А как решать второй?
Что такое вообще икс?
Как им Валентина Федоровна объясняла, когда они в самый первый раз написали эту не похожую на другие букву?
Ага, вспомнил! Икс — это неизвестное. Число, конечно. Но какое? Неизвестно. А может быть иксом не число, а что-нибудь другое? Например, зверь. Какой-то зверь бегает по лесу. А какой, неизвестно. Зверь Икс. Интересно. Или человек неизвестный… Тоже — Икс. Петька говорит, что и фильм такой есть: «Мистер Икс»…
В эту минуту зазвонил телефон. Кирилка побежал в переднюю, взял трубку и через секунду закричал:
— О-о! А-а! — От радости слова у него сразу не получились.
— Здравствуй, Кирилл. Как поживаешь?
— Хорошо поживаю. — И тут занятная мысль пришла Кирилке в голову. — Дядя Виталий Афанасьевич, — сказал он хитрым голосом. — А я знаю, кто вы!
— Вот как! — сказал Виталий Афанасьевич. — Откуда же ты узнал?
— Ниоткуда. Просто догадался. Вы — дядя Икс!
— Да ну? Это тебе мама, наверно, придумала.
— Почему мама? Она еще с работы не пришла. Я вот решаю примеры с иксами… А как решить восемь минус икс равно пять?
— А вы проходили, что такое уменьшаемое, вычитаемое и разность?
— Проходили.
— Икс в твоем примере вычитаемое. А как узнать вычитаемое? От уменьшаемого надо отнять разность.
— Три! Три! — закричал Кирилка. — Икс будет три. Я теперь вспомнил, как решать. Вот спасибо вам… дядя Икс! Вы опять уезжали?
— Не уезжал, а был очень-очень занят…
— Все наукой занимаетесь?
— Да, наукой. Безусловно.
— А какой наукой?
— Разной… Сейчас, сейчас, — сказал он кому-то в сторону. — Секундочку терпения! — И уже в трубку: — Видишь, брат, до чего некогда. Прямо, можно сказать, за рукава эта наука хватает. Будь здоров, постараюсь скоро позвонить.
Даже маленький кусочек того, что хотел, Кирилка не успел рассказать дяде Виталию Афанасьевичу — дяде Иксу.
Подлежащее против Пата
Сосульки на крышах подтаивали. С их острых кончиков, сверкая на солнце, падали крупные капли. В водосточных трубах внезапно и восхитительно грохотало. Прохожие испуганно отскакивали, а на тротуар вываливались из труб глыбы льда.
По дороге в школу Кирилке очень посчастливилось. Что-то блеснуло у него под ногами. Кирилка нагнулся и поднял кусочек синего стекла. Вот это удача, так удача!
На первом же уроке Кирилка вынул стеклышко из кармана брюк и посмотрел в него.
Все вокруг преобразилось. За окном надвигалась гроза: синие тучи заволокли потемневшее небо. На синей стене класса таблички со слогами «жи» и «ши» выделялись совсем плохо — ничего не стоило их забыть.
Синяя учительница стояла за учительским столом… Синяя Света Курочкина писала синим мелом на доске, похожей на черное с синим отливом озеро. А у Петьки Баркова был совершенно синий нос.
Кирилка не выдержал и тихонько фыркнул.
Валентина Федоровна обернулась:
— Кирилл Дроздов, по-моему ты занят чем-то посторонним.
Но стеклышко она не заметила: Кирилка поспешно спрятал его в карман.
Слушать ему было трудно, потому что Петька зудел, как комар, ныл в самое Кирилкино ухо:
— Дай! Дай! Дай! На секундочку!
Он-то заметил чудесное стеклышко.
Но Кирилка не дал. Не от жадности, а из боязни, что Петька, увидев, как все становится синим, громко вскрикнет от удивления. Валентина Федоровна заметит стеклышко и отберет его.
Уже не синяя, а самая обыкновенная Курочка села на свое место, Валентина Федоровна написала на доске такие слова: «страна день Международный вчера Советская отмечала женский».
— Я написала слова не по порядку, — сказала она. — А вы расставьте их правильно, чтобы вышло предложение.
По очереди ребята предлагали, как надо сказать, как поменять слова местами. И у них вышло предложение, понятное и хорошее. Валентина Федоровна написала его на доске:
«Вчера Советская страна отмечала Международный женский день».
