В понедельник у меня не было выбора. Я должен был принести в школу свои кисти. Мистер Велла, наш учитель рисования, выбрал меня и еще четверых ребят, чтобы мы нарисовали на стене изостудии большую картину.
Когда я прошел в холле мимо Джулии, она демонстративно отвернулась от меня. Я заметил усмешки на лицах одноклассников и догадался, что она им обо всем рассказала.
Я поскорей нырнул в изостудию. Там за столами сидели младшие ребята, ожидая, когда мы, пятеро художников, примемся за работу.
— Запомните, ребята! Тема картины — «Край родной, навек любимый!», — произнес мистер Велла.
Он поставил меня в конце длинной стены.
— Этот участок предназначен для тебя, Дилан, — сказал он. — Отсюда и до окна. А, я вижу, ты принес свои кисточки! Что ты собираешься нарисовать?
Я поглядел на чистое белое полотно.
— Пожалуй, сцену на ферме, — ответил я. — Каких-нибудь животных. Может, фермерскую семью.
— Ну что ж, тема благодатная, — одобрил мистер Велла. — Приступай к работе. — Он направился к следующему художнику, восьмикласснице по имени Уилла Майерс.
Я оглядел ряд художников и понял, что я среди них единственный семиклассник. Значит, мне надо постараться.
Я начал с карандашных набросков. Нарисовал несколько овец, корову, нескольких лошадей, высовывающих головы из загона. На заднем плане фермерский дом. Семью из четырех человек, бросающих зерна выводку цыплят.
Мистер Велла ходил вдоль стены и делал замечания художникам, что-то предлагал.
— Все очень хорошо, Дилан, — сказал он мне, помогая закончить карандашный набросок. — Можешь приступать к работе красками.
Я принес баночки с краской. Приготовил кисточки.
Моя рука двигалась с подозрительной быстротой. Кисточка мелькала поверх карандашных линий. Я старался не терять над нею контроль. Но прошло еще немного времени — и снова началось непонятное.
«Нет, пожалуйста! Не надо!» — молча молил я.
Но уже не мог остановить свою руку.
Я попытался уронить кисточку на пол, но мои пальцы крепко держали ее. А кисточка двигалась вверх и вниз, рисовала сама, помимо моей воли.
Может, я схожу с ума?
— Дилан, что ты делаешь? — услыхал я встревоженный крик учителя. Вслед за ним раздался дружный смех ребят.
Моя рука закончила рисовать фермерскую семью. Они склонились вчетвером над цыплятами… безголовые, с окровавленными шеями. Головы валялись на земле, и их клевали цыплята.
Коров и лошадей тошнило. У их ног плескались лужи извергнутой блевотины. В боках овец зияли дыры от пуль.
— Дилан! Немедленно перестань! Прекрати это безобразие! — заорал мистер Велла.
— Я, Я НЕ МОГУ ОСТАНОВИТЬСЯ! — в отчаянии ответил я.
Ребята падали на пол от смеха. Все думали, что я шучу.
— ПОМОГИТЕ МНЕ! МИСТЕР ВЕЛЛА, ПОМОГИТЕ МНЕ!
Моя рука потащила меня в сторону. Я ударился об Уиллу Майерс и опрокинул ее баночки с красками.
Моя кисточка напала на ее рисунок. Я перечеркнул жирными черными линиями уже начатую городскую сцену. Моя рука бесчинствовала, ставила жирные кляксы.
— Дилан, убирайся! — закричала Уилла.
— Я не могу! — закричал я. — Я не могу остановиться!
Моя кисточка ткнулась в лицо Уиллы. Я нарисовал на ее щеках черные пятна, перечеркнул волосы ломаной линией.
Уилла пронзительно завизжала и отшатнулась.
— ПОМОГИТЕ МНЕ! КТО-НИБУДЬ! — завывал я.
Класс испуганно притих.
Моя кисточка обмакнулась в красную краску, и я начал малевать на стене жуткие рожи. Потом перешел на пол. Потом метнулся от полотна и нарисовал на оконном стекле красную решетку.
— ОСТАНОВИТЕ МЕНЯ! ОСТАНОВИТЕ! — вырывалось из моей глотки. Рука тянула меня то в одну сторону, то в другую. И рисовала, рисовала. Я никак не мог ее остановить. — ПОМОГИТЕ!!!
Ко мне подбежал мистер Велла.
— Дилан, что случилось? Возьми себя в руки. Я…
Моя рука мазнула красной краской по его лицу. Провела красную полосу на его свитере.
С яростным криком учитель схватил меня за плечи. Я вырвался из его рук, и моя кисточка задела за рукав его свитера. Теперь он был весь измазан красной краской. После этого моя рука принялась за дверь и основательно ее разукрасила.
