— И водяных нет?
— Конечно, нет.
— Правда?
— Известно, нет. А ты, видно, испугался? В другой раз не бегай, а то изволь ищи тебя! Где ты пропадал?
— Я, папа, у старосты был.
— Что же ты у старосты делал, скажи на милость?
— Боженку провожал, она от нас шла.
— Знаю, знаю, мне мать говорила. Да ведь это еще засветло было, тебе давно уж пора дома быть.
— Я хотел идти домой, а меня месяц разозлил.
— Кто-кто?
— Месяц.
— Это как же так?
— Он, папа, влез вон на ту крышу. Я его позвал, хотел подойти к нему, а он взял да спрятался от меня за крышей. Знаешь, он чуть-чуть спустился вниз, потом, немного погодя… Э-э, гляди, гляди, вон он — не за домом, а за деревом! Боится, верно, что ты его найдешь.
Отец засмеялся.
— Правда, правда, папа, месяц был за домом! Влез на крышу, а потом уселся прямо на конек — на самом что ни на есть верху крыши был.
Отец смеялся еще больше.
— Ишь ты, мудрец маленький!
Отец растолковал Бобешу, что это только так кажется, а на самом деле месяц высоко на небе и по крышам никогда не лазит. Когда солнце садится за горку, тоже ведь кажется, что стоит только подняться туда — и сможешь схватить его, а в действительности до него не достанешь.
Дома все обрадовались, что Бобеш цел и невредим, но и поворчали немножко, в особенности мать. Когда же она раздевала Бобеша и укладывала спать, он все-все ей рассказал: как он был в усадьбе, как ему дали пирога, а он искрошил его рыбкам — это маме не очень понравилось. Рассказал и про то, как поссорился с месяцем, потом испугался кикиморы и уже думал, будто она поймала его, а это был папа. Мать все слушала и потом отошла от кровати, но Бобеш позвал ее и сказал:
— Ты, мама, и добрее и лучше Боженкиной матери, она мне совсем не понравилась.
Мать поцеловала за это Бобеша в щеку и в носик, походивший на вишню.
Глава 3 ЧАСЫ
Был воскресный день. Все уже отобедали. Отец подремывал на лавке возле печки. Мать читала за столом, но и ее одолела дремота. Бабушка сидела на скамеечке у постели и крепко спала. Бобеш играл под столом. Там у него были оловянный солдатик, ручки, от разбитых фарфоровых кружек, коленкоровые лоскутки и большая желтая блестящая пуговица.
Когда все уснули, в комнате наступила тишина, только тикали часы. Но что это? Вдруг и часы замолкли. Перестали тикать, остановились.
Бобеш посмотрел на часы: желтый кружочек на проволоке, который всегда качался, теперь не двигался. Бобеш вылез из-под стола и поглядел, где отец. Хотел предупредить его о том, что часы не идут. В таких случаях отец обычно брался за цепочки и подтягивал гири вверх до самых дырочек. Часы опять шли, кружочек на проволоке качался, и слышалось: тик-так…
Но у отца были закрыты глаза, трубка во рту не дымила, он так смешно кивал головой — вниз, потом вверх и опять вниз. Отец спал.
А что, если разок попробовать самому проделать это вместо отца? Бобеш взглянул на часы. На большом деревянном циферблате, над цифрами, была нарисована барышня, а по углам — розочки. На шее у барышни был большой черный бант. Прежде, пока мать не объяснила ему, Бобеш думал, что это черная кошка. Так странно этот бант выглядел на картинке.
Бобеш засмотрелся на барышню и подошел поближе к часам. Она не сводила с него глаз, прямо как живая. Бобеш отошел в сторону, но она продолжала следить за ним. Он высунул язык. Барышня и не моргнула.
«Ну и дура!» — подумал Бобеш, а вслух сказал:
— Ты противная, и нечего тебе глазеть!
Почему все-таки, когда гири в самом низу, часы останавливаются? Бобеш задумался. Он знал, что внутри часов много всяких колесиков и эти колесики полегоньку вертятся. Это Бобешу было уже известно: ему дедушка как-то раз показывал, когда снимал часы и чистил их. «Но кто же эти колесики поворачивает?» Вдруг ему пришло в голову: «А что, если их черти крутят?»
Ведь бабушка однажды рассказывала ему сказку про то, как у одного кузнеца черт забрался в кузнечный мех. Бобеш тогда же спросил у нее, может ли черт залезть хотя бы в часы. Бабушка на это сказала, что черти — они куда угодно заберутся.
