Девочка тихо чихнула. Вскоре щеки ее порозовели и она открыла глаза. Улыбаясь про себя, она приподнялась, села на постели и огляделась по сторонам. Заметив Трумма, она громко рассмеялась. Трумм, сверкая зубами, тоже захохотал.
Пар наполнил уже всю комнату и стлался по самому полу. Теперь расчихались и братья, храпевшие на полу. Поначалу они никак не могли проснуться и смеялись во сне. Но вскоре открыли глаза и вскочили.
Усталости и тревог как не бывало. Капитану показалось, будто он мальчишка, его так и распирало веселье. И тут началось что-то невообразимое. Они плясали, пели, орали, хохотали вовсю. Когда вода в котле совсем выкипела, а огонь в очаге стал угасать, девочка закричала:
— Сделай еще такого пару!
Трумм снова налил в котел воды, подбросил дров в очаг, отыскал нужные травы, и все началось сначала. Днем и ночью клубы пара наполняли домик Бабы-Моры, так что в конце концов закапало с потолка и все, что было в доме, насквозь промокло, будто теплый дождик прошёл. Постель насквозь пропиталась водой, с подушек и одеял текло. Толстый мягкий ковер на полу хлюпал под ногами и брызгал водой, стоило на него лишь ступить. С полок и со шкафов струилась вода. Листы Мориной рукописи плавали по всей комнате. Все высушенные травы намокли. Картонная коробка, в которой Баба-Мора хранила споры грибов, расклеилась, все споры высыпались. И вскоре повсюду стали расти грибы.
Капитан и ребята тоже насквозь промокли от пара и пота. Волосы у них растрепались, глаза от долгого бдения ввалились, лица осунулись. Чумазые, как черти, они скакали в облаках пара, хохотали и что-то выкрикивали. Им не хотелось ни есть, ни спать. Они вообще ни о чем больше не думали. Капает — ну и ладно, пусть течет, пусть все мокнет! Пусть расползается плесень и растут грибы, это их только смешило.
Они совсем свихнулись.
Но вот кончились дрова, а поскольку никто не был в состоянии наколоть новые, в насквозь промокшем доме наступил наконец покой. Пар начал рассеиваться, и они, обессилев и обезножев, свалились тут же на полу среди грибов и забылись тяжелым сном.
Когда Трумм разлепил наконец глаза и огляделся по сторонам, он пришел в ужас. Бабы-Моры все еще не было. Повсюду буйно росли грибы. Подберезовики и боровики, горькушки и сыроежки, волнушки и свинушки, сморчки и шампиньоны, лисички и рыжики, валуи и опята и много еще всяких других грибов, названий которых Трумм не знал. И среди грибов на полу спали потерпевшие крушение незнакомцы, бледные и изможденные.
— Что же я натворил! — пришел в отчаяние Трумм. — Ведь я хотел только добра!
Трумм встал, открыл окна и двери. Легкий весенний ветерок пронесся сквозняком по заросшему грибами дому. Почувствовав свежий воздух, медленно открыл глаза бородатый. Другие даже не шевельнулись.
Капитан и бородатый вышли во двор на яркое весеннее солнышко. Стоял теплый послеполуденный час. За лесочком тихо шумело море. Вовсю заливались птицы.
Парень озабоченно осмотрел гитары, которые Трумм развесил на дворе. Гитары негромко тренькнули, все они хорошенько просохли, только были совсем расстроены. Бородач стал их настраивать. Звуки струн разбудили долговязого и девочку.
— Ну и замечательный пар был у тебя! — сказала девочка. — Мне от него так легко стало!
Потерпевшие крушение рассказали капитану, как они, поддавшись зову сердца, покинули отчий дом и отправились путешествовать по белу свету, чтобы песнями и музыкой утешать людей в беде и веселить их сердца.
Трумму все это пришлось по душе. Он рассказал ребятам о Бабе-Море и об ее ученой книге, которая тоже должна принести людям немало добра.
— Но сама Баба-Мора улетела куда-то, я и не знаю, что с ней теперь, — грустно закончил свой рассказ Трумм.
— Она скоро вернется, вот увидите! — поспешно сказала девочка, потому что она не выносила, когда кто-то печалился. Музыканты стали утешать Трумма как могли, и ему стало легче.
— Надо осмотреть лодку, — сказал наконец долговязый. — Я слышу зов далеких просторов.
