Дедушка наказывал Бобешу беречь костюм, не садиться в нем где попало, не пачкать, чтобы его надолго хватило.
Сверкнула молния, осветила комнату ослепительным сине-фиолетовым светом, и вслед за тем раздался резкий удар грома.
Бобеш вскочил, уцепился за юбку матери и закричал:
— Мама, мама, мне страшно!
— С нами крестная сила! — проговорила бабушка.
— Вот это уже у нас, — заметил дедушка.
— Никак у меня из головы не выходит, что же такое случилось, почему отца все нет?
— Мама, по-моему, папа боится.
— Нет, Бобеш, он, наверное, где-нибудь укрылся.
Тут снова загрохотал и с оглушительным треском прокатился гром. Бобеш опять испуганно прижался к матери:
— Мама, я заткну уши.
— Ну что ж…
— Я боюсь, как бы к нам сюда не залетело.
— Что?
— Да молния-то.
— Не бойся, Бобеш, не залетит. — Мать погладила его по голове.
Гроза расходилась все больше, молнии полыхали не переставая, раскаты грома следовали один за другим. Бобеш, чуть не плача, шептал матери на ухо:
— Мама, мама, я теперь буду слушаться и больше не буду тебе надоедать! Мама, как мне боязно! Нам и правда ничего не будет?
Мать прижала его голову к груди, и Бобеш почувствовал, как тепло стало голове, услышал, как стучит у матери сердце.
— Уложила бы ты его спать, — сказал дедушка. — Пусть он хорошенько укроется перинкой, чтобы не видеть молний, а то он пугается…
— Лучше уж переждать. Если уложишь, он сразу уснет и во сне будет пугаться. А так он скорее привыкнет и бояться перестанет.
В комнату опять ворвался ослепительный фиолетовый свет, и тотчас же раздался устрашающий треск.
— Помилуй бог, ударило! — вскрикнула бабушка.
— Куда ударило, мама? Ой, как я боюсь!
— Да не бойся же, Бобеш! — успокаивала его мать.
Вдруг распахнулась дверь, и вошел отец. Но в каком виде! Совершенно промокший, без кепки, вода с него лила ручьем, волосы все слиплись. В дверях он покачнулся и едва не упал.
— Батюшки! Что это с тобой? — воскликнула мать.
— Со мной — ничего, — сказал отец каким-то странным голосом.
Бобеш, смотревший на него во все глаза, очень удивился, почему отец говорит чужим голосом. И как он странно выглядит! Лицо его чем-то не понравилось Бобешу. Обычно у отца глаза веселые, приятные. А теперь они какие-то мутные, никого он не замечал, хмурился и строго глядел перед собой.
— Йозеф, — позвал его дедушка, — иди сюда, сядь! — И взял отца за руку.
Отец отдернул руку, покачнулся и крикнул:
— Не приставай!
— Господи, он, видно, пьяный! — прошептала мать.
— Что с тобой такое? Нехорошо тебе? — продолжал дедушка.
Но отец замахал руками и стал кричать:
— Я… я еще им это попомню!.. Я… — Он подступил к столу и несколько раз ударил по нему кулаком, продолжая выкрикивать: — Я этого так не оставлю! Это несправедливость…
Дедушка ухватил его за руки и стал уговаривать:
— Опомнись, Йозеф, опомнись! Что случилось-то, расскажи. Давай сядем!
Бобеш и про грозу забыл, он все смотрел на отца и никак не мог понять, что с ним сделалось.
— Мама, мама, — зашептал он, — я папу боюсь! Он сердится?
— Молчи, Бобеш, побудь пока тут, а я папе постелю. Ему, видишь, нехорошо.
Она подошла к отцу и мягко сказала:
— Ступай ляг, поспи! — И, понизив голос, добавила: — Уж хоть бы ребенка постыдился…
— Что-о? — Отец сурово взглянул на Бобеша и угрожающе крикнул: — Ты у меня смотри, свиненок! — Он замахнулся на Бобеша. — Все ты виноват! Из-за тебя это. Пошел отсюда!
Отец так страшно выкатил глаза, что Бобеш окончательно перепугался и расплакался.
— Мама, мама, я боюсь, мне страшно!
— Йозеф, да образумься! Ступай разденься и ляг, — увещевал его дедушка.
— Прошу тебя, уймись, ведь ребенок тут, — упрашивала мать и зашептала про себя: —Боже, боже, да что ж это опять стряслось?..
— А ну, пусти! — крикнул отец на дедушку, с силой рванулся от него, даже толкнул мать. Потом снова стукнул кулаком по столу. Стол задрожал, кружки на нем подпрыгнули. — Смотри у меня! — продолжал угрожать Бобешу отец.