«И в человека тоже, бабушка?»
«Знамо дело, милый, и в человека могут влезть».
«И куда же они, бабушка, забираются — в рот?»
«Что ты, дурачок! В душу влезают».
«А что такое душа, бабушка?»
«Внутри она у тебя».
«Неужели? А где же?»
«Ее не увидишь».
«Как же они влезают, если ее не увидишь?»
«Не приставай больше, Бобеш, ты еще глупый».
«А что, если они, например, в меня влезут?»
«Пока не полезут к тебе, помолчи!»
«А к тебе, бабушка, черти уже влезли?»
«Замолчишь ты наконец, егоза!»
Так и пришлось Бобешу угомониться. Потом, вскоре после этого разговора с бабушкой, у Бобеша разболелся живот. Он принялся кричать:
«Ой-ой-ой, в животе кто-то кусается! Ой, у меня там черти!»
«Что с тобой такое?» — спросила мать.
«Меня, мама, черт в живот кусает».
«Боже мой! Наверное, мальчонка проглотил что-нибудь!» — воскликнула мать и бросилась к отцу.
Тот побледнел и стал расспрашивать Бобеша. А Бобеш кричал, что ничего он не глотал, а только бабушка ему говорила, будто у людей внутри душа и черти любят в душу лезть. Вот они уже, наверное, у него внутри, потому что в животе страшно колет…
Мать с отцом никак не понимали Бобеша. Когда бабушка объяснила им толком, как было дело, они успокоили Бобеша:
«Никакие это не черти, просто у тебя живот болит. Ничего, скоро пройдет…»
Случилось это давным-давно, Бобеш тогда был еще совсем маленьким, и теперь он вспомнил то происшествие, глядя на часы.
Под часами была невысокая посудная полка, на ней — и внизу и наверху — стояли горшки и еще плетенка с мукой. Бобеш рассудил, что если к полке приставить скамеечку и встать на нее, то можно будет достать и до гирь. Тогда он потянет за гири, как это делает отец, в часах заторкает, и они пойдут.
Бобеш подставил скамеечку, встал на нее, протянул руку, но достал до железных гирь только кончиками пальцев. Отодвинув в сторону плетенку с мукой, он оперся рукой о полку, и тут ему удалось поймать одну гирю.
«Надо посильнее дернуть, как папа», — подумал Бобеш. Потянул, но цепочка даже и не шевельнулась. Тогда он отнял другую руку от полки, ухватился за гирю обеими руками и дернул. Опять ни с места. Цепочка не двинулась, только в часах чуть щелкнуло.
«Это, видно, черти нарочно держат колесики. Ну, постойте, я вас перетяну!» Бобеш изо всех сил потянул за гири, упершись ногами в скамеечку. Но неизвестно каким образом скамеечка вдруг опрокинулась. Бобеш очень испугался; в этот миг он повис на гирях, а то, что случилось дальше, произвело большой переполох.
Часы упали на полку, Бобеш шлепнулся навзничь прямо на пол. Падая, часы задели за край плетенки, плетенку подбросило, и мука рассыпалась во все стороны — на часы, на полку, на горшки, на Бобеша и на пол.
Ох, и суматоха была! Мать вскочила, с отца сразу весь сон слетел, бабушка закричала. Отец бросился к полке, трубка выпала у него изо рта, он впопыхах не заметил и наступил на нее — трубка так и хрустнула.
— Ах ты, господи! — воскликнул отец.
— Батюшки-светы, что тут творится? — закричала бабушка, всплескивая руками.
— Отчаянный мальчишка! — вторила им мать.
Все в остолбенении смотрели на разгром, учиненный Бобешем. С ним самим ничего не сделалось, он только насмерть перепугался.
Первым опомнился отец и начал выговаривать матери, почему она не смотрит за Бобешем. Ведь его и убить могло, если бы часы упали ему на голову. Мать возразила, что он и сам мог бы присмотреть, он возле полки сидел. Бабушка все охала: она, мол, с перепугу дрожит, как осиновый лист. Помяните-де ее слово, Бобеш когда-нибудь непременно убьется, потому что никто не следит за ним.
— Ох, как я испугалась! Эдак и захворать недолго, — продолжала сетовать бабушка.