Их суденышко было сильно потрепано бурей. Нужно было поставить заплаты на парус, заменить мачту, заделать пробоины. Работы хватало, а они еще недостаточно окрепли от долгого веселья, так что пришлось попотеть. Но понемногу дело все-таки продвигалось.
Вечером, после ремонта яхты, капитан принялся выскребать дом, собирать грибы и сушить у огня рукопись, которая была вконец испорчена. Страницы размокли, чернила размылись. Не уцелело ни единого слова. Опять у Трумма стало тяжело на душе. Теперь-то он понимал, что должен был больше внимания уделять Бабе-Море, а не сидеть день-деньской в лопухах. Но Бабы-Моры не было, а были одни неприятности.
Музыканты же знай себе бренчали на гитарах и пели хорошие песни, чтобы как-то утешить Трумма.
Прошло еще несколько дней. Яхта была отремонтирована, потерпевшие крушение подняли паруса и, подгоняемые свежим ветром, покинули остров. Трумм, стоя на берегу, махал им вслед. Голубое море сверкало на ярком солнце, а за ним простирался огромный мир.
Ветер был попутный. Суденышко весело скользило по волнам. За кормой оставалась прямая, расширяющаяся к берегу полоса, и в самом ее конце надежным убежищем лежал островок Бабы-Моры.
Трумм дал мореплавателям с собой целый котел грибного супа. А в мешочке, привязанном к поясу девочки, лежали травы для пара, которые она тайком, чтобы парни не знали, взяла с собой.
К вечеру путешественники встретили в открытом море большое, тяжело груженное судно. Их заметили, застопорили ход и крикнули в рупор, что хотят поговорить с музыкантами.
Яхту со всем, что на ней было, подняли на борт судна. И только тогда парни и девочка покинули свой кораблик.
Капитан пригласил их к себе.
— Мы оказались в районе подводных рифов, — сказал он. — Не могли бы вы помочь нам выбраться отсюда?
Бородач ответил за всех, что и они в этих местах впервые, однако со своей легкой яхты, которая не слишком глубоко сидит в воде, они не заметили никаких рифов.
— М-да, — протянул капитан. — Значит, от вас нам помощи ждать не приходится. Его лицо помрачнело. В тревогу погрузилась и вся команда, когда узнала, что парни и девочка ничего не могут им посоветовать.
Капитан предложил музыкантам поужинать и переночевать на большом судне, а на следующий день продолжить путешествие на своей яхте. Музыканты с благодарностью приняли приглашение.
Настроение у всех было подавленное. Музыканты попытались песнями и музыкой развеять печаль моряков, но толку от этого было мало.
И тогда добрая девочка решила использовать последнее средство, чтобы поднять дух моряков. В сумерках она проскользнула на палубу, нашла укромное местечко и развела огонь, на который поставила котелок с травами. Вскоре судно окутали клубы пара.
И разом отступили все заботы.
— Чего мы хнычем! — воскликнул капитан. — Ребята, полный вперед, сколько можно болтаться у рифов!
Корабль полетел как стрела. Он мчался сквозь тьму, позади оставался пенистый след, а команда веселилась и вопила от восторга. Поднялся сплошной тарарам. Моряки скакали в облаках пара, музыканты играли на гитарах и орали песни. От воплей и криков звенели волны. Моряки поздравляли друг друга с тем, что их судно так лихо мчится меж рифами. А капитан уже и на ногах не стоял. Он то и дело становился на голову и время от времени сам себе гордо пожимал руку. Некоторые матросы ползали на четвереньках и пугали друг друга звериным рыком, но никто никого не боялся, потому что все это было ужасно смешно. Штурман разлегся на столе с картами, а рулить стал ногами. Он пел песню и под ее ритм вращал штурвал. Судно пошло зигзагами, и от резкой перемены курса все матросы попадали на палубу. От смеху держась за животики, они перекатывались там с боку на бок.
Вдруг раздался страшный удар. Судно разом остановилось.
— Мы сели на рифы! Мы сели на рифы! Спасайся кто может! — в восторге заорал капитан.
Не переставая веселиться, матросы спустили спасательные шлюпки и попрыгали в них. Теперь им предстояла ночная увеселительная прогулка к ближайшему порту. К утру они и добрались до него — промокшие, замерзшие, перепуганные.