Бобеш убежал за сундук, прижался к стене и плакал, плакал…
— А ну, живо сюда, Бобеш, слышишь? — позвал отец.
— Я боюсь, боюсь! Ой, мама!
— Господи, и чем только все это кончится! — причитала бабушка.
— А-а, так ты не пойдешь? Не послушаешься?
Мать с плачем уговаривала отца:
— Поди же ляг! Ну прошу тебя, не пугай ребенка! Видя, что мать плачет, Бобеш и вовсе расплакался так, что у него даже в горле жгло. Все представлялось ему таким ужасающим, точно он вдруг очутился в неведомом, грозном, заколдованном мире. А гром все продолжал греметь, сверкали молнии. И тут же стоял отец, совсем не похожий на себя — страшный, злой, мокрый и такой нехороший.
— Посмотрим, как это он не послушается, как это он не пойдет! — Отец двинулся было к сундуку, но зацепился за половик и упал.
Дедушка с бабушкой вскрикнули и бросились поднимать его. Мать стояла у стены, загораживая Бобеша, и плакала.
— Что же это случилось, а? И что только с ним стало? Ведь прежде никогда этого не было, никогда он так не делал! — приговаривала мать. Потом и она стала помогать дедушке с бабушкой.
— Постели-ка мне, — сказал вдруг отец мирным голосом.
Мать кинулась стелить постель. Отец сел рядом с дедушкой на черный чемодан и привалился спиной к стене. Бобеш в страхе приоткрыл глаза. Отец сидел, свесив голову на плечо, точно она у него не держалась.
— Я вам этого не спущу… Такая несправедливость… При чем тут я… Несправедливо это… — бормотал отец все тише, пока не умолк. Он, видимо, уснул, потому что сполз всем телом на чемодан, дедушка еле успел подхватить его.
— И бог его знает, что за притча, — сказал дедушка. — Ведь он сроду не пил, никогда пьяным не был. С чего бы это вдруг?..
Вскоре отец спал на постели, бормотал во сне, размахивал руками. Мать, дедушка и бабушка молча сидели за столом. Мать утирала передником слезы, а Бобеш всхлипывал так, что у него грудь едва не разрывалась. Мать все прижимала его к себе.
Гроза начала утихать.
Когда мать укладывала Бобеша спать, он шепотом спросил:
— Мама, что с папой?
— Заболел он.
— А я слышал, как ты говорила, что папа пьяный.
Мать ничего на это не сказала, только поцеловала Бобеша. Он почувствовал, как ему на нос капнула слеза. С носа она скатилась на верхнюю губу. Бобеш слизнул ее и удивился, что слеза соленая. Он вспомнил, как ждал отца и радовался, что покажет ему новый костюм, похвастается пеналом, который подарили дедушка с бабушкой, поговорит с ним, а между тем… И Бобешу опять захотелось плакать, но он побоялся разбудить отца. И плакал потихоньку в подушку, пока не уснул.
Глава 21 ВПЕРВЫЕ В ШКОЛУ
Проснувшись утром, Бобеш, еще лежа в постели, увидел отца, сидевшего рядом с дедушкой в кухне. Дедушка щепал на лучину сосновые поленья. Голова у отца была завязана платком. Полуоткрыв глаза, Бобеш стал наблюдать за ним. Мать в это время готовила завтрак. Бабушка сидела на стуле у окна и что-то чинила. Все молчали, и вид у них был невеселый. Немного погодя дедушка сказал:
— Ну, ничего, Йозеф, не горюй! Какую-нибудь работенку найдешь. Оно, конечно, несправедливо. В тот раз, когда лошади понесли, не ты был виноват. И вчера ты не по своей вине опоздал к утреннему поезду. За это управляющий в ответе. Его дело — следить, приготовлено ли молоко. Тем более что и подвода была наготове, и ты сам.
— Управляющий похуже самого помещика, — заметил отец. — Вечно ему что-нибудь не по нраву, то и знай придирается. Ну, зато уж я ему вчера выложил все, что думал! Теперь вот жалею — надо бы побольше высказать…
После мать объяснила Бобешу, что и как случилось. Отца уволили с работы. В имение прислали протокол и повестку о штрафе — все из-за той истории с лошадьми. Кроме того, утром отец опоздал подвезти молоко к поезду — от этого получился большой убыток. Отец успел бы вовремя управиться, но сначала молоко не приготовили к отправке, а когда он выехал, на дороге скопилось много подвод, потому что у одного возчика рассыпалась поклажа с повозки: он вез кирпичи. Все подводы стояли, пока кирпич не был собран. Отец потом поругался с управляющим, а тот уволил его. Так вот отец остался без дела и заработка. С горя и с досады он выпил вечером лишнего, чего прежде с ним никогда не бывало…
Когда мать проходила мимо постели, Бобеш высунул из-под перины руку и дернул ее за юбку.
