— Еда и крыша — это, точно, большой плюс, — соглашаюсь я.
— И дело у нас есть! Важное дело, — добавляет Газзи. — У тебя-то всегда была цель в жизни. А теперь у нас тоже будет цель. По-моему, они правильное дело делают, нужное.
— Ты думаешь? — я оглядываюсь, куда бы пристроиться. Единственное свободное место — колченогий стул у крошечного встроенного стола. Тотал растянулся на койке Ангела. Спать не спит, только время от времени тяжело вздыхает.
— Уверен!
— Мне тоже здесь нравится, — соглашается с ним Игги. — Хоть мы и набиты здесь как сельди в бочке, а все равно хорошо. И все, что они говорят, похоже, имеет смысл. К тому же мне хочется делать что-то полезное, а не просто всяких гадов молотить все время.
— Он что, заболел? — я махнула рукой в сторону Тотала.
Ангел потрепала его по черной грустно склоненной голове и сочувственно прошептала мне в ухо:
— Кажись, это все из-за Акелы.
Вдруг чувствую, что щеки у меня опять запылали — Клык входит, и я изо всех сил стараюсь не смотреть в его сторону. Но злюсь ужасно — когда только я научусь скрывать свои эмоции.
— Женщины, точнее, суки, — сама жестокость, — стонет Тотал.
— Она отказывается с ним разговаривать, — объясняет мне Газман.
— Тотал, подумай, она же вообще не разговаривает, — урезониваю я его.
— Она не только по-человечески не хочет. По-собачьи тоже не желает. И даже на универсальном языке жестов не соизволит. Она меня иг-но-о-о-ри-ру-ет!
— Любовь — это болезнь, — словно сам себе говорит Клык.
— А тебе бы лучше вообще заткнуться, — срываюсь я.
Все пять голов разом поворачиваются в мою сторону, и мне хочется провалиться сквозь землю.
— Давайте лучше о чем-нибудь интересном поговорим, — предлагаю я, делая многозначительное ударение на «интересном».
Лично я могу предложить следующий выбор тем:
a) Клык плюс Бриджит равно «болезненная заноза»;
б) Клык плюс я равно «полное недоумение» плюс «страх» плюс «болезненная заноза»;
в) миссия по спасению человечества — страшная, непонятная, трудновыполнимая и, скорее всего, важная и необходимая.
Эти, пожалуй, обсуждать пока не стоит.
д) Тотал, влюбленный в Маламутку. Это еще туда-сюда.
— Какие проблемы, Тотал?
— Она на меня не смотрит, — жалуется пес. — Я даже ее понять могу. Посмотрите, она чистопородная красавица, важная, изысканная, высокая. А я коротышка беспаспортная. Вечно в бегах, со всякими сомнительными элементами якшаюсь…
— Эй, попридержи язык! — рыкнула я на него.
— Вы сперли три тачки, — напоминает Тотал. — В чужие дома вламывались. Это на моих глазах. Про то, чего не видел, я не говорю. Плюс, нападения на…
— Ладно, хватит, — я раздраженно прерываю его перечень наших прегрешений. — Ты, главное, дружище, скажи, когда больше наших преступлений выносить не сможешь, мы тебя сразу…
Ангел обвила его шею руками, а он гордо выпятил грудь:
— Что, предлагаешь мне вас бросить на произвол судьбы? Я не предатель! Я вам еще пригожусь.
Я уже готова отбрехнуться, мол, зачем ты нам нужен. Но Надж меня перебила:
— Тотал, ты, главное, не воображай перед Акелой. Будь самим собой, но только внимательным и вежливым. Будь настоящим псом, знаешь, таким сильным и молчаливым.
Тотал, похоже, внял ее советам и задумчиво закивал.
— А теперь о деле, — Надж решительно возвращается к старой теме разговора. — Мне эти люди нравятся. И занятие их тоже нравится. Здесь, конечно, холодновато, но мое мнение такое, что надо остаться, по крайней мере, на время.
— Согласен! — орет Газ.
Они все смотрят на меня и ждут, как я на это отреагирую.
Спорить с ними о присоединении к рядам борцов с мировым потеплением мне не хочется. Да и какая разница. Крыша над головой есть, кормежка есть, и на том спасибо.
— Ладно, — говорю, — остаемся.
Они разражаются счастливыми воплями.