Да, это правда: вчера было Восьмое марта. Мама пришла с работы совсем рано, еще и Гордеевна не ушла. Впрочем, она теперь нередко остается у них до самого маминого прихода. И Гордеевна напекла сладких пирожков. А мама купила конфет. И подарила Гордеевне материю на платье. А Гордеевна тоже подарила маме материю на летнее Платье и флакон духов. Очень было смешно, когда они подали друг другу свертки и развернули их. А там и там — материя. Кирилка хохотал. А Пат улыбался. Морщил нос и высовывал кончик языка, это у него такая улыбка.
Свои поздравительные картинки Кирилка поднес еще утром. Маме отдал в руки, а Гордеевне положил посреди кухонного стола, чтобы сразу заметила. Маме он нарисовал скалистый остров, на скалах написал, чтобы никто не сомневался: «Новая Земля». А Гордеевне нарисовал портрет Пата. Не совсем-то похоже, но догадаться можно.
Еще до прихода мамы случилась неожиданность.
По обыкновению, Петька задержался после школы. Но только на одну минуту. Вот в эту минуту он и совершил неожиданный поступок.
Порылся в ранце, крикнул Кирилке: «Не гляди!» Что-то вытащил и спрятал за спину. Держа руку за спиной, Петька встал перед Гордеевной по стойке «смирно». Выбросил из-за спины руку и подал Гордеевне свернутый в трубочку лист из тетради по рисованию. Бумажный рулончик был в трех местах залеплен пластилиновыми печатями. Не просто лепешками из пластилина, а именно печатями. Пятачковыми. На каждой печати со всеми цифрами и буквами выделялся пятачок.
— Дорогая Кирилкина няня! — торжественно сказал Петька. — Поздравляю вас с женским праздником!
— Спасибо, милый, — сказала Гордеевна. — Вот спасибо-то! Только ты уж свои печати сам отлепи, пожалуйста. А то у меня руки в тесте.
Печати живенько отлепил Кирилка. На бумаге были выведены разными цветными карандашами такие слова:
«Дорогая (красным карандашом) Гордеевна (синим карандашом), желаю (желтым карандашом) Вам (красным карандашом) долгих лет в труде и личной жизни (все эти слова были синие)». Подпись же «Петр Барков» была ярко-оранжевая. Как видно, Петька подписался сперва желтым, а сверху закрасил красным.
От такой красоты Кирилка дрогнул, стало немножко завидно, главное, что Петька догадался налепить такие прекрасные пятачковые печати. И невольно он почувствовал к Петьке уважение.
Гордеевна уговаривала Петьку обождать:
— Совсем скоро пирожки поспеют.
Но Петька убежал с большим краснобоким яблоком в руке. Его мать обещала рано вернуться с работы.
А Петькина мама возвращалась рано, может, всего раза три в год.
Что вчера было Восьмое марта, мамин праздник, отлично помнили все первоклассники.
— А где в этом предложении подлежащее? — спросила Валентина Федоровна. — Кирилл, скажи ты!
Кирилка встал и весело произнес:
— Женский!
Поднялось сразу много рук.
— Почему ты так думаешь? — спросила Валентина Федоровна.
— Подлежащее — это основное, ну, самое главное слово. А тут… главное, что праздник был… женский… — Последние слова Кирилка проговорил неуверенно: вон как ребята тянут руки, видно, хотят его поправить.
— Но ведь подлежащее отвечает на вопросы «кто?» и «что?», — сказала учительница. — А на какой вопрос отвечает «женский»?
Так и есть, он ошибся: подлежащим оказалась «страна», а совсем не «женский». Валентина Федоровна поглядела на Кирилку с огорчением:
— Весь урок ты плохо слушаешь, Кирилл. И за домашнее задание тебе двойка. Три грубых ошибки. Что-то ты у нас в последние дни разболтался. Очень печально.
Дома, сразу после обеда, Кирилка озабоченно разложил на письменном столе тетрадки. Даже на улицу с Патом не попросился. Лучше уж сразу отделаться от уроков. А если не успеет погулять, то пойдет провожать Пата и Гордеевну до трамвайной остановки.
— Что это на тебя сегодня усердие напало? — Гордеевна заглянула через Кирилкино плечо в тетрадку и спросила насмешливо: — А корь под кустом растет? Или коклюш?
Кирилка рассмеялся:
— Это болезни!
— А почему же грипп у тебя растет под кустом? Да еще с одним «п». Какое проверочное слово, ну-ка?
— Грибы.
