ГЛАВА ПЕРВАЯ
Утром у меня началось Восьмое марта.
Я сразу вспомнил об этом, как проснулся.
Восьмого марта у нас два праздника: мамин день и папино рождение. Ему сегодня исполнилось тридцать пять лет.
У меня уже давно был металлический рубль - им на подарки. И вдруг позавчера этот рубль потерялся.
Поэтому я решил просто купить в киоске открытки и написать на них поздравления.
Теперь я, как оделся, сразу достал поздравления и посмотрел еще раз, где маме, где папе, чтоб не перепутать. Мама была на кухне. Она резала лук, и лицо у нее было в слезах.
Я ей подарил открытку, а потом стал резать лук, потому что меня слезы не пронимают, только иногда, в конце.
Потом я пошел в большую комнату. Папа уже разложил на столе свои чертежи.
Я всегда заранее приготавливаю торжественные слова, которые надо сказать. Например: «Дорогая мама, поздравляю тебя с Международным женским днем Восьмое марта». Или: «Дорогой папа, поздравляю тебя с днем рождения, желаю крепкого здоровья и долгих лет жизни».
Только ни разу эти слова у меня не выговаривались. Хоть я и учу их почти наизусть, но в последний момент молча протягиваю открытку и улыбаюсь.
Папа даже не заметил мою открытку. Он проговорил:
- Хорошо, хорошо, иду.
И не посмотрел в мою сторону. Наверно, подумал, что я его зову завтракать.
Тогда я положил открытку прямо на чертеж.
Он на нее взглянул удивленно, как будто я ему не открытку, а ботинки на чертеж положил, потом внимательно прочитал и только тогда повернулся ко мне.
- Как же, спасибо, Коля.
Он положил открытку на стол и вдруг спросил:
- Сейчас какой год?
Он написал этот самый год сбоку на открытке, потом от него отнял год своего рождения, получил в разности тридцать пять и удивился:
- Уже тридцать пять!
Как будто сам, без подсчета не знал, сколько ему лет.
После этого он положил открытку на подоконник и снова повернулся к чертежу.
- Ты иди погуляй пока, - посоветовал он мне.
- Мы еще не ели, - ответил я.
- Ну, поиграй, походи по комнате.
Я снова пошел на кухню к маме и стал помогать ей расставлять посуду для завтрака.
***
После завтрака мама спросила папу:
- Ты мне поможешь донести продукты с рынка?
- Никак не могу, - вздохнул папа. - Я до вечера должен сделать этот расчет. Иначе мне нечего будет показывать.
- Придется одной, - сказала мама и стала одеваться. Я бы ей помог, хотя на базар ходить ненавижу, но она меня не попросила, а, наоборот, сказала:
- Ты дома не сиди, бери лыжи или санки и отправляйся гулять.
Я взял санки и пошел мимо домов в парк на гору, откуда катался в прошлое воскресенье.
Летом на этом месте пруд, настоящее озеро, там даже среди подводной травы плавают большие рыбины. А зимой - высокая гора, и с нее хорошо кататься, если песком ее не посыпают.
На той горе в прошлое воскресенье я видел девочку в синем вязаном берете. У нее тоже были санки. Она несколько раз поворачивалась ко мне лицом и улыбалась.
Сегодня ее не было, а было много ребят, некоторые даже из нашей школы.
Я съехал вместе с ними раз пять, но стало мне скучно, я собрался идти домой, чтобы санки оставить, а взять лыжи.
И вдруг пришла та самая девочка в синем беретике. И глаза у нее тоже были синие, а волосы - светлые.
Я сразу развеселился и поехал с горы так быстро, что протаранил двоих и вместе с ними въехал в канаву.
