— Ну ладно, расписывайся вот здесь и получай свои деньги.
Кайрат покачал головой и сильнее прижался к стене.
— Что же ты сидишь? Вот тут поставь свою подпись и получай деньги за отца.
Кайрат промычал что-то бессвязное и замахал на неё обеими руками.
— Ты что, не в себе? — Она покрутила пальцем у виска. — Увезу ваши деньги, а потом сами ругаться будете? А ну, давай расписывайся, некогда мне тут с тобой.
Как объяснить ей, что это невозможно? Разве поймёт она, что отец может устроить скандал? Нет уж, пускай уходит со своими деньгами и не впутывает его в отцовские дела. Тебе надо заплатить Сагындыку Дудаеву деньги, так и плати ему, а меня зовут Кайрат. Ты прекрасная девушка, Салима, но ты не знаешь Сагындыка Дудаева и матушку Айтбюбю.
— Ну хорошо, раз ты не хочешь брать деньги, я сама распишусь и деньги оставлю.
Салима сняла колпачок с авторучки, стряхнула перо и сделала у себя в тетради росчерк с закорючкой.
— Как у министра, — сказала она, любуясь подписью, и улыбнулась, обнажив белые крепкие зубы. От них в доме стало даже светлее.
Салима ещё раз — громко, так, чтобы видел Кайрат, — пересчитала деньги.
— Я спрячу их вот сюда. — Она встала и, раскачивая юбкой, прошла в угол, сгребла подушки и положила деньги между ними. — А если пропадут, ты будешь отвечать. До свиданья. Только иди, пожалуйста, вперёд и подержи своего пса.
Она ушла. Кайрат стоял возле сарая и смотрел, как она идёт, раскачивая своей широкой юбкой. Она скрылась за холмом, а когда снова показалась, была совсем уже маленькой, виднелась только кофта, мелькавшая в ковыле, как огонёк. А потом и совсем исчезла.
Кайрат вошёл в дом и уселся у стены, вспоминая всё, что сейчас произошло. Ему хватило бы этого занятия надолго, но помешала Айтбюбю. Она вошла в дом и свалила в угол серую шерсть.
— Я видела бабушку Инкар, она сказала, что привозили деньги. Это правда?
Кайрат пожал плечами.
— Почему же ты их не получил? Что ты молчишь?
Кайрат уже приготовил слова, чтобы прокричать их матери на ухо, но Айтбюбю принюхалась и подозрительно огляделась вокруг.
— Кто это здесь был?
Только сейчас Кайрат почуял слабый запах духов. Это Салима оставила после себя едва ощутимый сладковатый запах свежего сена. В их старом саманном доме, насквозь пропахшем холодным кизячным дымом и жиром от немытых тазов, пахло лугом, цветами и чистой водой.
— Кто-то был здесь, а?
Она прошла в угол, заметив там непривычную перемену, сбросила верхнюю подушку и просияла. Просчитала деньги один раз, другой и скосила глаза на сына.
— Кто привёз деньги?
— Салима. Са-ли-ма! — повторил он по слогам.
— Слышу. Можешь не кричать так. Что за Салима? Та самая, которую выгнали из школы? Нашли кому доверять деньги. Ну, что ты встал как баран? Отвези отцу еду — он с утра ничего не ел…
Когда Кайрат выехал в степь и перевалил холм, возле которого рыли колодец, он увидел — или это ему померещилось только — красное пятнышко на горизонте. И хотя ему надо было вправо, он направил коня в сторону пятнышка.
Сомнений быть не могло, это была Салима. Красная кофточка её покачивалась в ковыле, как на волнах. Кайрат быстро нагнал её, но совсем близко подъехать не решался и держался на расстоянии. Салима шла не дорогой, а прямо по целине, то и дело наклонялась и срывала былинки ковыля.
Но вдруг Салима пошла быстрее. Она уже не срывала былинок, а почти бежала. Куда она бежит, чудачка? Чего испугалась?
Кайрат хлестнул коня и пустился вдогонку. Он был уже близко, но она всё бежала, размахивая кожаной сумкой. И вдруг у мостика через высохший ручей остановилась, а он проскочил вперёд и натянул повод.
— Это ты, Кайрат? — вскрикнула Салима, отбрасывая прядь волос со лба. — А я подумала, что это разбойник какой…
Кайрат молчал.