— Вот именно. Будешь грипп под кустом выращивать, живо двойку получишь.
Кирилка вздохнул.
— Уже получил. И с подлежащим не так… Я думал: женский, а не женский вовсе…
— Вот оно что! — протянула Гордеевна. — Тот-то я вижу, ты хмурый явился. — Подумала и сказала: — Если еще двоек нахватаешь, я Пата не приведу. Пусть дома с тоски воет.
Кирилка заплакал. Пат подошел к его стулу, поднял голову, тявкнул, мол, чего ты? Кирилка бросил ручку, слез со стула, сел возле Пата на корточки, обхватил его за шею и заревел пуще.
— О господи! — с досадой пробормотала Гордеевна. — Как нарочно, мне сегодня ни на секунду опоздать нельзя. Да не обливай ты его слезами, не навеки прощаешься!
О провожании до трамвая Кирилка и заикнуться не успел: Гордеевна вихрем умчалась. И Пата уволокла.
Глотая слезы, Кирилка взял в скобки написанное и написал упражнение заново. Так велит делать Валентина Федоровна, если намазал или неверно сделал.
Тихо, как тихо! Впору дожидаться, как бывало, чтобы мышь скреблась. Тоска затопила Кирилкино сердце. Наверное, Гордеевна только грозится, что Пата не приведет. Но ведь Кирилка прежде двоек не получал, даже когда пропускал много…
Зазвонил телефон. Мама, конечно! Придется ей сказать про двойку и про то, что он разболтался. Неприятно.
— Послушай, Кирилл, — раздался необычно серьезный голос Виталия Афанасьевича. — Со мной случалось иногда. Ты помнишь, что это значит?
— Через стенки? Да? — взволнованно спросил Кирилка.
— Да-да. И я увидел через стенки, что ты сидишь и ревешь. И что вообще у тебя подлежащее против Пата.
— Как это? — не понял Кирилка.
— Ну, противниками стали, столкнулись их интересы.
— Потому что она сказала, Гордеевна… — Кирилка всхлипнул.
— А мужчины носом не хлюпают. Двойку исправишь. Главное, не унывай! И помни, что я с тобой! Хоть и через стенки. Но это не так уж важно. Ну, что, полегчало тебе?
— Ага! — У Кирилки и правда тоска куда-то девалась.
— Выше голову, сын радиста!
— Есть выше голову! — повеселевшим голосом ответил Кирилка.
Три копейки
Петька весело сообщил:
— А я бороду приклеил вечером. Столярным клеем. Из пакли борода. Под лестницей нашел клок пакли. Даже два клока.
Гордеевна покачала головой.
— Экая радость! Под лестницей подобрал грязную паклю — фу! У тебя же подбородок заболит.
— Уже заболел! — Петька задрал голову и показал красноту на подбородке.
Ваткой Гордеевна осторожно вымыла Петьке подбородок и намазала какой-то желтой мазью. Баночку с мазью она достала из кухонного шкафчика с самой верхней полки. Если бы захотелось сделать шурду-бурду так лекарства теперь и не отыщешь.
— Домой вчера хорошо попал? — спросила Гордеевна.
Она уже знала, что ключа от квартиры Петьке не доверяют. Жильцов в их коммунальной квартире много, и всегда кто-нибудь открывает Петьке дверь. Но иногда случалось, что никого не было дома. Тогда Петька скитался по улицам, пока не удавалось дозвониться. А ключ от комнаты лежал под половиком у двери. Все знали, где Петька с матерью прячут ключ. Сколько раз Петька предлагал вбить гвоздь в косяк и вешать ключ на него. Хоть нагибаться не придется. Но мать не соглашалась: «А вдруг кто чужой в коридор забредет? Под половиком искать не догадается, а тут — нате, прямо и висит ключ».
— Бабка Панкратьевна была дома, — сказал Петька и весело похвастался: — А я ей позавчера отомстил!
— Отомстил? За что?
— Она бросила в кухне на табуретке свое вязанье. А мама нечаянно на пол его столкнула. Спицы выскочили, петли спустились — подумаешь! А Панкратьевна маму обругала: «Вот неловкая!» Сама-то больно ловкая. Тут же всю мелочь из кошелька просыпала. Ищет-ищет под столами. Вместе с моей мамой. Гривенник нашли, и пятак, и пятнадцать копеек. А три копейки в угол закатились. Я их потом нашел. Да не отдал! Не обзывай мою маму!