Отец оглядел раздавленную трубку и сокрушенно сказал:
— Совсем загубил — такую прекрасную трубку…
— И что это тебе вздумалось часы заводить? Непутевый ты парень! Полюбуйся, каких ты бед натворил! — обратилась к Бобешу мать.
Бобеш сразу струхнул. Он видел, как хмурится отец: это уж знай — побьет. И, пока все собирали черепки и сметали муку, Бобеш улизнул из комнаты.
Очутившись на улице, он надумал пойти к крестному. Дедушка ушел к нему в гости сразу после обеда. Если рассказать дедушке, какая беда случилась дома, он придет и починит часы, а заодно, может быть, и отцовскую трубку. Ведь он мастер на все руки, даже Боженкину куклу сумел починить.
«Только ведь до крестного-то больно далеко», — вспомнил Бобеш. Надо было идти через площадь до пруда, потом вдоль пруда по шоссе к дому лесничего, и уж где-то там жил крестный. Пуститься в такой дальний путь Бобеш не отважился. Тогда он направился в сад, зашел подальше и расположился на траве между грядками. Здесь, под развесистой грушей, было тенисто. Бобеш намеревался подстеречь, когда пойдет мимо дедушка, выбежать ему навстречу и все рассказать. Тогда дедушка заступится за него — вот и не попадет…
За садом журчал, шумел ручеек; это журчание и приятный холодок вскоре убаюкали Бобеша.
Дома все были поглощены уборкой и не сразу заметили исчезновение Бобеша. Потом отец взялся за часы. Положив их на стол, он начал рассматривать механизм и прикидывать, откуда могла выпасть шестеренка.
— Окаянный мальчишка! Теперь вот изволь неси к часовщику, опять расход… — Оглядев комнату, он спросил: — А где Бобеш?
— Да, наверное, убежал на улицу, чтобы не попало. Он ведь хитрый… А всыпать бы стоило, — сказала бабушка, отворила дверь в сени и позвала: — Бобеш, Бобеш!
Так как Бобеш не отозвался, мать распахнула окно и стала смотреть, не у ручья ли Бобеш. Однако там его тоже не оказалось, и, сколько она его ни звала, он не откликнулся.
Теперь вроде и злость на Бобеша сразу прошла. Все забеспокоились, что он со страху мог убежать бог знает куда.
Отец дошел до клена, где Бобеш частенько играл, потом завернул к ручью, обогнул вокруг дома — нигде нет.
Бабушка и в саду побывала: зашла туда, поглядела по сторонам, но Бобеш лежал между грядками овощей, и его не видно было. Позвала-позвала, а дальше не пошла, вернулась домой и сказала отцу, что в саду Бобеша нет.
Тут уж они и впрямь испугались. Простили Бобешу все его озорство. Мать объявила, что пойдет искать Бобеша по деревне, заодно заглянет и на пруд, а то еще утонет мальчишка. Впрочем, с пруда даже к ним в дом доносились крики купавшихся детей.
Отец отправился на поиски на загуменники, а бабушка потихоньку побрела на площадь, предполагая, что Бобеш скорее всего где-нибудь там играет с ребятишками в песке. Закрыла дверь, заложила накладкой и пошла.
Тем временем вернулся дедушка. Он удивился, увидев запертую дверь. «Никак, все ушли? Куда же? За обедом вроде и речи об этом не было», — подумал дедушка и пошел в комнату.
В комнате — ни души. На столе — часы, возле них — шестеренка. Дедушка только головой покачал. Потом решил, что, наверное, все ушли в сад посидеть. Направился туда, дошел до самой груши, видит — между грядками лежит Бобеш; свернулся калачиком, голова на локте — и спит себе. Дедушка бережно поднял спящего Бобеша на руки и отнес в комнату.
— Ну, брат, и спишь! — смеялся дедушка, укладывая Бобеша на постель. — Такому сну позавидуешь… Тебя, пожалуй, к пушкой не разбудишь.
Дедушка недоумевал, как это часы очутились на столе.
— Странное дело, — сказал он. — Разве что, когда отец заводил их, костыль выпал, они и сорвались.
Он подошел к стенному шкафчику, достал оттуда деревянный ящик с инструментами и принялся чинить часы.
Вскоре вернулись и остальные. Прежде всех мать. Дедушка обратил внимание, что она вытирает глаза.
— Бобеш пропал, — сказала мать, чуть не плача.
— А что получу в награду за находку? — лукаво спросил дедушка и кивнул на постель.
— Где он был? — Мать наклонилась над Бобешем, и лицо у нее сразу просияло.
