Он при этом подпрыгивал в такт считалке, а при слове «мадам» прыгнул повыше, раскорячил ноги, скорчил рожу, будто выпил горькое лекарство, и спросил:
— Скажешь еще, что и мы в такие игры играем?
— А откуда ты знаешь считалку? Не играл бы, не знал бы! Ага! Ага! — Нинка, как и час назад, отскочила на шаг.
Славик выпрямился.
— Знаю, потому что память хорошая. Иду мимо девчонок, слышу ихние считалки и запоминаю. Я Пушкина чуть не всего знаю. Хочешь, прочитаю?
— Потом, — сказала Нинка, — не до Пушкина сейчас. Вон ребята идут.
Навстречу им неторопливо шли трое мальчишек. Тот кроха, с велосипедом, успел вернуться и поспешал рядом, ведя машину, как коня, за шею, и что-то горячо доказывал, бесцеремонно показывая пальцем на Славика.
— Они драться любят, — предупредила Нинка.
— Не беспокойся, — ответил Славик, — я и сам… — Шаг он не замедлил, но с удовольствием шел бы потише, потому что ноги вдруг перестали его слушаться.
И вот две группы сблизились и остановились друг против друга. Помолчали. Старший из тройки, он был выше ростом, начал так:
— Ты чего Нинку дразнишь? Думаешь, если городской, так тебе все можно?
Слова ответа выговорились сами:
— Ничего я не думаю. При чем тут го…
— Думает, думает! — закричал велосипедист. — Подержи, — он подвинул велосипед соседу. — Он вот так ее дразнил! — Встал раскорякой, скорчил рожу и попрыгал — короче, повторил Славика. — Вот так он Нинку дразнил!
Трое, глянув на позу велосипедиста, — а тот еще и приврал — высунул язык, — перевели суровые взгляды на Славика.
Нинка вышла вперед.
— Никого он не дразнил, — сказала она. — Ты, Юрчик, всегда все путаешь. Он мне показывал, как в одну игру играют.
— Я путаю?! — возопил велосипедист Юрчик, закрыв глаза, как певец, когда он берет высокую ноту. — Я путаю?! Я специально на него смотрел! Он тебя дразнил, а ты злилась — я на тебя тоже специально смотрел! Он знаете в какой фуре[1] приехал? — Юрчик повернулся к товарищам. — Во в какой! — И показал величину примерно полуметрового козырька. — Он думает, что если городской, так ему все можно! — горько заключил Юрчик и с надеждой посмотрел на троих, обдумывающих эту сложную ситуацию.
— Только попробуй, Генчик!.. — предупредила высокого Нинка. — Я маме твоей все расскажу. А ты, Юрчик, только подзуживать и умеешь!
Женская защита Славика устыдила, и он решил высказаться, несмотря ни на что.
— Уже и по улице нельзя пройти. — Но собственный голос показался ему незнакомым, и он сделал его погромче. — Подумаешь, хозяева!
— Хозяева, — немедленно подхватил Генчик. — Хозяева, а ты думал кто?
— Если хозяева, — рисковал и дальше Славик, — почему у вас мусора везде столько? — И он показал на грязный ком оберточной бумаги в канаве, разбитую бутылку и пустую сигаретную пачку.
Генчик посмотрел на мусор и не остался в долгу:
— Потому что его такие, как ты, бросают!
— Он еще нас учит! — снова заверещал Юрчик, от возбуждения раскачивая велосипед. — Вы слышите — он нас учит!
Высокий на этот раз подстрекателя Юрчика послушался и сделал шаг вперед.
Славик отступил, но предупредил:
— Я знаю каратэ, так что поосторожнее.
Генчик не испугался и сделал еще шаг.
Славик снова отступил, согнулся и выставил руки так, как он видел у каратистов по телевидению.
— Каратист, — добавил он, — один с семерыми может справиться.
— Дай, дай ему раза! — завопил Юрчик. — Он нас учить сюда приехал!
Нинка бросилась на Генчика, вслепую молотя его кулачками.
— Хулиган! — кричала она. — Бандит! Он же в гости к нам приехал! А ты на него драться!
Генчик начал отступать.
— Чего ты, — ворчал он, пытаясь схватить мелькающие перед его носом Нинкины руки. — Вот кошка! — Поймал наконец, но Нинка стала лупить его ногами, не переставая ругаться:
— Уходи — отсюда — архаровец — тоже — мне — хозяин — выискался!
