— А ты неплохо стреляешь...— как бы между прочим шепчет фельдшер.
Янка испуганно оборачивается.
— Откуда вы знаете?
— Перевязывал твоего крестника…
Янка опускает глаза, скрывая в них тревогу и опасение.
— Да ты не бойся... Опасайся лучше вон того...— показывает фельдшер на идущего по улице старосту.
Мальчик внимательно провожает его взглядом, стараясь запомнить сутулую вороватую фигуру.
— Не попадайся ему на глаза,— предупреждает фельдшер.
— Я хочу Лену видеть.
— Она уже выздоравливает... Сегодня я еще один схожу, а завтра вечером — вдвоем.
...Лена сидит на постели за пологом. Связывает из цветных тряпочек бантик, надевает его на шею котенку. Старуха возится у печки с чугунком. Лена слышит стук в дверь.
— Бабушка, доктор!
Старуха идет в сени открывать дверь... и пятится назад, перепуганная неожиданным появлением старосты:
— Ты прости, старая, что незваным гостем заявился.
— Милости просим...— Старуха подсовывает ему табуретку.
Староста осматривается, садится:
— Ну как твое здоровье, старая?
— Какое там здоровье, день прошел,— жива, и хорошо.
— Ничем не хвораешь?
— Пока бог миловал.
— А то пришлю фершала.
— Да на кой он мне. Сроду у него не была.
— А чегой-то он зачастил к тебе? Да еще по ночам?
— Нечего ему у меня делать... Перепутал ты спьяну.
— Вроде бы нет. Своими глазами видел. Вчера от тебя уходил... Позавчера...
— С чего ему ходить до меня. Да еще по ночам...
— Сам удивляюсь. Здорова, говоришь. Живешь одна-одинешенька, вроде бы и делать ему у тебя нечего, но вот поди ж ты! Может, прячешь кого у себя?
— Кого это я буду прятать?
Осторожный стук в дверь. Староста подхватывается, опережает старуху и выскакивает в сени. Возвращаясь, пропускает мимо себя фельдшера и Янку.
— Вот те и раз! Оказывается, и позже меня гости ходят! Садись, фершал… Я хотя и не хозяин, а все же хочется приветить.
— Спасибо...— Фельдшер садится и делает вид, что его ничто не удивляет и не тревожит.
— Принес вам, Прасковья Ивановна, лекарство, что обещал намедни...
— Никак лечишь старуху?— спрашивает староста.— Да, приходится помогать.
— А она только что говорила, мол, не нужна ей твоя помощь... Говорит, никакого фершала и знать не знаю и ведать не ведаю.
С Лениной постели соскакивает котенок и выходит из-под полога на середину хаты, убранный бантиками.
— Тю-тю-тю!..— разводит руками староста.— Кто ж у тебя, старуха, занимается таким ремеслом?
— Сама, паночек, вот те крест!.. Я под старость уже как дите малое...
— Ой ли?..— староста поднимает палкой полог.
Прижавшись к стене, сидит Лена ни жива ни мертва…
— Вот оно что!— удивляется староста.— Мы с ног сбились, красавица, искамши тебя... А ты вон куда забралась?! Ну, вот и хорошо, что встретились наконец…
Лена сидит в той же позе, с недоумением глядя на старосту.
— Ну что ж, собирайся, дочка, пойдем со мной...— как можно ласковее обращается староста к Лене.
— Она никуда не пойдет...— слышится за спиной старосты голос фельдшера.— И ты никуда не пойдешь отсюда...
— Почему?— удивляется староста, повернув голову.
— Не шевелись!— грозно предупреждает старосту фельдшер, приставив к его спине стетоскоп...—Малейшее движение, и я стреляю!.. А теперь слушай меня; бросай палку...
Староста выпускает из руки палку.
— Руки вверх...
Староста исполняет и это приказание.
— Ложись лицом вниз...
Староста ложится навзничь.
— Дай, Прасковья Ивановна, веревку…— просит фельдшер.
Старуха выходит в сени и несет старые вожжи.
— Янка, вяжи руки и ноги!
Янка с горячей готовностью заворачивает старосте руки за спину и вяжет.
...Староста сидит в погребе под полом, связанный по рукам и ногам, с кляпом во рту. Сюда к нему доносится неясный разговор в хате. Кое-как он поднимается на ноги, опираясь спиной о стену. Тянется ухом к крышке в полу... Вот сейчас он отчетливо слышит густой бас фельдшера...