— Что же ты молчишь?
Кайрат не смел поднять на неё глаза.
— Долго мы будем так стоять?
От волнения спина у Кайрата взмокла.
— Там, — он махнул камчой в степь, — нехорошие люди живут, а ты пошла с деньгами. Почему Бурге не отвёз тебя?
— Такая уж я дура — с деньгами по степи? Деньги я раздала, — она похлопала по пустой сумке, — а сейчас иду к подруге в Акбулак. Я просто люблю ходить пешком…
Он важно кивнул головой — пешком ходить это полезно…
— Так ты, значит, боялся, что меня ограбят?
Кайрат молчал. Что он мог сказать? Конечно, он в самом деле подумал о том, что её могут задержать нехорошие люди. В прошлом году у моста нашли связанного шофёра, машину угнали и бросили в степи. Можно было не вспоминать о прошлогоднем случае, но Кайрат действовал, не очень-то думая, — хотелось просто повидать её. Но как он ей скажет об этом?
Салима рассмеялась. Он был очень смешон, этот Кайрат. Вид у него был такой, словно он в чём-то провинился. Зубы её сверкали, освещая всю степь. От её смеха сердце у Кайрата перевернулось. Кайрату слышалось в нём пение степных жаворонков, шелест ветра в весенней траве. Он поднял на неё глаза, полные робкого восхищения. Салима действительно была прекрасна. Как этого не видели другие?
Конь, почувствовав ослабленные поводья, пригнулся и обнюхал волосы Салимы. Она шлёпнула его по губам.
— Нельзя, — сказал она и поправила волосы, а потом взглянула на Кайрата. — Ну и что же, ты решил провожать меня до самого Акбулака?
Кайрат молчал, не зная, что ответить. Если бы она захотела, он мог бы проводить её хоть на край света, и это было бы легче, чем ответить на её вопрос.
— До свидания, — сказал он, придерживая коня.
— Через месяц я снова приеду к вам…
— До свидания, — повторил он.
— И тогда ты уже не заставишь меня ждать…
— Хорошо, — кивнул он.
— А если ты захочешь, ты снова сможешь меня немножко проводить…
— Хорошо.
— Но это не раньше, чем через месяц.
— Через месяц, — повторил он за ней.
— А теперь поезжай домой.
Радость Кайрата была так велика, что он не мог ждать, пока Салима перейдёт мостик через ручей. Он натянул поводья, повернул коня и помчался к холму, возле которого рыли колодец.
Только сейчас он вспомнил об отце — мешочек с едой был привязан к седлу. Отец, наверно, заждался его и будет ворчать, но Кайрат не чувствовал страха. Он гнал коня по степи. Сухой и гулкий стук копыт, словно бы отделившись, летел где-то рядом. Вся степь, в трещинах, белесоватых пятнах соли, в метёлках полыни и кустиках ковыля, звенела и пела, расстилаясь ковром до самого горизонта.
Впереди, переваливаясь, как медвежонок, прыгал серый шар перекати-поле. Кайрат оглянулся. Он увидел мелькающую в ковыле красную кофту, маленькую, как огонёк, и понёсся на шар. Он камчой ударил по шару и с криком помчался дальше. Он кричал, задыхаясь от распиравшей его силы, и ветер шумел в ушах, как оркестр, и слова рвались из груди:
Через месяц, через месяц
Приедет кассирша к нам.
Она привезёт чабанам зарплату.
Она будет в красной кофте.
Кайрат будет ждать её.
Девушку зовут Салима.
У неё красная кофта…
Кофта горит, как мак.
Через месяц приедет Салима…
Сестрёнка
Наутро с севера пришли ледяные поля. Присмиревшее, непривычно белое, Каспийское море словно бы спало под ледяным одеялом, и над ним, сливаясь с белизною снега, тревожно метались чайки. Но море не спало. Оно жило и двигалось, и двигались льды, наступая на эстакады молодого города нефтяников, построенного на сваях. Льды ударялись о сваи, громоздились Друг на друга и разваливались на куски, захлёбываясь в бурлящей воде. Было что-то исступлённое и слепое в их упорстве.
В полдень над городом повисли самолёты, они кружили над ледяными полями, сбрасывая бомбы. Из моря вырастали кипящие смерчи льда и воды и рушились, рассыпались туманом. Потом пришли корабли и били из пушок. Поредевшие льды обходили сваи вразброд и рассеивались в чистой воде. Но с севера наступали новые полчища — поток их был нескончаем.