Девочка тоже скатилась раза два, а потом остановилась на верху горы и стала смотреть на меня, как я поднимаюсь и тяну за собой санки. Я сразу отвернулся, будто ее не замечаю вовсе, но все равно чувствовал ее взгляд на себе. Я даже поскользнулся, чуть веревку от санок не выронил и чуть не упал. А когда поднялся наверх, она вдруг у меня спросила:
- Мальчик, скажи, пожалуйста, сколько времени?
Она так неожиданно это спросила, что я сначала и не понял, о чем она говорит. Слова слышал, а не понимал их. Потом я еще минуту молчал, как дурак. А она удивленно на меня смотрела: может, подумала, что я глухонемой. Потом я наконец открыл рот.
- Не знаю, - сказал я.
И голос у меня был не свой, а чужой, хриплый. После этого я сразу пошел домой, даже побежал, и санки догоняли меня, стукали по пяткам.
***
Мама еще не вернулась, а папа продолжал сидеть над чертежами и считать на логарифмической линейке. Потом он писал мелко-мелко в свою большую расчетную тетрадь.
- Что, уже обед так быстро? - спросил он, когда я вошел в комнату.
- Нет, я погреться пришел, - сказал я, хотя было мне жарко.
- Ты разве не с мамой?
- Я один, на санках катался.
- На санках, на саночках, на салазках, - пробормотал папа и снова начал считать.
А я решил, что лучше пойду встречу маму. И встретил ее на улице, далеко от дома.
Она мне дала ручку от сетки с картошкой, и мы понесли эту сетку вместе.
- Хоть один у нас мужчина растет дома, - сказала мама.
***
Вечером к нам пришли гости. Дядя Дима и дядя Герасим. Это были папины друзья с его работы.
Дядя Дима пришел первый. Он подарил маме цветы, разделся и сразу бросился к папиным чертежам.
Папа ходил по комнате и терпеливо улыбался.
- Гениально! - сказал дядя Дима. - И почему мне это не пришло в голову? Почему такие вещи всегда приходят именно тебе?
Потом пришел дядя Герасим. Он тоже подарил маме цветы. И когда он еще снимал пальто, дядя Дима уже кричал:
- Гера! Гера! Ты посмотри, что этот именинник придумал! Ты взгляни!
Дядя Гера долго смотрел на чертеж, отворачивался к темному окну, шевелил губами, снова смотрел в чертеж, потом ткнул в него пальцем и сказал:
- А в этом ты уверен?
- Пожалуйста. - Папа сунул ему расчетную тетрадь с формулами.
- Да, эта штучка может не выдержать, - сказал дядя Дима и вздохнул, - а жаль.
Дядя Гера внимательно прочитал папины формулы и вдруг стал громко смеяться.
- Маша! Маша! - это он позвал мою маму. - Вы знаете, кто живет в одной квартире с вами? Вы живете с гением. Да-да, с подлинным, с настоящим гением!
- Этот гений превратился в считающую машину. Все выходные с утра до вечера корпит над своими расчетами, - отозвалась мама. - Лучше бы он стал нормальным.
Если бы меня назвали гением, я бы сразу заулыбался. Я всегда улыбаюсь, когда меня хвалят. Стараюсь удержаться от улыбки и не могу.
А папа был даже недоволен.
- Тут еще рано радоваться. Вот этот узел мне кажется неудачным, - сказал он. - Вижу, что можно сделать лучше, а как - не сообразить.
- Сообразишь! Конечно, сообразишь! - уверял дядя Дима.
Потом мама заставила их убрать чертежи и принесла разную вкусную еду.
Она готовила ее еще вчера и сегодня половину дня. Но эту еду, по-моему, никто, кроме меня, не замечал. Весь вечер только и говорили о папиных расчетах, о каких-то кривых да о папиной сотруднице Татьяне Филипповне, которая сегодня больна, а вообще-то умнющая женщина.
Дядя Дима так увлекся разговором, что пытался намазать маринованный гриб на кусок хлеба, будто это было масло.
***
По дороге в школу меня догнал Бабенков.
- А я тебя вчера видел, - сказал он.