— Я НЕ МОГУ ОСТАНОВИТЬСЯ! НЕ МОГУ ОСТАНОВИТЬСЯ! — визжал я. — НЕУЖЕЛИ НИКТО НЕ МОЖЕТ МНЕ ПОМОЧЬ?
* * *
На следующий день родители оставили меня дома. Они никак не могли понять, сердиться им или беспокоиться. Так что делали и то и другое.
Я сидел в своей комнате, пытался делать уроки, но в голове все путалось. Внизу верещали попугаи ара. Чтобы их не слышать, я врубил телевизор на полную катушку. Но все равно не мог сосредоточиться.
Я не поверил своим глазам, когда после школы к нам явился мистер Велла. Мама провела его в мою комнату.
— Дилан очень сожалеет о том, что он натворил, — сказала она учителю. Потом ушла вниз и оставила нас одних.
Мистер Велла сел за мой стол.
— Как ты сегодня себя чувствуешь? — поинтересовался он.
— Нормально, — ответил я и извинился за все, что произошло в классе. — Я… честное слово… не могу это объяснить, — пробормотал я, садясь на край кровати.
Учитель долго смотрел на меня. Наконец спросил:
— Ты давно занимаешься живописью?
— Да я вообще-то почти не занимался ею, пока не победил на конкурсе. И тогда я стал учиться у одного пожилого художника. Его звали Маккензи Дуглас.
Мистер Велла прищурился и посмотрел на меня.
— Маккензи Дуглас? Я прочел в газете, что он умер три недели назад.
Я ахнул.
— В самом деле? Но тогда я ничего не понимаю. Наши занятия закончились всего несколько недель назад. А еще он… он прислал мне на прошлой неделе несколько своих кисточек.
Мистер Велла взглянул на кисти, лежавшие на моем столе.
— Странно… — пробормотал он.
Мы поговорили еще немного. Потом мистер Велла поднялся и направился к двери.
— Я просто хотел убедиться, что с тобой ничего не случилось, — сказал он. — Вчера ты меня очень напугал.
— Кажется, я уже немного оклемался, — успокоил его я. — Завтра я приду в школу.
Учитель помахал мне рукой и стал спускаться по лестнице. Я слышал, что внизу он поговорил с мамой.
Я подошел к столу и уставился на кисти. Мне было грустно думать, что Маккензи Дуглас умер.
Я брал в руки кисти одну за другой. Интересно, когда же он их отправил? Каким образом они прибыли ко мне лишь через две недели после его смерти?
В тот вечер я быстро заснул. Во сне я разрисовывал небо. Мне хотелось написать на нем белые пушистые облака. Но я никак не мог дотянуться.
Меня разбудило какое-то царапанье.
— А? Кто здесь? — прошептал я.
Моргая спросонья, я оторвал голову от подушки. Прищурился, всматриваясь в полумрак, и ахнул.
Кисти плавали в воздухе.
Они рисовали на бумаге, лежавшей на столике. Наклонялись, скользили вверх и вниз — короче, кисти работали.
Рисовали без меня!
— НЕТ! — с испуганным криком я соскочил с постели. Бросился через комнату и схватил кисти.
Кисти дернулись и мазнули по воздуху. Я схватил их и попробовал удержать.
Мои руки вытянулись над головой. Кисти выкручивались и дергались, как будто пытались вырваться. Но я сжимал руки все сильней.
Я решил, что должен от них отделаться. Вынести их из нашего дома. Если я это сделаю, моя жизнь снова придет в норму.
Крепко сжимая их в руках, я тихонько пошел вниз. Добрался до кухни и остановился возле задней двери.
Земля под моими босыми ногами была жесткая и холодная. Ледяной ветер развевал полы моей пижамы. Я побежал за гараж по сырой траве.
Вдоль гаражной стены стояли четыре мусорных бака. Я приподнял крышку первого и сунул в него кисти. Затем захлопнул крышку и проверил, крепко ли она закрылась.
Дрожа от холода, я побежал домой. Забрался на кровать и натянул до подбородка одеяло. Теперь я мог спокойно спать. Мне казалось, будто я одержал большую победу.
Я и не подозревал, что мои неприятности на этом не закончились.
* * *
На следующее утро я выглянул из окна моей спальни на задний двор.
— Что? — Этот хриплый крик вырвался у меня, когда я увидел, что первый бак опрокинулся и, валяется на боку.
Я повернулся и увидел, что кисти как ни в чем не бывало лежат на краю моего столика для рисования.
— Невероятно! — простонал я. — Они вернулись!
— С лихорадочно бьющимся сердцем я бросился к столику через всю комнату. Мои родители стояли на заднем дворе и разговаривали с соседями. Крепко держа кисти обеими руками, я сбежал по лестнице в подвал.
В подвале я проскочил мимо бельевой комнаты и вбежал в папину мастерскую. Наш папа мастер на все руки, и у него много хороших инструментов.