— Собирайтесь, ребятки... Ни мне, ни вам оставаться тут нельзя. Тебе, Прасковья Ивановна, тоже...
— Куда же я?— растерянно спрашивает старуха.
— Хочешь — пойдем с нами... Мы — на пристань. Сядем на пароход и уплывем как можно подальше. У меня сестра километров за пятьдесят отсюда...
— Куда уж мне по чужим... Я вот тоже соберусь и подамся к племяннице в Моховку...
— Далече?
— Да, считай, тоже верстов тридцать, коли не болей того...
— Дело твое, Прасковья Ивановна, только не мешкай...
— Я быстренько... А вы, милые, идите, пока до свету... Вам-то уж никак нельзя по времени...
Фельдшер простился и подался с ребятами из хаты.
Старуха тоже начала поторапливаться со сборами, но... остановилась, задумалась о чем-то... Все же решилась. Зажгла коптилку и полезла в погреб к старосте... Вынула изо рта у того кляп.
— Слушай ты, антихрист… Хочу поспрошать тебя, окаянного...
— О чем?— насторожился староста.
— Куда мою дочку угнали?
— В Неметчину.
— Зачем?
— Будет работать там.
— А меня возьмут с ней?
— Вряд ли. Стара ты.
Старуха заплакала:
— Не могу без нее, и все тут!.. Посоветуй, ради бога как сделать, чтобы и меня с дочкой взяли... Или вернули дочку домой... Поможешь — положу фунтов пять сала с хлебом, будешь есть, чтоб не подох. А там кто-нибудь отыщет тебя.
— Много у тебя сала?
— С пуд!
— У меня там есть один знакомый офицер... Записку от себя напишу... Вынь у меня с бокового кармана карандаш с книжечкой...
Старуха полезла в боковой карман старосты и достала записную книжку и карандаш.
— А теперь пиши, я буду диктовать...
— Да неграмотная я...
— Тогда вызволи мне только одну руку, я сам напишу.
— Как бы не так, руки ослобонять?!
— Дело твое. Я бы мог написать офицеру, чтобы он совсем освободил твою дочку, только за это весь пуд сала придется отдать. А не хочешь, значит, не видать тебе дочки. Погибнет на каторжных работах в Германии...
Старуха поднялась из ямы наверх и вернулась обратно с иконой:
— Бог-то у тебя в душе еще есть?
— А как же без бога-то?
— Поклянись перед иконой, что ничего худого не сделаешь со мной...
— Я и без бога ничего худого не сделаю... Ты же доброе дело сотворила, коли выходила больную сиротинушку...
— Зачем же ты хотел забрать ее?
— Приказано всех осиротевших детей доставлять в приют. А знаешь, сколько их нынче, несчастных? А раз фершал взял ее к себе — так и дай бог ему здоровья. Мне меньше хлопот...
— А ты все же поклянись...
— Клянусь Христом-богом и святым духом...
— Аминь.— Старуха дала поцеловать старосте икону, после повернула его спиной к себе и развязала руки.
Староста долго растирал затекшие кисти. Начал развязывать свои ноги.
— А на ноги у нас не было уговору!— запротестовала старуха.
— Не было, а теперь будет,— спокойно сказал староста, глянул на старуху узкими щелочками налитых злобой глаз...
...Фельдшер с детьми спешит к пристани, спешит, потому что где-то за поворотом реки виден дымок пароходной трубы.
Но спешит не только фельдшер, во весь опор мчится в бричке староста, яростно нахлестывая лошаденку... Ему во что бы то ни стало надо опередить прибытие парохода.
Небольшой речной пароходик пришвартовался к причалу, взял на борт человек пять или шесть, в том числе и фельдшера с детьми, и отчалил от берега как раз в тот момент, когда запаренный староста осадил коня у пристани. Опоздал. И самое обидное —всего-то не намного...
Фельдшер с палубы, однако, заметил, когда староста подъехал к пристани. Детям он ничего не сказал, но в душе затаил острую тревогу.
Следующая остановка парохода в Запольске, а на пристани есть телефон, и староста, конечно же, сообщит в запольскую комендатуру...