Дул холодный, пронизывающий ветер, но мало кто оставался в домах. Нефтяники толпились на причале, вслушивались в тревожные крики чаек и хмуро смотрели в сторону далёкого побережья, куда ушли, отбомбившись, самолёты и корабли. Что их ждало сегодня и завтра? Устоит ли эстакада под натиском льда? Уцелеет ли город в море, с домами, с вышками, уже качавшими нефть?
Среди оцепеневших в неподвижности людей больше всех, казалось, волновалась худенькая девушка в телогрейке и кирзовых сапогах. Она металась по эстакаде, останавливалась то перед одним, то перед другим, страстно впивалась в лицо, словно бы спрашивая: «Что же будет? Как же дальше быть?» Глаза её то загорались от любопытства, то цепенели от страха.
— Домой ходи, Дуся! — ворчал Гаджи Ага, седоусый слесарь из конторы бурения. — Заболеешь, чудак, кашлять будешь!
Дуся махнула рукой и склонилась над перилами. На дальней льдине, выступившей из тумана, что-то шевелилось.
— Из наших, наверное, — упавшим голосом сказала она и тихо заплакала.
Плач её тут же подхватили женщины.
— С дальней буровой, бедняжка!
— Живой ещё, миленька-ай!
Чёрные глаза Гаджи Ага с воспалённо-жёлтыми белками бешено сверкнули.
— Дурной баба! Это ж тюлень, не видишь?
То, что походило на окоченевшего человека или тюленя, оказалось старой телогрейкой, торчмя стоявшей на снегу. Все облегчённо вздохнули. Старый Гаджи дрожащими пальцами смял папиросу.
— Ошибся, Ага, глаза подвели, — посмеялись над ним.
— А, болтай, голова дурной! Тьфу!
На льдинах попадались ящики, бумажные мешки из-под цемента, трубы и доски. Там, на дальних буровых, одиноко стоявших в море, шла борьба. Пробивая путь к буровым, сновали катера, снимая с площадок людей. Они торопливо уходили к берегу, чтобы снова вернуться и спасать всё, что можно спасти.
Лёд шёл много часов подряд. Из гнёзд уже вылезали сваи, и в воду падали пролёты эстакад. К городу между тем подходил танкер, посланный для спасения людей.
Был объявлен приказ — всех эвакуировать. Построенному в море городу Нефтяные Камни грозила опасность. Теперь Дуся уже не металась по эстакаде, заглядывая людям в глаза. Притихшая, она сидела на крылечке и ничего не видела в тумане: ни людей, ни причала, к которому подходили катера. Сбился платочек на её голове, растрепались косички на ветру, по-старушечьи морщилось зарёванное лицо.
В городе появились новые люди — водолазы, пожарники и солдаты. Водолазам и пожарникам — дело привычное, а молодым паренькам, солдатам первого года призыва, всё было в новинку: строения, стоявшие чуть не на самой воде, двухэтажные дома, магазины, машины, катившие по узким пролётам эстакад.
Город был молодой, но людей здесь работало немало. С буровых вышек, из мастерских, из складов с чемоданами и рюкзаками шли к причалу бурильщики, мотористы, крепильщики, геологи, служащие и сторожа. Это они возводили город на пустынных скалах в далёком, почти всегда штормящем море, там, где раньше даже и чайка была редкой гостьей. Это они обживали его, долго и терпеливо перенося сюда уют и тепло Большой земли.
Дуся сморкалась в кончик косынки. Припухшими пустыми глазами она смотрела перед собой и вздрагивала, будто не по сваям — по ней ударяли льды. Мимо, толкая тяжёлую тачку, проковылял Гаджи Ага.
— Ты почему здесь?
Дуся не отозвалась. Гаджи Ага сердито распушил усы, сплюнул, ругнулся непонятным словом и проковылял дальше. А перед Дусей, откуда ни возьмись, появился солдат. Он осторожно поставил аптечку на эстакаду и расправил гимнастёрку под поясом.
— Будем знакомы. Рядовой Василий. Можно просто Васей.
Он отдал честь. Вся его фигура, сухопарая и крепкая, так и горела возбуждением. Дуся отвернулась от него.
— Эй, сестрёнка, приказа не слышала?
