И кадры смерти Ари.
Фильм кончился, притушенные лампочки сами собой загорелись на полную мощность, и автоматически открылись и поднялись жалюзи.
Настроение у меня вконец испортилось. Мало того, что меня разодели в пух и прах, точно я им модель какая-то. Ладно, это бы еще полбеды. Можно перетерпеть. Но они снова заставили меня пережить смерть Ари. Только мне удалось отвлечься немного и хоть на пять минут перестать думать об этом, как они опять на меня все вывалили и кадр за кадром показали, как он умирал у меня на руках. Искоса смотрю на Джеба. Он сидит с белым лицом, уставился в стол и вот-вот сломает карандаш, который судорожно вертит в руке.
— Вы просто удивительная шестерка, — женщина в строгом деловом костюме поднимается со своего места, наливает себе стакан воды и улыбается. Но улыбка только едва трогает ее губы, а глаза как были сосредоточенно недружелюбные, так такими и остались.
— Мы попросили вас всех сюда прийти сегодня, потому что нас очень интересует ваше будущее, — говорит пожилой солидный дядька. — Мы, американское правительство, до недавнего времени не подозревали о вашем существовании. Теперь, когда нам о вас известно, мы хотим взять вас под защиту и изучить возможности взаимовыгодного сотрудничества.
Он, кажись, выложил все карты на стол. Обычно все они начинают распинаться про то, какие мы удивительные да необычайные. Но про истинную подоплеку — как бы заставить нас плясать под их дудку — обычно нет ни слова. А этот взял да и сообщил сразу про «взаимовыгодное сотрудничество».
Таких, как он, мы всегда однозначно готовы послать «к лешему»!
Оглядывая нас одного за другим, дядька остановился в ожидании ответа. Но ответа ни от кого не последовало.
— На наш взгляд, самое лучшее, что мы могли бы для вас сделать, это создать для вас школу, место, где вы могли бы спокойно жить, — моложавая женщина делает вид, что разговаривает с нами, но на самом деле обращается к Джебу и маме. Ей, видно, не слишком хорошо известно, кто принимает у нас решения. — У вас замечательный талант выживания, но в вашем образовании имеются серьезные пробелы. Обучение в специально созданной для вас школе поможет вам полностью реализовать ваш потенциал.
Новая пауза. Правительственные чиновники, похоже, ждут, что мы сейчас начнем скакать от восторга при одной мысли о школе. Они только упустили из виду, что слово «школа» в нашем случае не самое удачное и привлекательное.
— А вам какой прок от нашего «потенциала»? — голос у меня спокойный и ясный. И совсем не дрожит.
— Простите? — только что говорившая женщина оборачивается на меня.
— Что ВЫ с нашего «потенциала» иметь будете? — спрашиваю. — Помимо, конечно, удовольствия от наших сногсшибательных достижений.
— Откровенно говоря, у нас будет возможность вас изучать, — подает голос высокий стройный человек, который, поверь мне, дорогой читатель, на слово, выглядит совершенно как Билл Ней,[2] человек науки. — Вы явление, доселе невиданное и неизученное. Идея детей-птиц — потрясающая, вдохновляющая идея. Пока вы учитесь в школе, мы будем исследовать способности, позволяющие вам летать, и ваши физические и биологические свойства.
— Зачем? — снова спрашиваю я. — Чтобы сделать побольше таких, как мы?
Длинный искренне удивлен:
— Нет, просто, чтобы понять.
Решаю, что он мне нравится. Жаль, что он в этой шайке.
— Ладно, положим, вы будете нас изучать, — я принимаю более сговорчивую позицию. — Но вам надо как-то нас убедить, что процесс изучения не обещает нам никаких кошмаров: что мы не будем вечно привешены к сенсорам и датчикам, что не надо будет повторять по сотне раз одни и те же опыты на беговой дорожке, пока нам измеряют дыхание, давление, сердцебиение и т. д. и т. п. Что не надо будет лезть в аэродинамическую трубу, чтобы вы могли экспериментировать с нашими летательными свойствами. Что вы на это скажете?
Молчание.
9
Следующим вступает седовласый военный с генеральскими звездами:
— Что ты имеешь в виду? Будь любезна, поясни нам свои сомнения.
— Сомнения? Я что-то в толк не возьму, чего вы еще от нас хотите? Ну, изучите вы нас, ну, согреет вас чувство глубокого морального удовлетворения от помощи бедным мутантам с реализацией их потенциала. А еще что?
Умные холодные глаза светятся на румяном холеном лице генерала:
— С чего ты взяла, что должно быть что-то еще?
— Наверное, потому что я не полная идиотка. Потому что еще ни один взрослый не был с нами правдив и откровенен. Потому что я ни на секунду не поверила в то, что вы изложили нам все факты и раскрыли свои намерения. Говорите, ваша цель — изучить наши свойства? Даже наша самая младшая, шестилетка Ангел, в это не поверит. И вы, и я прекрасно знаем, что у вас есть корыстный интерес. Вопрос только в том, когда вы его раскроете.
Правительственные представители остолбенели. Если честно, очень грустно наблюдать, как взрослые теряются, когда дети по первому щелчку не прыгают без вопросов на указанную высоту. Спрашивается, с какими детьми они прежде имели дело?
