Достав из кармана брюк пачку «Казбека», главный инженер вынул папиросу, размял ее пальцами и закурил.
— Да, нетерпеливый вы народ, — проговорил он. — Слишком нетерпеливый. Вам уж хочется теперь же управлять машинами, строить гидростанции, плотины, делать новые моря. Желание, конечно, понятное, но нельзя забывать, что для всего этого надо сначала учиться. — Он глубоко затянулся, выпустил дым и продолжал: — Вот мне рассказывали вчера любопытный случай. Просто поверить трудно: какой-то паренек-школьник, вот вроде вас, пришел к экскаваторщикам. И зачем бы, вы думали? Наниматься на работу!
Стоящие вокруг рабочие заулыбались. Пташка украдкой взглянул на своего друга. Тот ковырял землю ногой, делая вид, что нашел что-то очень занимательное; лицо у него сделалось красным и напряженным.
— В чем тут дело? — продолжал между тем главный инженер. — В том, что некоторые ребята считают, что работать на теперешних машинах — ну нет ничего легче! Только кнопку нажмешь — машина сама работает! А ты сиди да загорай. Ни знаний не нужно, ни опыта! — Он лукаво усмехнулся и посмотрел на притихших мальчиков. — Вы-то, я знаю, так не думаете, — убежденно сказал он. — Да вот, выходит, есть на свете и такие еще простаки!
Сева, побагровевший от смущения, невольно приподнял голову.
— Бежим! — хрипло проговорил он и вдруг, дернув Пташку за руку, припустился что было духу в степь.
— Ого, не понравилось! — весело шумели в толпе.
Пташка беспомощно оглянулся на главного инженера и тоже бросился бежать вслед за своим приятелем.
И ничуть не виноваты,
И деревня не взята!
— Сарафанов не приходил? — спросил он.
— Приходил, да опять ушел: к нему отец приехал с Урала, — сказала Глафира Алексеевна.
«Сарафанов… Кто же это такой? — думал Пташка, борясь с охватившей его дремой. — Ах, да ведь это дедушка еще там в степи говорил, что едет к своему сыну, Сарафанову! Как же так?»
— Чудной такой! — продолжала между тем Севина мама. — Утром тут был; чаем его угощала по-соседски. Говорит: сыну остепениться пора, а это, дескать, дело серьезное! — Она лукаво посмотрела на Настю. — Тобой все интересовался.
— Полно вам, Глафира Алексеевна, — сказала Настя краснея. — Пойдем, я тебя спать уложу — спишь за столом, — обратилась она к Пташке.
Она повела Пташку в свою комнату, помогла ему раздеться и уложила на диванчик, затем укрыла простыней, одеялом и потрогала рукой лоб.
— Что это с тобой такое? — тревожно спросила она.
Пташка не ответил. Едва коснувшись головой подушки, он закрыл глаза. И тотчас ему показалось, что гудящий теплый поток подхватил его и, качая, несет куда-то.
Ти не лякайся, що ниженьки 6 oci
Змочишь в холодну росу,
Я тебе, в i рная, аж до хатиноньки
Сам на руках в i днесу…
Пташка понимал, что эта песня предназначалась не ему. Но и ему, Пташке, стало хорошо от нее, как от самой хорошей думы.
Дрема прошла, и Пташка почувствовал голод.
Он уперся локтями о подушку и приподнялся.
Дверь с террасы отворилась, вошла Настя.
На ней было светлосерое платье со множеством ровных, хорошо разглаженных складок. Она показалась Пташке такой красивой, какой он еще никогда не видел ее.
— Ну что, Пташка? — спросила она. — Как?
— Я есть хочу, — сказал Пташка.
СЛАВА
Пташка, лежа на диване и упираясь спиной в подушку, ел манную кашу с черничным киселем, который приготовила ему из сухих ягод Севина мама, Глафира Алексеевна. Сева сидел рядом на стуле, а около него стоял маленький Вовка и удивленно, немного испуганно смотрел на Пташку.
— Я знаю, тебя простуда схватила, правда? Как она тебя схватила? — спросил он.
— Вот так взяла, да как цапнет! — сказал вместо Пташки Сева и схватил маленького братишку в охапку.
В это время в дверях появился дед — праздничный, причесанный, чистый. Вот кого Пташка никак не ожидал увидеть!
— Этот самый, — сказал между тем дед, глядя на Пташку. — Ты как же сюда поспел, пострел? — спросил он.
— Я тут живу, — сказал Пташка. — А вы, дедушка, как? Нашли вы своего сына — Сарафанова?
Дед довольно ухмыльнулся.
— Вот он, мой сын, Сарафанов, — сказал он, показывая на дядю Федю, только что появившегося в дверях террасы.
Пташка даже привскочил от удивления.
— Правда? — воскликнул он, во все глаза глядя на дядю Федю. — Так это разве вы Сарафанов?
— А то как же, — улыбаясь, сказал дядя Федя. — Конечно, я! Вы что же, вместе добирались, а до сих пор разобраться не могли?
Пташка смущенно посмотрел на деда. Тот с виноватым видом почесывал в затылке.
— Ведь я тебе и карточку в газете показывал! — сказал он Пташке с укором.
— Показывали, — признался Пташка, — только я не узнал.
Дядя Федя засмеялся.
— Это верно, ты не виноват, — сказал он. — Там меня уж очень пригладили, я и сам-то с трудом догадался, что это я.
Пташка все еще смотрел на него с недоумением, как бы что-то соображая.
— Дядя Федя, — сказал он наконец, — так неужели это вас дедушка крапивой порол?
Все засмеялись, а дядя Федя потрепал Пташку по волосам и сказал:
— Всякое, брат, бывает.
— А где же Туман? — вспомнил Пташка.
— И Туман здесь, — сказал дед. — Где же ему быть?
Он тихо свистнул, и в комнату тотчас вбежал Туман.
— Туман, — сказал ему Пташка, — это ведь я, видишь?
Туман ткнулся носом в колени мальчика и шевельнул хвостом. Он совсем, должно быть, не был удивлен, что встретил здесь Пташку.
Между тем маленький Вова уже вскарабкался на колени к деду, присевшему у стола, и у них шел свой разговор.
— А за степью что? — спрашивал Вова.
— А там другая река, — басил дед.
— А за другой рекой?
— Опять степь.
— А за этой степью?
Дед помедлил.
— Там небо, — сказал он.
— А за небом?
Дед опять замолчал.
— А, не знаешь? — торжествуя, сказал Вова. — А я знаю!
— Ну, скажи!
— Попрыгай на одной ноге, тогда скажу!
— Вон чего выдумал!
— Ну, уж ладно, — согласился Вова. — Там суховей сидит!
— Суховей?
— Ну да, суховей. Он знаешь что делает? Он сюда жаром дует! Степь жжет!
— Теперь уж ему скоро крышка, твоему суховею, — сказал дед.
В дверь постучали, и вошел Севин папа в щегольском, наброшенном на одно плечо новеньком матросском бушлате; сильную грудь его обтягивала белоснежная майка, на обнаженных загорелых руках виднелись синие узоры якорей. От него пахло одеколоном и немного вином.
— Ага, поел! — сказал он, глядя на Пташку. — А раз поел — значит, поправишься!