— Спал в саду, как сурок, и даже, когда я переносил его, не проснулся.
Потом возвратился отец, а следом за ним и бабушка. Когда дедушке рассказали, что сотворил с часами Бобеш, он засмеялся и заметил:
— Да, вижу, Бобеш лучше и придумать не мог, как пойти в сад и лечь спать. И порки избежал, и вас убедил, что это еще полбеды, если напроказил. Куда хуже было бы, если бы он пропал.
Когда Бобеш проснулся, ужин был на столе. Часы только что пробили семь. Бобеш поглядел на часы и вспомнил, как он сорвал их со стены. И тут же решил, что все это ему приснилось.
Глава 4 ПЕСТРУХА
Как-то утром, проснувшись, Бобеш позвал мать:
— Мама, ку-ку, ку-ку!
Но мать почему-то не откликалась и не подходила к постели. Тогда Бобеш высунул голову из-под перины, которой он укрывался, и обвел глазами комнату. Ни мамы, ни бабушки, ни дедушки не было. Одна Мися сидела у печки возле порожнего блюдца и облизывалась.
— Ишь, Мися давным-давно позавтракала, — сказал Бобеш, — а я еще и не ел. Куда же они все ушли?
Ну, отец, известно где — в лесу. Он уходит очень рано, когда Бобеш еще спит. Дедушкин голос за окном слышен — он кур бранит. Они, видно, опять в сад забрались и разрыли грядки. «Надо бы помочь дедушке прогнать кур», — подумал Бобеш и хотел встать. Снова посмотрел на Мисю и, видя, как она сладко нежится после завтрака, закричал:
— Ма-ам, ма-ам, я есть хочу!
Опять никто не отозвался.
Бобешу стало обидно. Как это они могли все уйти, оставить его одного-одинешенька и голодного? Значит, плохо о нем заботятся, значит, вовсе и не любят его. Кошку вон небось прежде него постарались покормить. У Бобеша защипало в носу, на глаза навернулись слезы, а в горле что-то очень мешало. Он заплакал. Крупные, как горошины, слезы катились по щекам.
Солнце давно светило в окошко, и его лучи заиграли в слезинке, капнувшей Бобешу на руку. Заметив это, Бобеш шевельнул рукой, в полосу света попало несколько слезинок, и Бобеш залюбовался, как они красиво блестят. Ему вспомнилась сказка про принцессу, которая, плача, роняла из глаз жемчуг и драгоценные камни. Бобеш вообразил, что он тоже, к примеру, принц, плачет прекрасными жемчужинами. Ему захотелось выплакать еще несколько слезинок, однако, к его удивлению, они почему-то больше не капали. Защекотало в носу, и вдруг на руку, а потом на колено упала капля, но она не блестела на солнце, как жемчуг, совсем нет. Бобеш живо смахнул ее и поскорее утер нос.
Начали бить часы. Бобеш поспешил заметить, какая из гирь идет вниз. Опускалась большая гиря. Как только прекратился бой часов, остановилась и гиря. Бобеш стал смотреть на барышню, нарисованную на циферблате, и ему показалось, что большой черный бант превратился в чертика, и вот уже оба — и барышня и чертик — строят рожи Бобешу.
— Нет, не буду на нее смотреть, не буду! — сказал Бобеш, отворачиваясь. — Очень мне нужно, чтобы всякая дрянь дразнилась!
Тут отворилась дверь, и вошли мать с бабушкой.
— Ах ты, господи! — охала мать. — Вот горе-то! Уж ты, пожалуйста, бабушка, сходи скорее за старой Павлихой — пускай она у нас корову посмотрит.
Бабушка вздыхала. Пришел дедушка, мрачный, словно сердился на кого-то, и сказал:
— Прямо и не знаю, что теперь будет.
«Что же такое случилось? — подумал Бобеш. — Такие все хмурые, вздыхают».
Как только бабушка ушла, дедушка тут же заметил:
— Экая досада! Ведь уж старый человек, а никакого соображения нет. Надо же! Пасти корову на молодом клевере, да еще на мокром! Корову даже распирает. Ты еще вдобавок напоила ее водой!
Бобеш догадался, что с Пеструхой неладно. Наверное, провинилась. Раз такое дело, и все сердитые — пожалуй, надо и самому нахмуриться.
Бобеш насупился, точно собирался заплакать. Мать наконец обратила на него внимание и спросила: