Мне пришла хорошая мысль, — говорил Вань Сяо-эр. — Давайте побратаемся и назовем себя братством отпрысков дракона. Будем все вместе бороться с врагом, защищать слабых и помогать в беде друзьям.
— Соберемся все вместе и поколотим всех мальчишек из других деревень! — крикнул Вань Сяо-ба.
— К чему это? — возразил Вань Си-лян, и Хо Чжи, стоя поодаль, сейчас же согласился с ним, потому что ведь это Си-лян помогал ему во время урока. — Это просто глупая игра, и я лучше буду ухаживать за своим садом. Мы и без того все двоюродные братья.
— Но ведь есть еще и другие мальчики, не из нашей семьи, — ответил Сяо-эр. — Подумай, если нас будет очень много, по всей Поднебесной, и мы будем помогать друг другу, ведь нам будет очень хорошо. Если не хочешь играть с нами, Си-лян, уходи домой, а кому моя мысль нравится, останьтесь еще ненадолго.
Вань Си-лян сейчас же ушел. Хо Чжи очень об этом пожалел, но подумал, что он все-таки неправ, а Сяо-эр говорит очень хорошо. Подумав так, он придвинулся чуть поближе в надежде, что вдруг и его примут в игру.
— Слушайте! — продолжал Сяо-эр. — Мы все выберем себе имена, какие нам подходят. Ты будешь Лев, ты — Гневноглядящий, а я буду Крепкий камыш, потому что я очень сильный.
— Конечно, конечно, так я и знал! — закричал Сяо-ба, восьмой сын у матери. — Выберут себе самое лучшее, а мне достанется, что на дне останется. Чем я хуже других? Я хочу быть Ба-ся — Покоренным деспотом.
— Он совсем на тебя не похож, — сказал Сяо-эр. — Он могуч, а ты здесь самый слабый. Но ты очень любишь ссориться, и я назвал бы тебя Би-хань — Тюремный тигр.
— Вот я покажу тебе, какие у тигра когти! — закричал Сяо-ба и запустил в него камушком.
Но Сяо-эр только отмахнулся и продолжал:
— Мы еще не основали наше общество, а уже начали ссориться. Давайте скорее клясться, пока мы не передумали, а то луна зайдет и нам придется идти домой в темноте.
Все мальчики тотчас собрались в кружок и, торжественно подняв одну руку к небу, а другую опустив к земле, поклялись:
— Пусть мы родились от разных отцов, в разные дни и часы. Отныне мы желаем быть братьями и умереть одновременно. Мы заключаем наш союз, чтобы бороться со злом и помогать друг другу. С сегодняшнего дня перестанем ссориться и будем дружны, как рука и нога!
После этого вое побежали домой по заснежеяной дорожке, вскрикивая: «Ух!» — и раскатываясь на крепко сдвинутых ногах там, где блестела ледяной полоской расплеснутая женщинами вода.
Сяо-ба не хотелось возвращаться домой в свою нищую хижину. Он лениво сорвал прутик и принялся сбивать снег с кустов. Снежные хлопья взлетали кверху, попадали в его открытый рот, он глотал их и облизывался.
Хо Чжи, видя, что из всех мальчиков остался только один, набрался храбрости, подошел к нему и спросил:
— А чужим тоже можно играть в эту игру? Я бы очень хотел тоже стать отпрыском дракона!
— Конечно, можно, — небрежно ответил Сяо-ба. — Ты что так широко ухмыляешься? Хочешь, будешь Смеющиеся губы?
— Ах, очень хочу! — воскликнул Хо Чжи.
И с этой минуты они стали друзьями.
Сяо-ба проводил его домой, чтобы он не заблудился на горных тропках. Хо Нюй открыла им дверь своей хижины и, высоко подняв светильник, увидела, что сын ее пришел не один, а привел с собой друга. Тогда она попросила Сяо-ба зайти и отдохнуть и обоих накормила ужином.
Здесь кончается глава. Не отнеситесь с усмешкой снисхождения к рассказу о детской игре. Случилось так, что эта простая сказочка связала многих и разных людей крепкими узами дружбы и братства, помогла им в несчастьях и горестях и объединила на великую борьбу, о которой вы еще узнаете из этой книги.
В следующей главе будет рассказано о том, как с востока ка запад через всю Поднебесную пустился в путь отравленный кинжал.
Цзин Кэ огрызнулся:
— Еще бы эти духи посмели нас задержать и томить ожиданием наследника престола! Можно подумать, что и духи подвластны земным владыкам!
Наследник сказал:
— Вы слышите ржание коней и шум голосов? Кончилось время отсрочек и промедлений. Это настал час отъезда!
Цзин Кэ оперся на плечо У-яна, и они вместе вышли на крыльцо. За ними слуги несли ящик с головой полководца Фэня, шкатулку с картой лучших яньских земель, отравленный кинжал в его ножнах, тюки драгоценных шелков для подкупов и подарков.
В маленьком дворике было тесно и людно. Одни пришли проститься, другие — проводить, а еще другие — поглазеть на проводы. Пришли в сопровождении нянек внуки государя. Они тотчас окружили У-яна, принялись его гладить и щупать мускулы его рук и могучей спины. Они говорили голосами тонкими, как у птичек:
— Счастливого пути, силач У-ян!
— Возвращайся к нам, силач У-ян!
— Прошу тебя очень, подними еще разок зубами табурет, на котором я буду сидеть с моей няней!
— Как жаль, что ты уезжаешь!
— Скажи, У-ян, ты мог бы поднять лошадь?