Опасения оправдались. Когда пароходик начал пришвартовываться к пристани, фельдшер заметил на причале полицая и трех немцев. Им явно не терпелось скорее взойти на палубу. Как только был подан трап, немцы оттеснили от него выходивших. Один из них стал у трапа, чтобы не пускать на пароход и с парохода, двое других с Булаем поспешили на палубу... Пассажиров мало — несколько женщин, так что не трудно обнаружить среди них человека в брезентовом плаще с капюшоном — примету, которую сообщил староста по телефону с пристани.
— Ферчал?— сразу приступил к делу Булай, взяв фельдшера за отворот плаща.
— Да, а что?
— Где дети?
— Какие?— удивленно спросил фельдшер, вроде бы не поняв вопроса.
— Брось дурочку валять! Говори — где?!
— Никаких детей я не знаю, вы меня спутали с кем-то...
Немцы тем временем обшарили кубрики, трюм, корму и все закоулки парохода. Вернулись с пустыми руками к Булаю, когда тот уже свалил с ног фельдшера и продолжал допрашивать его, пиная сапогом в бок.
Фельдшер только стонал, прикрывая руками лицо и голову.
...Пароход продолжал рейс после того, как Булай еще сам обшарил его сверху донизу и окончательно убедился, что детей нет. Но надеялся развязать язык фельдшеру. Повел его, избитого, в комендатуру, чтобы там продолжить допрос.
После отбытия парохода на пристани осталось несколько больших корзин с помидорами. Двое солдат-заготовителей, сгрузивших корзины с палубы, поджидали, видимо, машину, которая должна была прибыть за грузом. Они сидели молча в сторонке, посасывая сигареты.
В одной из корзин вдруг зашевелились помидоры. Из них вынырнула голова Янки... Он огляделся по сторонам, прислушался... Вроде бы никого нет поблизости... Янка предельно тихо и осторожно вылез из корзины, подполз к рядом стоящим.
— Лена...— позвал полушепотом. В другой корзине тоже зашевелились помидоры, и показалась голова Лены.
Янка помог ей без лишнего шума выбраться. Побежали в направлении окраинных домов городишка в надежде спрятаться там где-нибудь.
Но несколько помидоров все же, упав из корзины, покатились под уклон, к ногам сидевших солдат. Те насторожились, а когда увидели убегавших детей, поняли — их искали на пароходе.
Один солдат бросился вдогонку, другой побежал на пристань к телефону...
...Янка и Лена вбежали в переулок, нырнули в огород, выскочили в другом конце на улочку, наткнувшись на детей.
— Ребята...— обратился Янка к мальчишкам, задыхаясь от бега.— Спрячьте нас, за нами немцы гонятся!..
Секундная пауза. Дети растерянно смотрели на Янку и Лену.
— Пошли!..— приказал наконец один из мальчуганов.
Он пересек улицу.
Янка и Лена — за ним.
Все трое вошли в маленький тихий дворик.
В углу к кирпичной стене пристроен дровяной сарай. Дверь заперта на висячий замок. Мальчуган вынул ключ из кармана, открыл дверь.
Внутри сарая аккуратно сложенные поленницы, козлы для пилки дров, у стены — куча хвороста.
Мальчуган быстро раскидал хворост. Под ним оказался неширокий лаз.
— Сюда...— коротко бросил мальчишка и юркнул в лаз. Янка — за ним, Лена — за Янкой.
Все трое один за другим выползли в другой сарай, чуть побольше и посветлее.
В нем сидела, вжавшись в угол, худенькая босая девочка лет десяти. Она выбежала из своего укрытия навстречу.
— Леша, кого немчы ловят на уличе?— спросила, заметно шепелявя.
— Их...— коротко ответил Лешка.
— Ой!..— то ли с испугом, то ли с восхищением ойкнула девочка. Посмотрела широко раскрытыми глазами на Янку и Лену.
— Вот что, Нюша, проводи их к Вовке в подвал. Пусть посидят там до вечера.
Нюша, Янка и Лена выскользнули из подворотни сарая. Отогнув доску, пролезли в дырку забора.
— Это вы недавно вжорвали жележную дорогу?— спросила Нюша своих спутников, уползая с ними по огородной канавке.
— Какую железную дорогу?— удивился Янка.
— Мне Леша ражкаживал...
— Ничего мы не взрывали, выдумываешь ты много!
— Жнаю, жнаю, партижаны вшегда шкрывают, мне Леша говорил.
Поползли дальше. Любопытство Нюши все возрастало.
