* * *
К поискам священного источника ребята приступили лишь через час. После того, как Маруська, изорвав практически все свое платьице, кое-как перетянула Володьке рану. Она, по сути, просто заткнула ее, затолкав туда приличный кусок юбки, а потом еще и примотала этот своеобразный тампон длиннющим бинтом, сделанным из подола.
В сумерках их вид напугал бы любого: крохотная, худенькая девчушка, напоминающая лесного эльфа, и страшный зверь со свалявшейся от крови шерстью.
Впрочем, Маруська была перепачкана Володькиной кровью ничуть не меньше. Даже ее светлые волосы местами оказались забрызганы красным. А уж руки… по плечи в крови!
— Теперь пойдем, а? — девочка осторожно поправила повязку и ласково погладила раненого волка по морде.
Володька с трудом поднял потяжелевшую голову и жалобно заскулил. Маруська решительно сказала:
— Пошли. А то потом у тебя еще меньше сил будет.
Она быстро отвернулась, пряча от Володьки невольные слезы жалости и страха. Потом очень серьезно добавила:
— Знаешь, нам сейчас этот священный источник вот как нужен!
Взгляд волчонка стал вопросительным. Маруська, не скрывая волнения, сбивчиво пояснила:
— Бабушка говорила: когда оборотень перекидывается, его раны исчезают. Всегда так было. Он как новенький становится, понимаешь? Поэтому твой дед столько лет и живет. Бабушка с мамкой уж знают. Сказали: он никогда не болел. Честно. Пошли, а?
Володька задумался. Ему показалось: что-то такое он где-то читал. И если это правда…
Неожиданно вспомнилась мама, которая как раз завтра приезжала из своей Германии, и обещанный ей телефонный звонок. Вспомнился встревоженный дед, ждущий их возвращения дома и предупредивший его, Володьку, об опасности. А он-то, лопух, совсем забыл, что запах может уноситься ветром! Если бы держался настороже и заходил на болота с подветренной стороны…
«Елки, да как раз так священный источник искать и нужно!»
Волчонок, тоненько постанывая и поскуливая от боли, принялся торопливо подниматься на упорно подламывающиеся лапы. Взволнованная Маруська суетилась рядом, пытаясь помочь ему, но, как и положено в таких случаях, гораздо больше мешала.
Володька досадливо покосился на сунувшуюся ему под ноги маленькую фигурку и невольно фыркнул: на девчонке были сейчас только беленькие с кружавчиками трусики, перепачканные его кровью, и жалкие остатки платья в виде драной жилетки. Маруська даже рукава оторвала, когда возилась с раной!
Голова неприятно кружилась, в ушах звенело, ближайшая кочка нахально уплывала в сторону, но волчонок упрямо стоял. Мотая каменно потяжелевшей головой, он заставил таки себя немного прийти в чувство. И помня о странном, чуть солоноватом запахе и о своем недавнем решении двигаться только с подветренной стороны, начал петлять по болоту.
Семилетняя Маруська устало шлепала рядом, стараясь не отставать ни на шаг, и временами, чтобы не упасть, цеплялась за шерсть на здоровом боку. На спину она не просилась. И даже когда Володька, жалея ее, нерешительно прилег, подзывая, Маруська протестующе замотала головой:
— Не. Тебе больно будет. Я так. Я еще долго могу. Я, знаешь, какая крепкая…
Скоро совершенно стемнело, и мальчик в очередной раз удивился возможностям своего нового тела: он вполне прилично видел. Не как днем, конечно, но все-таки довольно неплохо.
Впрочем, зрение было ему не особенно-то и нужно. Безопасные тропы волк просто чувствовал. И не мог толком объяснить как. Даже себе.
Володька беззвучно пробирался болотом, оставляя за собой самую причудливую цепочку шагов на свете. Те петли, что накручивал раненый волчонок в поисках нужного запаха, не распутала бы ни одна собака. Тем более что временами они перебирались через какую-нибудь лужицу едва ли не по колено в воде.
Как понял Володька: вода в болоте отнюдь не означала наличие топи. Чаще всего стояла она как раз над глинистыми, плохо пропускающими влагу, довольно прочными участками.
На волнующий, терпкий запах обессиленный Володька наткнулся уже к двум часам ночи и едва не взвыл на весь лес от радости. Чуткая Маруська, сомнамбулой следующая за ним, что-то почувствовала и сонно заморгала:
— Нашел?