— Прощай, прощай!
— Оставайся с нами!..
Наконец уезжающие тронулись в путь. Прошли носильщики и телохранители, покатились пустые пока колесницы. Верхом проехали Цзин Кэ и У-ян и провожавшие их наследник Дань со своей свитой, облаченные в белые траурные одежды. Придворные музыканты играли на тринадцати-струнных цитрах — чжу, — проводя по струнам куском бамбука. Впереди них ехал знаменитый музыкант Гао Цзян-ли, друг Цзин Кэ. Он держал в руках свой златозвучный цинь, и под его звуки Цзин Кэ пел скорбным тоном, а все провожающие роняли слезы.
Так доехали они до реки Ишуй, рубежа страны Янь, принесли жертвы дорожным богам и здесь должны были расстаться. Цзин Кэ выступил вперед и запел с грозным воодушевлением, и у всех широко раскрылись глаза, а волосы под шапками стали дыбом. Цзин Кэ пел:
Ветра суровый вой,
Скована стужей вода.
Отправляется в путь герой,
Не вернется уж никогда!
Затем Цзин Кэ сел в колесницу и уехал, ни разу даже не оглянувшись назад. Кони ступили копытами на хрупкую кромку прибрежного льда. Лед треснул под колесами. Всплеснула неглубокая, холодная вода. Одна за другой колесницы проехали бродом. Носильщики в соломенных плащах перешли, перескакивая с камня на камень, чуть повыше по течению. Когда все переправились через реку, страна Янь осталась позади. Никто не повернул головы — все равно никто уже не вернется.
ИЗ ЯНЬ В ЦИНЬ
Цзин Кэ, спев грозную песню, сел в колесницу и переправился через реку Ишуй. Тут возничий хотел стегнуть коней, но Цзин Кэ остановил его рукой и, мрачно усмехнувшись, сказал:
— Куда нам торопиться? Уже положено начало пути. Тем самым неизбежно мы движемся к его концу. Зачем же спешить и гнать коней? Чем дольше сон, тем больше сновидений.
Они ехали по опустошенной, выжженной и разграбленной земле. Поля были вытоптаны ногами воинов, а население, не погибшее от меча и огня, умирало от голода. Но Цэин Кэ, казалось, ничего не видел. Он сочинял стихи о том, как прекрасен нежный месяц, когда тысячекратно отражается в ряби озорных вод, подобных серебряной рыбьей чешуе. Он втыкал за ухо цветок и изредка подносил его к носу, вдыхая сладостный аромат. Он просил Гао:
— Сыграй мне на цине, и пусть что ни звук, то слеза!
Посланные вперед слуги разбивали шатры и готовили обильные трапезы. По вечерам путники засветло останавливались на ночлег, по утрам не спешили покидать его. Но Цзин Кэ мучила бессонница. Он лежал, вперив глаза в темноту, и словно на весах взвешивал, хватит ли у него решимости сделать то, зачем он был послан. Но и отказаться он уже не мог, потому что ничем иным не сумел бы он рассчитаться с наследником Данем за его дары и милости.
На третий день в обед путники остановились у подножия горы, и Цзин Кэ выпил так много вина, что уже не мог подняться. Гао начал уговаривать его двинуться дальше, так как на этой горе легко было устраивать засады и, быть может, скрывались там разбойники. Следовало, пока солнце не зашло, удалиться от нее на возможно большее расстояние. Но Цзин Кэ в ответ только хохотал и бормотал отяжелевшим языком:
— Не все ли равно, где застигнет нас конец?
Солнце закатилось в нагромождении облаков, а месяц не мог пробиться сквозь их толщу, поэтому ночь была темная. Гао распорядился выставить стражу, чтобы охраняла их сон. Но стражники, воспользовавшись темнотой, сами уснули. Не успели они, отлежав бок, перевернуться на другой, как вдруг раздались удары гонга и вся гора засверкала огнями. При свете факелов проснувшиеся путники увидели странное сборище людей. У одного халат, вышитый золотыми фениксами, был подвязан пеньковой веревкой. Другой прямо на голое тело напялил драгоценную кольчугу, рассеченную на спине, так что в дыру была видна немытая кожа. На третьем поверх холщовых лохмотьев был надет пунцовый шелковый воротник. Словом, были они страшны и уродливы, как горные призраки и морские оборотни. Как говорится, «когтей и зубов чересчур много».
Как быстрые обезьяны, проворные муравьи, прожорливые крысы, накинулись они на неубранные остатки пиршества, поволокли в сторону поклажу, снятую с коней, взвалили на спину тюки и потащили их прочь.
При виде этого мальчик У-ян вскочил, закричал громовым голосом: «Вяжите лежачих!» — и бросился на разбойников. Он схватил одного из них за пояс, поднял его, завертел в воздухе и этой невиданной палицей начал поражать всех на своем пути. Одни разбойники падали от его ударов, другие — от страха, вообразив себя убитыми, а те, кто похитрей, сами скорее валились наземь, притворяясь мертвыми. Слуги и стражники, идя вслед за У-яном, вязали лежачих их же собственными опоясками и головными платками, вожжами от упряжи и веревками от тюков. Когда же всех этих уз не хватило, начали закатывать их в циновки и покрывала. Цзин Кэ, прохаживаясь вдоль ряда поверженных пленников, хохотал так, что его брюхо чуть не лопнуло от смеха, так что пришлось поддерживать его обеими руками. Вдруг из одной циновки глянули на него хорошо памятные презрительные и холодные глаза.