— Мама, — шепнул он, — папа все еще злой? Он все сердится?
— Нет, не сердится. Ты, Бобеш, вставай. Пойди на кухню и поздоровайся со всеми.
— Мама, мне все-таки страшновато.
— Не бойся. Потом и обновку отцу покажешь.
Бобеш приподнялся и сел на постели. Долго протирал глаза, вычищал из уголков глаз малюсенькие крошечки и разминал их пальцами. Глядя на них, подумал, откуда только в глазах такое берется. Потом слез с кровати и в одной рубашонке пошел на кухню. Остановившись на пороге, он тихим голоском сказал:
— С добрым утром!
Первым его заметил дедушка:
— А-а, Бобеш! С добрым утром, милок!
Бобеш осмелел и подбежал к дедушке. Отец взглянул на Бобеша, но не по-вчерашнему.
— Поди ко мне, сынок! — мягко сказал он.
Бобеш вопросительно посмотрел на дедушку, как бы спрашивая совета.
— Пойди, пойди к папе, — ободрил его дедушка. Бобеш нерешительно пошел, но, увидев, что отец улыбается, бросился к нему.
— Ну, как спалось? Значит, ты сегодня идешь в школу?
— И ты, папа, пойдешь со мной? — все еще робея, спросил Бобеш.
— Нет, Бобеш, не пойду. Мне нездоровится, голова болит. Мама тебя проводит.
— И сильно у тебя, папа, голова болит?
— Да изрядно.
— Ты на работу не пойдешь?
— Нет, Бобеш, — со вздохом ответил отец, и на лбу у него сбежались морщины…
После завтрака мать раздела Бобеша и стала купать в деревянном корыте. А для Бобеша ничего приятнее не было — уж очень ему нравилось сидеть в теплой воде. Все окружающее представлялось ему необычным, праздничным. Все было словно умытое, даже и воздух был какой-то другой.
Бобешу казалось, будто теперь все заняты только им, дома только о нем и говорят. А день так похож на воскресный, и сам он скоро отправится куда-то далеко-далеко.
Когда Бобеш искупался, мать нарядила его в новый костюм. К своему великому удовольствию, Бобеш наконец показался в нем отцу, и тому понравилось.
Бобеш, правда, при этом подумал, что отец не очень обрадовался. Он почти не улыбался — вот что было досадно. А позже, когда мать зашнуровывала Бобешу ботинки, от него не ускользнуло, как отец заметил:
— Если бы наперед знать, что случится… Может быть, Бобеш проходил бы и в прежнем своем костюмчике, который по праздникам носил.
— Ну, не стоит об этом говорить, отец, уж как-нибудь обойдемся, — возразила мать. — Тут, в городе, иначе нельзя. В деревне, наверное, и в том бы проходил, а здесь приятели сразу по-другому на ребенка смотрят, если он прилично одет.
Бобеш показал отцу и пенал. И тут же вспомнил одну вещь. Ведь он собирался поцеловать отцу руку за новый-то костюм! Подойдя к матери, Бобеш шепотом спросил ее, не сделать ли это сейчас.
— Поди, Бобеш, поди, — улыбаясь, ответила она.
Бобеш пошел к отцу. Тот стоял у окна, заложив руки за спину, и задумчиво смотрел на улицу.
Бобеш поглядел отцу на руки, увидел, какие они потрескавшиеся; ноготь на одном пальце был чудной, искривленный, а пальцы все в морщинах. Бобеш наклонился и легонько поцеловал отцову раскрытую ладонь. Отец вздрогнул и сразу обернулся.
— Ты что, сынок? — удивленно спросил он.
— Папа, дай мне руку!
— А зачем? — засмеялся отец и протянул правую руку с изуродованным ногтем.
Бобеш поцеловал руку и взглянул на отца. Полагалось бы еще сказать: «Большое спасибо, папа, за костюм». Однако Бобеш просто не мог этого выговорить. Он густо покраснел и хотел убежать, но отец взял его на руки. Бобеш посмотрел ему в глаза и заметил, что они все еще мутные, только подобрее и синее, чем вчера.
Потом приоделась и мать. Бобеш давно не видел ее такой нарядной. Верно, она и отцу понравилась, потому что, когда они уходили из дому, отец поцеловал ее и сказал:
— А знаешь, девчушка, ты сегодня особенно красивая.
Бобеша больше всего рассмешило, что отец назвал ее девчушкой.