Он толкнул её в плечо. Она вяло отмахнулась от него.
— Нельзя мне от кладовки. На кого я вещи оставлю?
— Вещи? — Рядовой Василий оглядел причал, заваленный чемоданами и мешками. — А голова тебе не дороже?
— Я лицо… материально ответственное, — выдавила из себя Дуся.
— Лицо?! — Василий удивлённо поднял брови. — Какое же ты лицо? Воробышек ты всего-навсего.
Солдат схватил её за руку и потянул к себе. Но она упёрлась.
— Ну, вот что, некогда мне тут с тобой, — рассердился Василий. — Снимаю с тебя ответственность, и айда за мной.
— Не пойду я…
— Приказ нарушать?
Солдат легонько, как ребёнка, подхватил её под мышки и поставил на ноги. И странно, Дуся перестала упираться. Она покорно пошла за ним, полностью доверив солдату свою судьбу. Под его гимнастёркой ходуном ходили крутые расторопные лопатки, от него исходили уверенность, сила, порядок.
— Держись за меня, сестрёнка, со мной не пропадёшь! — говорил он сиплым баском, крепко сжимая её холодную ладошку.
На причале им пришлось расступиться — пожарники проверяли насосную установку. Они взялись за руки, как дети, чувствуя, как что-то родственное объединяет их. У трапа он подтолкнул её вперёд и смущённо кашлянул.
— Ну иди, сестрёнка. Вспоминай Васю.
Дуся посторонилась, пропуская двух солдат с больной женщиной. Она не торопилась. К трапу подкатывали бочки, передавали ящики и приборы, завёрнутые в холстину.
— Чего же ты? — удивился Василий. — Танкер уходит, а ты канителишься тут!
Дуся уселась на скамейку и стала расплетать косичку, выдёргивая шпильки и засовывая их в рот. Внизу, под причалом, шуршал искрошенный лёд и в щели пробивалась вода, растекаясь по настилу. На танкере ревел гудок к отправлению, но Дуся словно ничего не слышала и не замечала. Растеряв свою уверенность, Вася топтался перед ней, не зная, как вразумить строптивую девчонку.
— Не поминайте лихом! — кричали с танкера.
— Капитан, отправляй!..
— Спасибо, солдатики!
— До свиданья, родные мои!
Отъезжающие теснились у бортов танкера и махани руками. На палубу прошёл дежурный матрос и отвязал конец, чтобы втянуть трап.
— Э-ей, кореш, обожди! — рядовой Василий повернулся к Дусе. Из-под его пилотки торчал выгоревший, яростный хохолок. — Силком тебя, что ли?
Он схватил её, но Дуся стала вырываться и колотить его по голове.
— Драться? — заморгал он, поднимая сбитую пилотку.
— А чего ты руки распустил! Не твоя, чтоб хвататься!
Спасатели, остававшиеся в городе, и нефтяники на палубе танкера следили за странной перепалкой.
— Ну и чудо-юдо! — усмехнулся Вася, почёсывая голову.
— Сам ты чудо-юдо! Руку мне отдавил, медведь!
Дуся натянула косынку и туго повязала её.
— Некуда мне. Я с острова Жилого. Нет у меня на берегу никого.
— Так здесь и погибнуть можно!
— Погибнуть! Вы что же, погибать здесь остались?
— То ж мы — солдаты! А ты девчонка, гражданское население.
— А солдаты не люди, что ли? Разве можно город бросать? Строили, строили, жить здесь думали, и так всё сразу, да?
Девушка заплакала.
— Воробей ты, чудо-юдо! — смягчился Василий. — А мы на что здесь? А мы на что здесь, спрашиваю? — повысил он голос, снова обретая уверенность и родительский тон.
А между тем танкер уже прощально ревел, раздвигая лёд и оставляя за собой чистую воду, над которой поднимался пар. А когда он растворился в дымке и в опустевший город пришла лёгкая, прохладная тишина, солдаты обступили девушку, и кто-то на голову ей, растрёпанной и смешной, с грязными разводами слёз на носу и на щеках, нахлобучил пилотку.
— А что, ребята, зачислим её в наш взвод?
— А чего же нет? Пойдёшь к нам, рыжая?
Солдаты смеялись, хлопая её по плечу. Что-то жалкое, но и бесстрашное было в её светлых, с короткими ресничками глазах.