- Где? - удивился я.
- В парке. Ты с одной девчонкой разговаривал, в синем берете.
- Ничего я не разговаривал!
- Скрываешь! - обрадовался он.
В раздевалке у меня испортилось настроение.
Я вспомнил про маленький прыщик, а может быть, бородавку, которая выросла у меня на правой руке около большого пальца. Сколько раз смотрел на руки в школе и дома - ничего не было. А вчера стал мыться перед сном и увидел.
Сейчас я снял рукавицы и опять посмотрел на руки.
Если бы не надо было показывать их Шустровой перед уроками, я бы и не переживал. Научился бы все делать левой рукой, а правую носил бы в кармане, пока не вылечил.
Я подумал, что, может, лучше опоздать на урок, а потом вбежать вслед за Анной Григорьевной.
Но Шустрова - такая. Она и в перемену может подойти со своим санитарным списком.
Мы с Бабенковым повесили пальто и пошли по лестнице на наш второй этаж.
Шустрова стояла уже у дверей класса.
- Показывайте-ка руки, - сказала она издалека.
Если на то пошло, руки надо в конце дня проверять, а не в начале. Потому что утром-то уж у всех руки чистые.
Я показывал, а они у меня даже дрожали. И я сам на Шустрову не смотрел.
Она поставила в списке плюс и ничего не сказала.
- Все, да? - спросил я.
- Что - все? - удивилась Шустрова.
Но я уже понял, что она ничего на моей руке не заметила, и сразу развеселился.
- А хочешь, ноги покажу?
- Дурак, - ответила она и покраснела.
Сколько раз над ней так шутят, а она все равно краснеет.
***
Когда меня взрослые спрашивают:
- Как ты учишься, Коля?
Мама всегда отвечает вместо меня:
- Он у нас отличник. Круглый отличник.
И люди удивляются:
- Молодец! Это ведь так трудно! Современные дети очень перегружены уроками.
Я сижу за партой вместе с Галей Кругляк. Вот она - перегружена. Ее дома заставляют почти все уроки переписывать по два раза, иногда по три. Поэтому она ничего, кроме уроков и музыки, дома не делает и почти не читает книг.
А у меня все получается само собой. Мне, конечно, тоже нравится получать пятерки, и я тоже стараюсь в тетрадях писать аккуратно, только с первого раза, а не со второго, как Галя Кругляк. Но вообще-то я отличник из-за того, что мне все интересно. Мы даже поспорили об этом с Галей. Она говорит, что ей интересно только рисовать, и если бы ее родители не заставляли, она бы по всем предметам получала одни тройки и была бы им рада. Зато целый день она рисовала бы цветы или кукол. И таких людей, говорила она, которым интересно делать любые уроки, не бывает. Это так она думает. Поэтому я, значит, большой притвора: тоже учусь, как и она, из-под палки и только притворяюсь, что мне самому все интересно.
Я ей пробовал доказывать, что не притворяюсь. Что мне интересно любое занятие, кроме музыки. Как сажусь что-нибудь делать, так и появляется удовольствие. Я даже два раза дома мыл пол - и то с удовольствием. Но Галя так и не поверила тогда. Она только повторяла:
- Ну и притвора! Ну и притвора!
***
Не успел начаться второй урок, а мне уже прислали записку:
«Уговор дороже денег. Г. А.».
Я оглянулся на Гришу Алексеенко и кивнул.
Но через пять минут он прислал новую записку:
«Промедление смерти подобно. Г. А.».
Это был урок математики. В перемену после урока я должен был выполнить ужасную вещь.
Когда я первый раз увидел учителя Игоря Павловича, я подумал:
«Во великан! Мне бы таким быть!»
Он широкоплечий, с большими руками, ходит огромными шагами по классу и диктует зычным басом свои математические правила.