Брошенный нефтевоз стал быстро погружаться на дно. Из пробоины, словно из бездонного источника, полилась вонючая вязкая нефть. Громадным пятном она растекалась все дальше и дальше по поверхности моря.
Когда Баба-Мора пришла наконец в сознание, она никак не могла взять в толк, как долго она провалялась в золе. Может быть, час, может быть, сутки, а может, и целую неделю. Во всяком случае кругом было темно и шел дождь.
Все ее тело болело и буквально горело от ран. Кровь была отравлена ядом и газами, перед глазами плясали огненные круги.
— Да ты просто сумасбродка, вот ты кто! — сказала она себе. — Чуть что не по тебе, кидаешься прямо в огонь.
Баба-Мора знала: где-то тут неподалеку должен быть ее воздушный шар. Только хватит ли у нее сил надуть его снова? Надо взять себя в руки. Она подумала о Трумме, и это придало ей сил. Бедняжка Трумм, как он там один? Баба-Мора чувствовала — с ним приключилось что-то неладное.
Шар был в общем-то цел. Кое-как Бабе-Море удалось его надуть. Но шнуры и веревки совсем обгорели. Баба-Мора разорвала на лоскутки свое пострадавшее в огне платье и привязалась к шару. Теперь можно было осторожно подняться в воздух.
Под проливным дождем Баба-Мора поплыла над зольными отвалами.
— Проклятая мертвая зола! Живой тебе Баба-Мора не дастся! — хрипло кричала она.
Прошло немало времени, прежде чем засыпанные золой пустыри и горы шлака остались позади. За ними пошла голая земля, а потом началось болото с кривыми сосенками и маленькими озерами. Баба-Мора вздохнула с облегчением. Теперь она была спасена. Она опустилась на островок с небольшим озерцом и уткнулась лицом в мягкий мох. Повсюду краснела крупная прошлогодняя клюква. Задыхаясь, Баба-Мора стала хватать ягоды прямо губами и почувствовала, как к ней возвращается жизнь. Она поползла по вереску и багульнику, выкапывая ногтями из земли какие-то корешки. Затем разжевала их и наложила на раны. Боль тут же начала утихать. На берегу озерца она нарвала охапку прошлогодней травы и мха, устроила себе ложе среди еловых ветвей, укрылась пустым воздушным шаром и провалилась в глубокий сон.
Когда она наконец проснулась, на голубом небе сияло теплое солнышко. Баба-Мора чувствовала себя здоровой и бодрой. Только небольшая слабость еще оставалась, а кроме того, Баба-Мора была вся в саже и пепле, волосы у нее коротко обгорели. Одежда тоже обгорела, висела на ней редкими клочьями.
Баба-Мора вскочила и с шумом плюхнулась в бездонное болотное озеро. Вода была темная, точно деготь, и очень холодная. Баба-Мора плавала долго и с удовольствием. Затем она отмылась от сажи, выстирала то, что осталось от одежды, и развесила сушиться на сосенку. Вокруг щебетали птицы. Мурлыча песенку, Баба-Мора стала собирать с кочек прошлогоднюю клюкву и бруснику.
И вдруг ее кольнула в сердце тревога. Перед ее взором возник Трумм. На его отчаявшемся лице сверкали слезы.
Капитан Трумм беспомощно стоял на берегу.
Вокруг островка Бабы-Моры колыхалась черная вонючая нефть. Везде, куда только доставал взгляд, была нефть, нефть, нефть.
Над нефтяным морем кричали и стонали чайки. Что-то необъяснимое притягивало их к маслянистой воде. Будто заколдованные, опускались они на волны, нефть тут же впитывалась им в перья, склеивала их, так что становилась видна голая синеватая кожа. Вода просачивалась сквозь перья, и птицы сразу насквозь промокали, замерзали, теряли силы, заболевали. Часть птиц беспомощно ежилась на прибрежных камнях, часть замертво болталась в черной нефти, и волны время от времени выбрасывали их на песок. Одну за другой. Весь берег был усыпан маслянистыми промокшими птичьими тушками. Это была чума. Нефтяная чума.