Я включил циркулярную пилу. Конечно, мне не разрешают это делать. Но тут у меня сложились чрезвычайные обстоятельства.
Пила зажужжала, оживая. Круглое зубчатое лезвие начало крутиться. Держась за концы кистей, я поднес их к лезвию.
— Наше вам с кисточкой! — воскликнул я.
Большое лезвие жалобно взвизгнуло, коснувшись первой кисти.
К моему ужасу, деревянная кисть не развалилась пополам. Она просто отскочила. Пила не смогла ее разрезать.
Я сделал еще одну попытку и приложил кисть к крутящемуся лезвию. Оно снова взвизгнуло и погнулось. Кисть же отскочила, целая и невредимая.
Нет. Это невозможно, решил я. Невероятно.
Я выключил циркулярную пилу. Схватил стоявшую на полу рядом с верстаком паяльную лампу.
Мне категорически (именно категорически!) запрещалось ею пользоваться. Но теперь было все равно. Меня охватила паника. Я должен был уничтожить эти кисти — пока они не уничтожили меня!
Я положил кисти на цементный пол. Потом зажег паяльную лампу. Из нее с ревом вырвалось ярко-голубое пламя.
— Ой!
От испуга я чуть не выронил на пол тяжелый инструмент. Но все-таки удержал его и направил пламя на кисти.
И ждал, когда они загорятся. Ждал долго, терпеливо.
Кисти не горели.
Холодный панический ужас завладел мной с ног до головы. Я глядел, не отрывая глаз, на кисти, лежавшие как ни в чем не бывало под раскаленным пламенем.
«Уберу-ка их от греха подальше, — решил я. — Может, мне удастся их отправить в другую страну. Или закопать в землю».
Я загасил паяльную лампу. Потом подобрал кисти и отнес их назад в свою комнату.
Там я хотел положить их на столик, но кисти накрепко пристали к моим рукам.
Я пытался разжать пальцы, чтобы кисти упали. Но вместо этого они все крепче и крепче прижимались деревянными рукоятками к моим ладоням.
— Нет! Нет! Нет! — завыл я и замахал руками. Но тут и мои руки перестали меня слушаться.
Они уже обмакнули кисти в краску и приблизились к бумаге, приколотой к доске для рисования.
— Нет! Нет! Нет!
Я не мог остановить эти проклятые кисти. Не мог от них освободиться.
Кисти уже гуляли по бумаге, выводя жирные красные буквы, которые складывались в слова.
— Нет! Нет!
Разинув рот, я в ужасе глядел на надпись, сделанную кистями:
ТВОИ РУКИ ТЕПЕРЬ МОИ. МЫ БУДЕМ РИСОВАТЬ ВМЕСТЕ — НАВЕЧНО.
Написав это, кисти выпали из моих рук и легли рядом с бумагой.
У меня перехватило дыхание. Не хватало воз духа. Я дрожал всем телом. Я стоял и глядел на кисти. Как же мне от них отделаться? КАК?!
И тогда мне в голову неожиданно пришла блестящая мысль.
* * *
Через месяц мы с Джулией сидели у нее дома и смотрели телевизионное шоу. Она хотела сходить на кухню за попкорном, но я становил ее.
— Сейчас моего папу покажут, — сказал я. — Смотри.
Она послушно села, и вскоре мы действительно увидели на экране лицо моего отца. Камера попятилась назад, и теперь нам стал виден Флэш, державший папу за руку. Обезьяна была одета в серебристый костюм.
Папа подвел Флэша к столику для рисования. Наш шимпанзе уселся за него, взял кисть с длинной ручкой и начал рисовать.
— Поразительно! — воскликнул телеведущий. — Он рисует чудовище. Его рисунки странные и жутковатые. Но эта обезьяна рисует лучше, чем многие люди.
Телекамера снова показала крупным планом улыбающееся лицо моего отца.
— Вот почему мы продаем рисунки Флэша в музеи всего мира, — сказал он.
Объектив направился на руки шимпанзе, когда он переменил кисти и продолжил рисовать.
— Как же вам удалось его этому научить? — спросил телеведущий у папы. — И как вы обнаружили у шимпанзе такой талант?
Папа улыбнулся в камеру.
— Чистая случайность, — ответил он. — Мой сын Дилан дал ему набор кистей. Мы посадили Флэша перед доской для рисования — и вот результат перед вами!
Флэш подскакивал и ухал, а его руки водили кистями по бумаге.
Джулия повернулась ко мне.
— Дилан, а ты не ревнуешь? — спросила она. — Ведь ты так серьезно занимался живописью и рисунком. Ты не ревнуешь, что Флэш стал таким знаменитым художником?
Тут настала очередь улыбнуться мне.
— Я? Ревную? — воскликнул он. — Ну уж нет! — И я устроился поудобней и стал смотреть дальше, как рисует Флэш.