Волчонок тихонько взвизгнул и ласково лизнул свою маленькую подружку в щеку. Девочка рассмеялась:
— Нашел, значит. Веди тогда… — И немного смущенно добавила: — Знаешь, я пить хочу, ужас как. И есть тоже. А еще спать…
Володька невольно фыркнул: он хотел абсолютно того же самого. И еще хотел, чтобы хоть немного отпустила боль.
Теперь они кружили по болоту, не теряя той невесомой ниточки, что вела их к волшебному источнику. Даже Маруська оживилась и почти бодро шлепала рядом, что-то шепотом, монотонной скороговоркой бубня себе под нос.
Володька, стараясь не обращать внимания на горевшее огнем плечо и быстро немеющую правую переднюю лапу, нечаянно прислушался к сбивчивому, чуть лихорадочному говорку. И сглотнул тугой, плотный комок, неожиданно застрявший в глотке и мешающий дышать.
Маруська, оказывается, обращалась к кому-то могущественному, богу, наверное, и ее поспешные обещания у кого угодно могли вызвать улыбку. Или слезы.
— Я мамку слушать буду, — жарко бормотала Маруська, цепляясь за волчью шерсть, — честно. И бабушке на огороде помогать. Пусть волшебная вода Володьке перекинуться поможет, а я пол помою. Даже посуду. Только чтоб и плечо у него зажило, ладно? Я хорошей буду, честно-честно. В лес убегать не стану. В школу пойду. В интернат. В лесничестве нашем. Не хочу, а пойду. Правда, пойду. Пусть он выздоровеет только…
Тут Маруське под ногу попала какая-то зловредная коряжина, и она, не удержавшись, растянулась во весь рост в зловонной луже. Поднявшись же на четвереньки, девчонка подняла голову и кому-то истово пообещала:
— И волосы расчесывать буду! Сама. Хорошо?
Она старательно отжала мокрые, совершенно слипшиеся от грязи косички. И сплюнула травинку, попавшую в рот.
Как раз в эту-то секунду Володька и увидел полузатопленную торфяником черную скалу. И услышал еле уловимый шепот родничка.
Смертельно вымотанный за эти страшные два дня волчонок едва не завизжал от нестерпимого счастья. Он потянул носом воздух: запах священного источника перебивал сейчас все. Весь мир пах солью, сладковатой горечью и кружил, бесконечно кружил голову.
Зверь восторженно рявкнул. Одним фантастическим прыжком преодолел оставшиеся несколько метров и чуть не потерял сознание от страшной боли. Сморгнул с глаз застилающую их пелену и радостно, освобожденно заскулил: как раз то самое место, о котором сегодня утром рассказывал дед! Его ни с чем нельзя спутать.
Совершенно черный камень был погружен в торфяники не меньше чем на три четверти, хотя и находился на крошечном холмике, на совсем не топком месте. Плотный, серебристый в призрачном лунном свете мох диковинным ожерельем обрамлял его. Камень вдруг показался взволнованному мальчику огромным, черным зрачком, внимательно всматривающимся в мерцающие звезды.
В верхней половине массивной глыбы, из еле заметной глазу трещины, сочилась вода. Она тонюсенькой струйкой сбегала вниз, в небольшое углубление, выстланное светлым, почти белым в мертвенном свете луны песком. Наполняя эту странную, самой природой подготовленную чашу, вода опять неспешно сбегала вниз и исчезала уже в другой трещине, подпитывая, видимо, само болото.
Забыв обо всем на свете, волк припал к источнику и принялся жадно лакать необычную, солоноватую, пахнущую горечью и перенасыщенную пузырьками какого-то газа воду. Выпил больше половины и вдруг резко вздрогнул. С трудом оторвал морду от желанной влаги и медленно развернул голову в поисках девочки.
«Как же я мог?! Она ведь тоже пить хочет! Мне всего-то горсть и нужна была…»
Забытая Маруська затерянным столбиком стояла на том же месте, где волк оставил ее несколько секунд назад, и завороженно таращила на него громадные, темные в ночи глазища. Володька внимательно осмотрел разделяющее их пространство и приглашающе мотнул головой: с этой стороны подойти к камню можно без опаски. А лужа, в которой, зябко поджимая ноги, топталась девчонка, могла показаться топкой только человеку.