— Пошли, ребята! — Генчик отпустил Нинкины руки и отскочил от нее. — С ней только свяжись. Слышь! — крикнул он Славику. — Ты, значит, каратист, и с семерыми справишься?
— Справлюсь! — огрызнулся Славик.
— Ну, мы с тобой встретимся. Посмотрим на твое городское каратэ. К тебе в гости как раз всемером и придем.
— Приходите, — согласился Славик, — я гостеприимный.
— Договорились!
И обе, теперь уже враждующие, группы повернули в разные стороны. Сделав несколько шагов, Славик обернулся и увидел, что зловредный Юрчик показывает ему кулак. Славик показал ему свой.
— Лимонадный Джо! — крикнул Юрчик. — Слышь? Лимонадный Джо!
Вот каким получилось первое знакомство Славика и деревенских мальчишек. Ну а что будет дальше, посмотрим…
ХУДОЖНИК КУБИК
В этот же вечер Славик попал к художнику и с той поры стал бывать у него часто.
Кубик купил у Нинкиной бабушки Евдокимовны полдома и приезжал в деревню каждое лето. Комната его была заставлена холстами и пахла красками. В старых глиняных кувшинах, которые художник собирал по всей деревне, стояли букеты из мордовника, чертополоха и ворсянки. В одном углу были собраны старые иконы — их повыпрашивала для художника у знакомых Нинкина бабушка.
Еду Кубик готовил на маленькой туристской газовой плите, привезенной из города вместе с баллончиком сжатого газа. Но иногда он варил картошку или подогревал консервы на тагане во дворе, сидя перед ним сгорбившись и покуривая, нарушая неподвижность только для того, чтобы подкинуть в огонь очередную щепку.
Над картинами Кубика Славик задумывался. На них понятный четверокласснику мир — дома, луг, стожок сена, купа деревьев у речки — превращался в цветовые пятна. В странный набор цветовых пятен, только отдаленно напоминающих природу. К тому же цвета на картинах Кубика было гораздо больше, чем в натуре, и Славику казалось, что Егоровка чем-то не устраивает художника и он от себя добавляет ей красок. Один раз, разглядывая холст, Славик подумал, что это не картина еще, а только заготовка, и спросил:
— Вы, дядя Витя, картины дома дорисовываете?
— Во-первых, не дорисовываю, а дописываю, — механически поправил его Кубик, — а во-вторых, этот холст уже готов.
— Готов?! — удивился Славик. — Этот?!
На полотне была сумятица зеленых, сиреневых и синих пятен, от него веяло каким-то необъяснимым холодком.
— Разве нет? — повторил художник. — Ты вглядись. Здесь я встретился с лугом и рекой ранним-ранним утром.
Славик вгляделся и поежился. На картину это не было похоже, но чем больше он смотрел, тем знобче ему становилось. Словно он сам шел ранним утром — такое было, может, раз или два — по высокой росистой траве к реке.
Славик оглянулся. Художник стоял скрестив руки на груди и смотрел на свой холст. Наверно, он видел его совсем не так, как гость.
Оба тогда долго смотрели на картину, но знобкость, которую Славик почувствовал вначале, больше не появлялась, а мазки так и не стали лугом, рекой, сизым туманом.
Во дворе у Кубика жила коза Манька. С ней он ходил на этюды, бродил по лугу, у речки и в лесу. Коза была упрямая, упрямство налетало на нее неожиданно. То она не хотела идти на этюды, то упиралась по дороге домой. В один из таких моментов и увидел Славик неразлучную пару.
Посмотреть этот театр позвала Славика Нинка. Она возникла над забором и оторвала соседа от ужина:
— Иди смотреть, как Кубик козу тащит!
Славик выскочил на улицу. Художник с козой занимались перетягиванием каната. Рогатая упиралась в землю всеми четырьмя ногами, Кубик — двумя.
— Умоляю вас, ваша Рогатость, не противьтесь! — причитал Кубик. — Ну что вам стоит сделать несколько шагов? О черт! Да ты ослица, а не коза! Ваша Бодливость, ну будьте чуть поумней…
Странную пару сопровождала тройка мальчишек. Они сперва хохотали, хватаясь за деревья на обочине, чтобы не упасть. Потом Серега не выдержал и посоветовал художнику взять палку.