— А девочка тоже дорогу вжрывала? Я никому не шкажу, чешное шлово!
— Сто раз тебе говорил,— никакой дороги мы не взрывали!
— Партижаны никогда не рашкажывают, я жнаю...
...В городишке повальная облава. Хватают всех детей, загоняя их во двор комендатуры. Солдаты шарят не только в домах, но и на чердаках, в сараях, в поленницах, в погребах, в сене, кустах, в картофельной ботве... Городок оглашается плачем женщин, детей...
Матери и бабушки бегут к комендатуре, объятые горем и тревогой... Никто не знает, зачем и почему хватают и уводят детей, что с ними будет?..
...В слабо освещенном подвале Янка и Лена крепко спали, зарывшись в солому.
В потайном лазу показалась голова Нюши:
— Вштавайте, шкорей вштавайте!..
Янка подхватился и подполз к Нюше.
— Идите жа мной, тут шкоро будут ишкать... Я переведу ваш в другое мешто...
Янка растолкал Лену, схватил ее за ручку и увлек к лазу. Нюша тем временем подалась из лаза, освобождая дорогу Янке, но она и ойкнуть не успела, как чья-то рука крепко закрыла ей рот, а другая перехватила девочку поперек, подняла над землей. Другой немец то же самое сделал с Янкой, который, ничего не подозревая, выползал следом...
А Лена тем более ничего не знала,— она сама вылезла и очутилась перед двумя немцами...
...Двор комендатуры, переполненный плачущими детьми. Сейчас отсюда уже выпускают. Но только мальчишек. Девочек оттесняют.
Янка, перед тем как покинуть двор, шепчет Лене на ухо:
— ...Если будут спрашивать, скажи — зовут меня Катя... Фамилия — Иванова... Запомнишь?
Лена согласно кивнула головой. Но крепко вцепилась в руку Янки. Не отпускала, пока солдат не отшвырнул ее от хлопчика, вытолкав того к воротам...
На крыльцо вышел Гюнтер с бумажным кульком в руке. Он окинул детей изучающим взглядом.
— Я-я-яй, зачем же плакать?— с притворной лаской спросил Гюнтер.— Мы ничего не будем делать с вами. Я просто хочу угостить вас конфетами, и больше ничего...— Гюнтер присел на ступеньку и раскрыл кулек. Бу-лай подвел за руку первую девочку.— Как тебя зовут?— с тем же притворным радушием спросил Гюнтер девочку.
— Зоя...
— Очень хорошее имя... Ну вот, получай свою конфетку и беги домой.
Гюнтер всунул в ручонку девочке конфету, и та стремглав помчалась со двора.
— А тебя как зовут?— спросил Гюнтер очередную девочку.
— Нюша...
— Замечательное имя...
И эта девочка убежала со двора.
За ней вырвалась третья, четвертая, пятая... У каждой в ручонке зажата конфета.
Булай подвел перепуганную Лену.
— А тебя как звать?
Лена растерянно смотрит на Гюнтера:
— Я забыла...
Гюнтер внимательно изучает ее, но личико Лены, перепачканное, исхудалое, неузнаваемо. Гюнтер вынимает из кармана семейную фотографию Микулича. Показывает.
— Кто это?
Лена просияла.
— Вот папа, вот мама, а вот и я!..— указала поочередно пальчиком.
— За это я тебе отдам все конфеты,— улыбнулся Гюнтер.— Идем, я тебя еще чем-то угощу...— Взял ее за руку и увел в здание комендатуры, кивнув головой, чтобы всех остальных отпустили.
В широко распахнутые ворота девочки кинулись навстречу стоявшим на площади мамам, бабушкам и дедушкам... Те быстро расхватали их по рукам, и через несколько минут площадь опустела.
Остался только Янка. Он надеялся, что вместе со всеми выбежит и Лена, но ее не было. А выбежавшие девочки, смеясь и плача, говорили своим мамам, между прочим, что одну какую-то девочку немцы увели...
У Янки уже не было никакого сомнения, что увели Лену... На первых порах он растерялся и не знал, что делать? А делать что-то надо было.
И мальчик снова очутился в кругу ребят, спасавших их от погони. Он уже не скрывал, кто была Лена и почему немцы ловили ее. Жалел только, что отец девочки, Батька Панас, не знает обо всем случившемся... Он бы спас дочку...