Маруська громко икнула. Волк снова нетерпеливо мотнул головой. Затем рыкнул. Девочка зябко поежилась и неуверенно пискнула:
— Это то самое место? Ты меня зовешь, да?
Володька кивнул и с невольным смешком наблюдал, как осторожно Маруська пробирается к нему. И как потом жадно бросается к воде. Как набирает ее в сложенные ковшиком крошечные ладошки и торопливо глотает. Застывает на секунду, и ее выразительное личико перекашивается от отвращения:
— Какая гадость! Ф-фу! Неужели тебе нравится?
Волк подтверждающе рявкнул. Маруська еще раз глотнула воду. Сморщила нос и убежденно заявила:
— Значит, он точно волшебный. Ты волк и хочешь перекинуться. Водичка для этого, и поэтому она тебе нравится. А мне нет. Мне же не нужно перекидываться человеком!
Она недоверчиво покосилась на родничок и предложила:
— Хочешь, допей. Я больше не буду.
Она с любопытством наблюдала, как торопливо волк лакает воду. Потом задумчиво протянула:
— Теперь нам спать нужно лечь. Вот только бы из болота как-то выбраться. А то, может, и тут поспим, а? Если найдем сухое местечко…
Ночевать среди болота Володька не захотел. Воспаленная рана ныла неимоверно, слабость временами накатывала такая, что он только усилием воли заставлял себя двигаться. Страх, что утром он просто не сможет подняться на ноги, и маленькая, совершенно беззащитная Маруська без него запросто угодит в какую-нибудь трясину, упорно гнал волка к далекому берегу.
К собственному изумлению, Володька довольно быстро вышел к лесной опушке: как раз к тому самому месту, где он вчера устраивал для них лежку. Отыскав взглядом брошенную им куртку, волчонок обессиленно повалился на груду заботливо нарезанных еловых веток. Смертельно уставшая Маруська, падая рядом, невнятно пообещала:
— Ты спи, я, честное слово, не буду подглядывать!
И действительно не подглядывала. Так как заснула мгновенно. Что называется, не успев толком донести голову до кучки сухих листьев, заменяющих ей подушку.
А несчастный, раненый, совершенно больной Володька, проваливаясь в спасительный сон, в спокойной уверенности подумал: «Утром встану человеком…»
Он почему-то верил деду.
ГЛАВА 13
СНОВА — ЧЕЛОВЕК!
Проснулся Володька от холода. Рассеянно приоткрыв глаза, он увидел спящую в полуметре от него Маруську — она сжалась тугим, крохотным комочком — и автоматически подтащил ее поближе. Прижимая к себе теплое тельце девочки, Володька сонно подумал: «Середина июля, а пробирает-то… Почти до костей…»
И только тут до него дошло: он ВСПОМНИЛ.
Володька снова распахнул глаза и неверяще, потрясенно уставился на свою грязную худую руку, как на настоящее чудо природы. Потом он осторожно отодвинулся от девочки и бесшумно вскочил на ноги. На две, не на четыре. Володька сморгнул непонятно откуда набежавшие слезы и стал внимательно рассматривать себя.
Две ноги, две руки. Потрепанные, но любимые кроссовки. Невероятно грязные джинсы и давно потерявшая свой светло-серый цвет футболка…
Володька полез в карманы и счастливо улыбнулся: даже спички на месте! Неожиданно глаза его округлились, а рот приоткрылся. Мальчик осторожно пощупал правое плечо: совершенно целое. Даже футболка оказалась в этом месте не разодранной! Да что же это?!
Он кинул быстрый взгляд на спокойно посапывающую Маруську и ошеломленно подумал: «Может, сон все? Мы выбрались с болот, я, как последний идиот, нажрался тех волчьих ягод, а все остальное мне просто-напросто приснилось? Мое превращение, дед-оборотень и сумасшедший Петро с его ружьем…»
Володька снова коснулся абсолютно здорового плеча. Еще раз осмотрел стоянку и невольно вздрогнул: рядом с местом, где он только что спал, валялся путанный ком пестрых тряпок, перепачканных чем-то черным. А на Маруське… на ней не было платья! Лишь драное подобие жилетки и когда-то белые трусики.