— Что ты, что ты, Сережа! — ответил Кубик. — Меня с Манькой связывает нежная дружба. Это у нас простая размолвка. Лучше помогли бы.
— Ваша Серость, — обернулся художник к козе, — ведь есть же предел терпению! Р-р-р! — оскалил он зубы. — Я тебя съем!
Трое мальчишек уперлись в козий зад, как в машину, и стали толкать рогатую по направлению к дому Кубика. Сам он пошел впереди, впрягшись в свою козу, как репинский бурлак. Славик к этому времени держал у ее носа кусок хлеба.
Так, впятером, они и завели неуступчивую животину во двор и там привязали к сараю. Коза преспокойно откушала хлеба…
Коза Кубика была, конечно, загадкой — вернее, то, что он с ней связался, и деревенские женщины предположили, что художник чем-то болен и отпаивается козьим молоком. Но бывшая хозяйка козы, Мария Валенюк, это предположение отмела.
— Коза-то моя никудышная, — сказала она, — молока от нее и рюмки не надоишь. Иначе б я стала ее продавать? Он, верно, ее на тот случай держит, когда у него консервы кончатся или друзья приедут.
Славик спросил у Кубика, зачем ему коза.
— О-о! — ответил художник. — Так просто этого не объяснишь. Дай мне собраться с мыслями…
ПРИШЕЛЬЦЫ
Вечер получался пустой. Художник с утра уехал в город за продуктами и красками. Нинка помогала маме на ферме. Обе бабушки сошлись на кухне у Евдокимовны, где та закатывала компот в трехлитровые бутыли: занятие это требовало совета и помощи. Славик остался один. Делать было нечего.
За речкой разгорался закат. Славик глянул на него раз, глянул другой, вспомнил один из холстов Кубика и… поплелся через огород на луг, чтобы рассмотреть его весь, целиком, а не через кукурузу и подсолнухи.
Кроме заката, ничего в этот вечер интересного не было.
Славик миновал грядку петрушки, лука, картошку, помидоры, пошел в кукурузу, и тут что-то заставило его посмотреть наверх. Над ним висела большая тыква! Славик отпрянул и отбежал еще чуть-чуть, чтобы увидеть канат, на котором тыква висела.
Каната над тыквой не было. Она висела сама по себе.
Тогда Славик стал вглядываться в пространство под тыквой, чтобы разглядеть нитку, которая держит воздушный шар в виде тыквы.
Нитки он не увидел. Тыква вдруг стала тихонько, чуть покачиваясь, опускаться! А Славик по мере того, как тыква опускалась, начал медленно приседать.
Тыква опускалась прямо в кукурузу. Медленно, осторожно, покачивая боками. Хрустнула стеблями кукурузы, села. Славик на всякий случай лег и притаился за помидорным кустом, как разведчик, увидевший врага.
Тыква лежала посреди кукурузных стволов, как самая обыкновенная тыква; любой, увидев ее, нисколько бы не удивился, а только подумал, что на этой тыкве кто-то пробовал новое удобрение.
Но он-то видел ее в воздухе! Видел, как она садилась!
Славик на всякий случай пощупал лоб. Лоб был прохладный. Тогда он ущипнул себя за руку — стало больно. Тыква не исчезла. Наверно, это все-таки воздушный шар, чья-то шутка.
Славик начал было подниматься на руках, но вдруг тыква качнулась, словно снизу кто ее толкнул. Крот, например. И тут же в гладком оранжевом боку тыквы вырос небольшой пузырь. Он лопнул, и из него вытянулся острый, как у кактуса, длинный шип… У Славика по спине побежали мурашки. Захотелось убежать, но ноги больше ему не подчинялись. А из тыквы вырос еще один шип.
Возле правого уха заиграл-зазундел комар, но Славик не посмел от него отмахнуться. Со стороны дома раздался голос:
— Сла-ави-ик! У-ужина-ать! — Бабушка подождала ответа и снова позвала:
— Сла-ави-ик!
Он не откликнулся, но ему захотелось, чтобы бабушка пошла искать его в огород…
Шипы один за другим втянулись внутрь, снова посреди кукурузы лежала обыкновенная тыква. Славик перевел дух. Пошевелил правой ногой. Переместил локти. Чуть приподнялся.