— Пока остаемся. А там видно будет.
36
— Тебе нужна куртка, — говорю я Тоталу на следующий день. Мы стоим на верхней палубе, и он дрожит от холода. Для нас у ученых была вся экипировка — парки, носки, сапоги, перчатки. Они даже не возражали, чтобы мы на спине сделали в куртках длинные прорези для крыльев.
Тотал печально смотрит слезящимися от ветра глазами на бескрайнее море.
— Акела не носит куртку, — говорит он, стуча зубами.
— Тогда иди вниз, пока не пришлось сбивать у тебя с носа сосульки.
С достоинством повернувшись, он неторопливо трусит к трапу и… прыгает вниз через три ступеньки.
— Никак не могу привыкнуть к вашей говорящей собаке. — Ко мне подходит Мелани. — И даже к тому, что вы летаете.
Она дружелюбно улыбается и возвращается к своему журналу наблюдений.
— Что это у тебя?
— Запись ежедневных метеонаблюдений. Температура воздуха, атмосферное давление, температура воды. Направление и скорость ветра. Волнение моря.
Она листает журнал, показывая мне месяц за месяцем тщательные записи и старательно расчерченные графики погодных условий. Хорошо, конечно, что кто-то за всем этим следит, но меня бы на четвертый день можно было бы выносить.
— Ты бы посмотрела на их компьютеры, — подбегает Надж. — Классные. Просто ништяк! Там можно посмотреть, какой станет Земля через пятьдесят лет. Или что случится, если будет землетрясение. Газзи только что смоделировал цунами в Лос-Анджелесе.
— Здорово! А что делают Клык с Игги?
— Обыгрывают Брайена и Бриджит в покер, — отвечает Надж, как будто резаться в покер — самое нормальное дело на исследовательском судне в Антарктике.
Но у Мелани брови лезут вверх.
— А Ангел?
— Она уже тридцать баксов выиграла.
Прошу принять во внимание небольшую подсказочку: не стоит играть в покер с ребенком, который умеет читать мысли. Ничего, проиграют ей пару раз и быстро научатся.
— А ты здесь давно? — спрашиваю я Мелани от скуки.
Вообще-то, обычно я к людям с вопросами не особенно лезу, потому что а) не слишком им доверяю, б) мы обычно слишком быстро сматываемся, чтобы тратить время на расспросы и в) они чаще всего стараются нас укокошить. Так что чего с ними разговаривать? Единственные люди, которых я люблю, это моя мама и моя сводная сестра Элла.
— Пять лет. Я стала членом этой Антарктической команды пять лет назад. — Зажав маленькую пластиковую бутылку в железной клешне, Мелани опускает ее на веревке за борт. — Но только не постоянно. У нас частное финансирование. Случается, что деньги кончаются, и приходится выкручиваться.
Теперь ее очередь расспрашивать:
— А вы давно в бегах? Доктор Мартинез предупреждала, что надо быть особенно осторожными и следить за вашей безопасностью.
Решаю, что не будет особого греха, если я скажу ей всю правду:
— Мы живем сами по себе уже два года. А бегаем от преследования… где-то месяцев шесть… Не знаю точно, кажется, что уже сто лет.
Она сочувственно качает головой.
В этот момент на палубу вылезает Ангел, распихивая по карманам пачку купюр:
— Смотрите, киты!
37
— Чего?
Ангел кивает на океан:
— Киты! Мне всегда хотелось на них посмотреть.
Мелани достает образец воды:
— Ага, думаю, они тут могут скоро появиться. В этом регионе восемь различных разновидностей китов.
— Не скоро, а сейчас. Мы их сейчас увидим! — Ангел перевешивается через перила.
Мелани улыбается:
— Потерпи, они обязательно скоро появятся.
— Да нет же. Они уже здесь, — показывает Ангел на воду. — Им любопытно, что такое наш корабль. И еще они думают, что он ужасно воняет.
— Что… — не успевает спросить Мелани, как из воды выпрыгивает громадина, какой я в жизни не видала.
От неожиданности я ойкнула. Передо мной близко-близко, может, футов сорок от корабля, встала серо-черная кожистая стена, практически полностью закрывшая мне горизонт. Тело кита выросло из воды где-то на две трети и тут же плюхнулось обратно в океан со страшным плеском, чуть не перевернувшим нашу посудину.