Дедушка и бабушка попрощались с Бобешем, пожелали ему счастливого пути. Бобеш поцеловал и их и отца.
Они вышли с матерью на улицу и направились в противоположную от вокзала сторону. Бобеш важно вышагивал в своем новом наряде и следил за встречными детьми и взрослыми, смотрят они на него или нет. Но почему-то на Бобеша почти никто не обращал внимания, к его немалой досаде и удивлению. Ведь должны же были люди заметить, что на нем новый костюм! Когда они с матерью дошли до большой площади, Бобеш и сам перестал смотреть на прохожих.
Он припомнил, что однажды уже был тут, когда приезжал из деревни проведать отца в больнице. Теперь площадь показалась ему какой-то другой. Он увидел парусиновые навесы, под ними на прилавках были разложены разные фрукты; овощи, конфеты. При виде конфет у Бобеша слюнки потекли. Но он ни слова не сказал матери о том, что ему хочется конфет. Посреди площади возвышалась огромная колонна, а на самом верху колонны виднелась статуя, кое-где покрытая позолотой, блестевшей на солнце.
— Мама, что вон там наверху, на столбе? Это из золота?
— Нет, Бобеш, это только позолочено.
— А как позолочено?
— Сама статуя из камня, а камень покрыт сверху позолотой, такой, как вот на шоколадках. Только здесь позолота из чистого золота.
— А кто же мог так высоко залезть, чтобы золотить? Неужели так высоко достать могли?
— У них подмостки были или стремянка.
— Ага, такая, как в тот раз, когда меня с крыши снимали, да?
— Вот-вот!
— Ба-а, мама, ты знаешь, что мы забыли?
Мать даже вздрогнула:
— Что забыли?
— Пенал.
— Я уж думала не знаю что, прямо испугалась. Нынче, Бобеш, пенал не понадобится. Тебя учитель только запишет, и мы пойдем домой.
— И учить сегодня ничего не будем?
— Нет, Бобеш, я думаю, вы еще не скоро начнете учиться.
— Почему?
— Вам сперва надо немножко освоиться со школой. Некоторые дети, например, боятся школы.
— А почему, мама?
— И к учителю не сразу привыкают, и к школе. Чего доброго, и ты будешь бояться.
— Вот уж нет, мама!
— Ну, посмотрим, герой, — сказала мать.
— Гляди-ка, мама, вон идет Миладка, она напротив нас живет. И мальчик тоже из нашего дома — это Гонзик!
Поравнявшись с ними, мать Бобеша поздоровалась с двумя женщинами. Бобеш улыбнулся Гонзику и Миладке, но Миладка насупилась и не вынула палец изо рта.
— Веду вот и своего постреленка, — сказала Гонзикова мать. — С этой школой теперь новые заботы. От дома далековато — того и гляди, с ребенком чего случится, а провожать его каждый день я тоже не смогу.
Мать Миладки на это сказала, что она намеревается каждый день водить девочку сама; пусть Гонзик и Бобеш с ней вместе ходят.
— Ах, как я рада, госпожа чиновница! Ах, как я вам благодарна, госпожа чиновница! — заахала мать Гонзика.
«Батюшки, какое диковинное имя — „чиновница“!» — подумал Бобеш.
Мать Бобеша разговорилась с обеими женщинами, а Бобеш оглядывал Гонзика и Миладку. Гонзик тоже уставился на Бобеша, но Миладка держалась так, точно ни Бобеша, ни Гонзика тут не было. Она все глядела куда-то вверх, будто рассматривала крыши высоких домов на площади.
«До чего странная девочка», — подумал Бобеш. Ему было немножко досадно, что она не обращает никакого внимания на его новый костюм. Гонзик — другое дело, тот заметил, хотя сам он был не в новом.
— Хороший у тебя костюмчик, — сказал Гонзик. — Это у Адамеца сшили, да?
— Откуда ты знаешь? — спросил Бобеш.
— А я был у мастера, он мне сам сказал.
— Тебе нравится?
— А то как же!
— Видишь, нашивки на рукаве? Такие у адмиралов бывают, дедушка говорил. А это вот якорь.
— Что?
— Якорь. Морской, знаешь? Дедушка рассказывал, что якоря бывают на кораблях в море.
— У тебя и дед есть?
— Дедушка, — поправил Гонзика Бобеш. Ему не понравилось, что Гонзик назвал так дедушку.
Разговаривая с Гонзиком, Бобеш украдкой поглядывал на Миладку. Может быть, она хоть теперь заметит его обновку? Но Миладка по-прежнему не обращала внимания на Бобеша, все так же смотрела вверх на крыши.