В боку тыквы появилось темное круглое пятно-отверстие. Открылось оно так неожиданно, словно кто-то кинул в тыкву камень и пробил в ней дыру. Славик снова прижался к земле.
Из отверстия в тыкве показался не крот, не крыса, не кто-то там еще, а стеклянный шар! Шар — величиной он был с теннисный мяч — стал ворочаться в круглом пятне, словно на что-то был насажен. Славик вгляделся в него и понял, что шар не пустой, в нем что-то есть.
Мы описываем все так подробно потому, что наш герой и верил и не верил тому, что видел. Ведь такого никто из людей не видел никогда и нигде — можете себе представить, как чувствовал себя Славик.
Итак, в стеклянном шаре что-то было. Славик всмотрелся изо всех сил, и ему показалось, что он видит там глаза! Не просто глаза, конечно, а на лице. Короче говоря, в стеклянном шаре была чья-то голова. А так как не бывает головы без плеч и без всего остального, Славик понял — мысль это пронзила его, как ток, лишив силы, — Славик понял, что перед ним пришельцы! Инопланетяне!
Шар спрятался в тыкве, его место занял другой. Он тоже крутился вверх-вниз-в стороны, как бы осматриваясь.
Из круглого отверстия-окна-люка спустилась вниз лесенка. В люке показалась нога, другая, и вот на лесенке стоит во весь рост инопланетянин, маленький, не выше карандаша.
Инопланетянин был в шаре-шлеме, у него было две ноги, две руки, и сквозь прозрачный шлем виднелось человеческое лицо.
Он ступил вниз еще и еще, а в люке, со звоном, сталкиваясь друг за другом, появилось сразу два шара. Они следили за каждым движением собрата.
На последней ступеньке, прежде чем ступить на землю, пришелец задержался. Он оглянулся на своих. Два шара покивали в ответ на безмолвный вопрос первопроходца.
Гость нашей планеты еще немного помедлил и осторожно, словно боясь обжечься или провалиться, прикоснулся носком ботинка к земле. Ничего не случилось, земля не обожгла его и не тряхнула — он ступил на нее и второй ногой. Сделал крохотный шажок (так ходят по болоту, нащупывая тропу). Оглянулся на своих — те снова ему покивали. Тогда пришелец взял и подпрыгнул. Еще раз. Еще… Планета выдержала его прыжки.
Инопланетянин наклонился и поднял комок чернозема. Взвесил его на руке, поднес к голове, рассмотрел сквозь шлем, положил на то же место. Подошел к стволу кукурузы и потрогал-погладил его. Крикнул что-то своим. В проеме люка появилась фигура второго пришельца.
Славику показалось — даже не показалось, а он как бы внушал себе, — что смотрит кино. Таково уж человеческое сознание — оно все необычное старается привести к понятному и объяснимому.
ИТАК, КИНО
Спустился и второй космонавт. Он, как и первый, сначала потоптался, попрыгал, прошелся по земле, тоже поднял комок чернозема… Наклонился к цветку вьюнка и долго его рассматривал. Задрал голову к верхушке кукурузного стебля, куда поднимался другой вьюнок. Оторвал листок, увидел на изломе белую жидкость, с отвращением листок бросил. Вынул что-то вроде пробирки, собрал в нее вьюнковое молочко. Подошел к цветку вьюнка на кукурузном стволе — тот был для него никак не меньше, чем граммофонный раструб для человека земли, подозвал первого. Оба поудивлялись величине цветка, хлопая в ладоши.
К этому времени к ним присоединились третий и четвертый космонавты. Пятый сидел в люке, свесив ноги, головы шестого и седьмого маячили над ним.
Испуг у Славика почти прошел, он принялся наблюдать, что же будет дальше.
Пришельцы продолжали разведку. Перед ними лежала огуречная плантация. Из-под листьев выглядывали бугорчатые, как у крокодилов, спины огурцов. Инопланетяне остановились и замерли, увидев их.
О чем-то переговорили. Один из них — он был повыше ростом и пошире в плечах — направился к ближайшему огурцу. Он приближался медленно, боязливо, направив в зеленое туловище огурца какую-то трубку. Трое других прятались за кукурузными стволами и тоже держали наготове трубки. Возможно, они боялись, что огурец вдруг вскочит и набросится на смельчака.