Однажды мы втроем открывали дверь школы рано утром и не могли открыть, потому что она примерзла. А Игорь Павлович подошел к двери, спокойно взялся за ручку левой рукой, чуть-чуть дернул - и дверь отскочила с огромной скоростью.
Позавчера я поспорил с Гришей Алексеенко, что космический корабль может лететь с любой скоростью, с какой захочет, лишь бы изобрели специальное ракетное топливо. А Гриша говорил, что быстрей, чем летит свет, ничто в мире лететь не может. А я точно где-то читал, что космонавты развивали скорость больше скорости света. Только я читал, оказывается, научно-фантастический рассказ. Он хоть и научный, но еще больше фантастический. То есть в нем можно фантазировать как угодно.
А Гриша поднялся к своему брату-десятикласснику, взял у него учебник по физике и прочитал мне все о скорости света.
Так я проспорил, и теперь я должен подойти в перемену к Игорю Павловичу и громко сказать ему:
- Привет, малышка!
- И не симулируй, чтобы у тебя был голос не заикающийся и не хриплый! - еще позавчера предупредил меня Гриша.
Сейчас на уроке я еле слушал то, что объяснял Игорь Павлович своим зычным басом. Я представлял, как подойду, скажу ему это самое, а он схватит меня за ухо и потащит по всему коридору, потом по лестнице вниз к директору. Потом вызовут моих родителей.
Я- то, когда спорил, был уверен, что прав, потому и согласился на такое условие. Мне было смешно даже представлять, как это Гриша скажет Игорю Павловичу: «Привет, малышка!». Я тогда десять минут подряд хохотал.
Недаром говорят: нельзя много смеяться без причины, потом плакать будешь.
Урок кончился быстро, как никогда.
Игорь Павлович написал на доске домашнее задание и пошел в коридор. Мы тоже все встали, и Гриша сразу подошел ко мне.
- Испугался, да? - сказал он. - Так нечестно - сам проспорил, а теперь испугался.
- Ничего я не испугался! - разозлился я.
А я, если разозлюсь, то мне, и правда, ничего не страшно.
И я выбежал в коридор.
Игорь Павлович шел уже к лестнице, чтобы спуститься в учительскую.
Я побежал ему вдогонку. А Гриша побежал за мной. А за Гришей побежал почти весь наш класс, даже девчонки, потому что все видели, как мы спорили позавчера. Я обогнал Игоря Павловича на лестнице и остановился перед ним.
И он тоже передо мной остановился и удивленно на меня посмотрел.
- Ты что-нибудь забыл, Коля? - спросил он.
У меня вдруг кончился весь воздух от быстрого бега, и я только прошептал:
- Да, забыл.
И уже хотел придумать что-нибудь такое, будто я и в самом деле забыл.
Но тут на лестницу выбежал весь наш класс. Все остановились недалеко от нас и начали на меня смотреть.
Игорь Павлович удивленно оглянулся и сказал:
- В чем дело, ребята?
- Он вам что-то сказать хочет, - пропищал по-дурацки Бабенков.
- Ты мне хочешь сказать? - спросил меня Игорь Павлович и посмотрел на меня с огромной высоты.
И я стал совсем маленьким и слабым человечком и прошептал:
- Я? Нет, я не хочу.
- Хочет, хочет! Он позавчера проспорил! - снова прокричал Бабенков, теперь уже своим голосом.
И вдруг у меня вырвалось само собой:
- Привет, малышка!!
Я еще услышал, как Игорь Павлович изумленно кашлянул, а после этого я побежал по лестнице вниз, потом по коридору к боковой запертой двери, она всегда была заперта, потому что это запасной ход на случай пожара.
Там, у запертой двери было темно и пусто. Я уткнулся в нее лицом, ни о чем не думал и только повторял:
- Что я наделал! Что я наделал!
Зазвенел звонок на урок. Я слышал, как все протопали к своим классам. А я все стоял, уткнувшись в холодную дверь, и повторял:
- Ну что я наделал! Что я наделал!