Ангел улыбнулась.
— Это был горбатый кит. Горбатые киты — самые энергичные из китов. Они акробаты — ужасно любят попрыгать. Значит, ты думаешь, он любопытствует, кто мы такие?
— Это ОНА. — Ангел рассеянно поправляет Мелани. — ЕЙ любопытно. Но их там в глубине много.
Поль Карей сходит с капитанского мостика:
— Вокруг нас стая горбатых китов. Я только что засек их эхолотом.
Ангел с сожалением на него посмотрела, но промолчала.
— Как-то не верится, что они такие огромные. Сколько же их там? — спрашиваю я ее.
— Трудно сказать, — она задумалась. — Они все думают одновременно. Может быть, двадцать пять.
Мелани недоверчиво морщит лоб, а Поль только пожимает плечами.
— Там есть маленькие китята, — говорит Ангел. — Они хотят подплыть поближе, но их мамы не пускают. Взрослые киты знают, что кораблю здесь не место, потому что он сделанный, а не природный. Но они не сердятся. Им просто любопытно.
Поль посмотрел на Ангела:
— Ты любишь придумывать истории о том, что видишь? — Голос у него дружелюбный, и он совсем не пытается ее обидеть.
Ангел серьезно на него смотрит:
— Я ничего не придумываю. Ой! — Она поворачивается, и две секунды спустя еще один кит выпрыгивает из воды, даже выше и ближе предыдущего. И снова плюхается в воду. Смотреть на это ужасно интересно.
— Он перед нами воображает, — комментирует Ангел. — Настоящий подросток.
Мелани трогает ее за плечо:
— Похоже, мы чего-то не понимаем.
— Я не просто странная маленькая девочка, — говорит Ангел Полю, у которого слегка отвисла челюсть. — Вернее, я и есть странная девочка, но совсем не в том смысле, в котором вы думаете.
— Я не думаю, — начинает было Поль, но Ангел его останавливает.
— Вам должны были сказать или в каких-нибудь моих файлах должно было быть написано, что я слышу, что люди вокруг меня думают.
Ангел с сожалением похлопала себя по карману с выигранными в покер деньгами. Видимо, ей стало или совестно, или жалко, что больше покерный трюк с этой командой не пройдет.
— И не только люди, звери тоже. Я услышала, что думают киты, и вышла на них посмотреть.
Поль и Мелани потеряли дар речи.
Пора привыкать, с кем имеете дело, уважаемые коллеги.
38
Плыть три дня на
Белый цвет — цвет маленьких кроликов
с розовыми носами;
Белый — цвет облаков в голубом небе;
Белый цвет — цвет мороженого в вафельной трубочке
И цвет ангельских крыльев и крыльев Ангела.
Белый цвет — цвет новых носков,
никем никогда не надеванных,
Только что вынутых из упаковки;
Белый — цвет хрустящих простынь в дорогущем отеле.
Белый цвет — цвет всего, что только видит глаз
на необъятные мили вокруг,
Если ты оказался случайно в Антарктике, спасая мир,
но не уверен, что справишься с этим.
Потому что, если увидеть еще хоть что-нибудь белое —
даже белый хлеб или чужое белье на веревке,
или даже счастливую белозубую улыбку,
то совершенно лишишься рассудка и начнешь
вечно толкать по Нью-Йорку тележку из супермаркета,
полную пустых консервных банок,
тихо что-то себе под нос напевая.
Это мое первое в жизни стихотворение.
Не Шекспир, конечно, но лично мне нравится.
Мы причалили на станции Лусир рядом с несколькими другими кораблями и буксирами. Прямо перед пристанью красные металлические здания на сваях.
— Они нас ждут, — говорит Сью-Энн, показывая на ближайшую конструкцию. — Пошли, познакомимся, и они покажут нам гостевые комнаты.
— Ладно, пошли, — я скрипнула зубами, и хлынувший в кровь адреналин запускает в душе и теле боевую готовность.
Здесь никакой зелени: ни деревьев, ни кустов, ни травы, ни сорняков. Здесь нет ни тротуаров, ни мусора, ни небоскребов, никаких машин. Этот населенный пункт совершенно не такой, как те людские поселения, которые мы видели когда-либо прежде. Внезапно выражение «полярная противоположность» обретает новый смысл.