Капитан не мог смотреть на птиц. Сердце его сжималось, а все новые и новые прекрасные, полные сил птицы — клуши и крачки, чирки и чегравы, утки и чайки, — завороженные злой силой, окунались в смертоносную нефть. Нефтяная чума съедала их буквально у Трумма на глазах, а он не мог ничего поделать. Он пытался отогнать птиц подальше, бегал по берегу, кричал, хлопал в ладоши, кидался камнями. Но ничего не помогало, нефть колыхалась вокруг острова, а птицы словно с ума посходили.
— Эмелина, ну почему ты нас покинула? — как малое дитя заливался слезами большой и сильный капитан. Слезы катились по его лицу, перед глазами плыл туман.
И вдруг над морем и островом разнесся пронзительный, резкий свист. Кружившие над маслянистой водой птицы испуганно шарахнулись в сторону. Будто неведомая сила приподняла их, подбросила вверх, сбила в стаю, и они улетели.
Трумм тоже вздрогнул от этого свиста. Его сердце наполнилось радостью. Это свистела его любимая Эмелина! Вот и сама она показалась над скалами, повиснув на воздушном шаре. Трумм поспешил к падающей с неба Бабе-Море.
Вся ободранная, вся в ожогах, но все-таки это была его Баба-Мора!
— Ну, — сказала она вместо приветствия, — распустили тут нефтяную заразу! Танкер с нефтью налетел на рифы, какая-то девчонка лишила моряков разума, опьянила их паром. Бедный мой Трумм, ну и натворил же ты бед, пока меня не было!
Капитан ничего не смог ей ответить. Только сердце его наполнилось свинцовой тяжестью.
Баба-Мора отправилась взглянуть на больных и безжизненных птиц.
— Тут не помогут заговоры ни от огня, ни от воды, ни от воздуха, — бормотала она. — И старые добрые заговоры от чумы тоже не годятся. Придется придумывать новые.
Она подобрала полумертвую, насквозь пропитавшуюся нефтью птицу и задумчиво подула ей на перья, продолжая что-то бормотать. Время от времени она замолкала, словно прислушиваясь к своим мыслям.
Поначалу ничего не произошло. Птица тяжелым грузом лежала в руках у Бабы-Моры, безжизненно свесив крылья. Но постепенно от дуновений Бабы-Моры нефть стала собираться в капли. Капли скатывались на песок. Вот перья снова распушились. Баба-Мора погладила птицу по грудке, по спинке. Вялое тельце ожило. Птица взъерошила перья, встряхнулась. Глаза у нее вновь заблестели.
Баба-Мора подняла птицу над головой и что-то крикнула.
Расправив крылья, птица взлетела. Она поднималась все выше и выше в голубое небо и затем исчезла в той стороне, где начиналась чистая вода.
Трумм завороженно смотрел птице вслед.
А Баба-Мора взяла в руки новую птицу и принялась дуть на нее.
Капитан поспешил ей на помощь. Он подносил покрытых нефтью птиц. Их было ужасающе много, вся округа была заполнена ими, и, прикасаясь к каждой следующей птице, Трумм ощущал резкий укол в сердце.
А Баба-Мора все дула и бормотала, бормотала и дула. Вскоре скатывающиеся на песок капли превратились в целую лужу. Бабе-Море пришлось взобраться на камень. Теперь капитан не мог подойти к ней с новыми птицами. Баба-Мора поменяла место. Вскоре весь берег покрылся маслянистыми лужами.
К утру Баба-Мора от усталости едва держалась на ногах. Собственное бормотание клонило ее в сон. Глаза закрывались сами собой. Чтобы отогнать сон, она стала петь. И даже не заметила, как своим пением превратила крачку в альбатроса. Раскинув мощные крылья, альбатрос пропал в небе.
— О Господи! — испуганно прошептала Баба-Мора. — Так я спросонья бог весть чего натворю!
Чтобы прогнать сон, она велела капитану пойти сварить крепкого кофе.
Дни бежали один за другим. И вот наконец все птицы стали снова чистыми, здоровыми и бодрыми.
А море все еще было покрыто густым слоем нефти.
— Теперь надо сделать грабли, — сказала Баба-Мора.
Они отправились в лесок, чтобы смастерить ручку для граблей. Ни одно деревце Бабе-Море не подходило. Сосна ломалась, ветла гнулась, осина была слишком хрупкая, береза слишком тяжелая. Подошла только ель. Баба-Мора выбрала несколько молодых гибких елок, срезала их ножом, ошкурила, а затем стала составлять из них рукоятку. Ведь рукоять надо было сделать очень длинную.