— Попробовал бы кто мою маму обидеть! — воскликнул Кирилка. — Уж я бы тому показал!
Но Гордеевна помрачнела.
— Не отдал, значит? Как нехорошо! Ты же эти три копейки, выходит, украл.
— Ничего не украл. Просто нашел.
— Нашел, да не отдал. Чужое себе взял.
— А зачем она мою маму… Вот я ее и надул!
— Матери ты об этом рассказывал?
— Нет, не рассказывал.
— То-то. Да твоя мама лучше бы десять упреков выслушала, тем более от старого человека, чем один раз узнала бы, что ее сын чужое присвоил. Ты это и сам чувствуешь, не маленький, потому и не сказал матери. Отдай Панкратьевне три копейки! Сегодня же! Скажешь, что нашел.
— Как я отдам? Их уже нету.
— Где ж они?
— Конфетки купил. В школьном буфете. Съел уже.
— Одну конфетку мне дал, — растерянно сказал Кирилка.
Гордеевна совсем расстроилась.
— Ай-яй-яй! Ну, вот что, Петюшка, я тебе дам три копейки. Подарю, значит. Тем более, наш Кирилка, оказывается, тоже ел конфету, купленную на краденые деньги.
Мальчики густо покраснели.
— Да я же… нашел, — начал оправдываться Петька срывающимся голосом.
Гордеевна сказала строго.
— Утаить чужое, хоть и найденное, все равно — украсть. — Она взяла со стола кошелек и порылась в нем. — Вот тебе три копейки. Как вернешься домой, сразу отдашь их Панкратьевне. И прощения попросишь, что не сразу отдал. Извините, мол, сразу как-то не успел. И чтобы ни-ког-да больше такое не повторялось! А то уважать тебя не буду.
Широко открытыми глазами Петька смотрел на Гордеевну:
— Уважать не будете?
— Ни уважать, ни любить тебя не буду. Так и знай!
Необычно присмиревший Петька вскоре ушел домой.
На другой день, едва переступив порог, он объявил:
— Я отдал бабушке Панкратьевне три копейки. Она обрадовалась, маме моей сказала: «Парень-то у тебя честный растет».
— Вот и хорошо! — промолвила Гордеевна.
И никогда больше, ни одним словом, она не упомянула об этих несчастных трех копейках.
Мама Людочка
— Кир, обедай скорей и ступай с Патом погуляй. Я его и вывести не успела. Платье для Людочки отпаривала.
Кирилка ничуть не удивился, что Гордеевна назвала его маму Людочкой. Со второй встречи она стала называть маму Людой и на «ты».
— Молоденькая совсем, чего уж! В два с половиной раза меня моложе.
Кирилка знал, что маме недавно исполнилось двадцать шесть лет, и стал было подсчитывать, сколько же лет Гордеевне, но вскоре бросил эту нудную затею.
А узнав, что мама воспитывалась в детском доме, потому что родители ее умерли в блокаду, Гордеевна стала называть маму «доченькой». На Кирилку Гордеевна часто ворчала и покрикивала, а на маму никогда не сердилась. Наоборот, случалось, отпускала ее в кино или в театр. Тогда и Пат оставался у них ночевать. Он спал на подстилке возле дивана, Гордеевна на диване, а мама на раскладушке. Ночью Кирилка тихонько вставал и перетаскивал Пата под свою кровать вместе с подстилкой. Но утром Пат снова оказывался возле дивана, сладко спал на голом полу.
Мама полюбила Гордеевну, как родную, и часто говорила:
— Как я благодарна судьбе, что она мне вас послала!
— Не судьбу благодари, а… ты знаешь кого. — Отчего-то Гордеевна косилась на Кирилку и делала безразличное лицо.
Папа Кирилкин, Сергей Дроздов, тоже жил когда-то в детском доме. Отца у него убили на фронте, а мать убило бомбой. Мама с папой воспитывались в одном и том же детском доме. Поэтому у них и бабушек никаких не было. Если бы папа не зимовал на Новой Земле, Гордеевна, очень может быть, называла бы его, как мама, Сережкой. Называла бы Сережкой или нет?
— Ну, что ты сидишь, как истукан? Застыл с ложкой! — сказала Гордеевна. — О чем ты так задумался? Скорей ешь! Говорю тебе, песик заждался, который раз к дверям подходит.
Немой
Во дворе к Пату направилась девочка лет пяти в белой вязаной шапочке.