Мальчик потерянно покачал головой: он не знал, что и думать. Ему почему-то захотелось, чтобы все его невероятные приключения действительно оказались лишь кошмарным сном. А уж для семилетней Маруськи…
Володька торопливо собрал жесткие от засохшей крови тряпки. Обложил их сухими, ломкими веточками и запалил костер. А потом, почти не контролируя себя, чувствуя лишь дикий голод, бросился к малиннику, набивая рот редкими еще спелыми ягодами.
Неожиданно ухо мальчика дрогнуло, и он резко развернулся к болотам. Ему вдруг послышался сиплый крик.
Володька нервно потянул носом воздух и удивился: его обоняние, уступая, конечно, волчьему, все же стало много острее обычного. Во всяком случае, он и сейчас слышал множество запахов, недоступных человеку.
Острый, пряный запах торфяника; гнилостный запашок прорвавшихся где-то на болотах вод; горький, неприятный, все забивающий запах костра и удушливая вонь сгорающих в нем тряпок; запах прелых листьев, грибов и всегда влажной здесь земли; аромат уже отходившей земляники; нежные запахи спящего ребенка и ослабевший за ночь запах душной волчьей шести…
«Вот это номер!»
Володька вернулся к груде еловых веток и упал на них, бездумно глядя на дымный костер. Он пытался понять: хорошо или плохо, что сохранились некоторые последствия его превращения. И ни в кого-нибудь — в волка!
Мальчик так и не пришел ни к какому выводу. Все происходящее казалось ему нереальным, будто страшный сон все еще продолжался.
Еле слышный вопль давно отчаявшегося человека заставил Володьку снова вздрогнуть. Он настороженно замер, прислушиваясь. Потом махнул рукой: померещилось.
Володька бросил рассеянный взгляд на довольно высоко поднявшееся солнце и принялся будить Маруську. Пора было двигаться к дому. Все-таки до деревни еще пилить и пилить. Хорошо, если они часам к десяти подойдут. А к трем дня им с дедом еще нужно успеть в лесничество.
Измученная трудной ночью Маруська просыпаться никак не хотела. Сильнее сжималась в комочек и жалобно бормотала:
— Дай поспать, а? Отстань, а?
Только когда хитрый Володька вкрадчиво сообщил, что набрал для нее целую гость спелой малины, голодная Маруська наконец-то соизволила разлепить веки. Сладко зевнула и сонно, непонимающе уставилась на него. Володька хмыкнул:
— Домой пора. Видишь, солнце где? Нас с тобой и так вчера обыскались, не забыла, нет?
И зачем-то туманно пригрозил:
— А то смотри, твоя мать точно за ремень схватится!
Ярко-синие глаза немного прояснились, припухший со сна рот приоткрылся. Девчонка изумленно осмотрелась и села. Потом вытаращилась на Володьку. Зачем-то потрогала его грязным пальчиком и тонюсеньким голоском протянула:
— Уже человек, да?
Володька серьезно кивнул. Маруська озадаченно посмотрела на его совершенно здоровое плечо и потрясенно пробормотала:
— Целехонький. Все, как бабушка говорила. Перекинулся и обновился…
Окончательно просыпаясь, она взяла с широченного лопуха несколько ягодок малины. Закинула их в рот и широко улыбнулась:
— Здорово, правда?
— Что?
— Ну… Ты же снова человеком стал. И волком побегал. Хорошо оно, бегать волком?
Володька пожал плечами:
— Черт его знает. Я был слишком напуган.
— Ничего, — утешила Маруська, — в следующий раз…
Володька непроизвольно поежился и поспешно перебил девчонку:
— Эй-эй-эй! Никакого следующего раза, поняла?! Хватит с меня. И с тебя, кстати, тоже. Только домой! Усвоила?
Маруська хихикнула:
— Это ты сейчас так говоришь.
— Пусть — сейчас. Но на это лето с меня точно достаточно. А в городе у нас, слава богу, волком не поносишься. Негде.
Ребята немного помолчали, думая каждый о своем. Потом Володька внимательно посмотрел на девочку:
— Слушай, давай не будем об этом болтать, хорошо? Я не хочу, чтоб от меня в вашей деревне шарахались. Тот же Пашка. Скажем всем: я заплутал на болотах, а ты меня нашла…
Маруська удивилась:
— А кто болтать-то будет?
— Ты — нет?