Немного пережидаю, пока они соберутся с мыслями. Мама под столом украдкой сжимает мне руку. Быстро окидываю взором стаю, встречаюсь глазами с каждым из моих ребят. Клык встревожен. Игги, хоть и слеп, но глаза его прямо устремлены на меня. У Надж на лице написано безграничное доверие. Газман хитренько сощурился, и меня на секунду охватила паника, пока я не поняла, что пронести в Капитолий взрывчатку вряд ли удастся даже нашему Газу. Ангел смотрит на меня спокойно и улыбается. Тотал положил лапы на стол и шумно пьет из стакана воду. Собравшиеся здесь чиновники воззрились на него с нескрываемым ужасом. Вот смехотура!
— Какие у вас еще к нам будут вопросы? — спрашиваю я, решив, что настало время завершить дискуссию.
— Почему вы не хотите нашей защиты? — искренне удивляется очередная женщина. Она, похоже, здесь совсем недавно работает.
— Цена у вашей защиты слишком высока. И условий много поставлено.
— Вы всего-навсего дети, — вступает мужчина в синем костюме. — Разве вам не нужны дом и семья?
— Дом с витаминизированными овсяными хлопьями и образовательными телеканалами? — зрачки у меня расширились от гнева, а голос окреп и зазвенел. — Вы не предложили нам ни дома, ни семьи. Вы предложили нам школу, где нас будут изучать и исследовать. Какие еще вопросы?
— Где ваш патриотизм? Помочь своей стране — честь для каждого гражданина, — твердо заявляет блондинистая тетка.
— Весьма любопытен внезапный переход от вашего интереса изучить наши свойства к нашему желанию помочь Соединенным Штатам. Следующий вопрос?
Тетка краснеет, и я замечаю, что несколько ее коллег посмотрели на нее так, точно она села в лужу.
— Если честно, мы рассматриваем вас как национальный ресурс, — заявляет женщина в военной форме, — если хотите, как национальное достояние. — Она фальшиво улыбается. — Как Декларацию Прав Независимости.
Я вздыхаю:
— Которая хранится за семью замками и вокруг которой выставлена вооруженная охрана. Нет, спасибо. Нам такого не надо. Еще какие вопросы?
Снова заговорил генерал с ледяными глазами:
— Факт остается фактом. Вы несовершеннолетние. И, как несовершеннолетние, должны оставаться под надзором и под опекой взрослых. Таков закон этого государства. Мы предлагаем вам и надзор, и опеку. И вдобавок существенные выгоды и привилегии. Существует много других возможных вариантов, и, смею вас заверить, гораздо менее привлекательных.
Он сел на место с таким довольным видом, будто только что сокрушил вражеский броненосец.
Я часто-часто заморгала и недоуменно огляделась вокруг:
— Вы шутите? Мы сбежали из сверхохраняемой тюрьмы, перенесли физические и нравственные пытки, много лет жили сами по себе, без особого труда обдурили кучу ученых и псевдоученых взрослых, питались в пустыне крысами без соуса, а вы говорите нам, что мы несовершеннолетние и что нам нужна опека?
Я покачала головой и пристально поглядела ему в глаза:
— Послушай, дедок! Я выросла в долбаной клетке; я перевидала, как сотни мутантов, полу-и недо-человеков померли мученической смертью; сколько я себя помню, люди, мутанты и роботы пытались меня убивать двадцать четыре часа в сутки, триста шестьдесят пять дней в году без перерыва. A ты думаешь, я трухну от одного упоминания «закона этого государства»? Не спятил ли ты, дружище?
Мой голос гремит по всему конференц-залу. Все замерли и в шоке затихли.
Наконец, дядька, который нас здесь первым приветствовал, смущенно прочистил горло:
— Кхе-кхе… Я думаю, нам всем стоит сейчас сделать перерыв, а завтра возобновить переговоры.
Его слова звучат, словно предложение положить пластырь на разворотившую полчерепа зияющую рану. А завтра посмотреть, зажила ли она.
Как только мы снова оказались в лимузине, мама потрепала меня по руке:
— Хорошенькая у нас вышла встреча!
Я фыркнула, а все наши радостно засмеялись. Как же мне хочется, чтобы так было всегда: мы все вместе и весело смеемся.
Мечты, мечты!
10
В тот вечер, как все нормальные люди, мы решили заказать пиццу.
Мама взяла меню из местного ресторанчика, и каждый из нас шестерых выбрал себе целую здоровенную пиццу. Если еды вволю, я всегда удивляюсь. Мне, наверное, никогда не привыкнуть к изобилию и не поверить, что такое удовольствие может долго продлиться. Так что надо радоваться, пока есть возможность.
Пока мы дожидаемся доставки на дом нашего роскошного заказа, я возвращаюсь к теме переговоров на высшем уровне:
— Вся эта петрушка с программой правительственной защиты как-то мне не слишком нравится.
— Мне было бы спокойнее, если бы у вас была хоть какая-то защита, — озабоченно смотрит на меня мама.
Видишь, дорогой читатель, какая она у меня: ничего не приказывает, не подкалывает. Только носки не разбрасывай, где попало, — и дело в шляпе.
— Их защита — одно название, — резонно возражает ей Газзи, — сплошная фикция. А на самом деле оказывается то ловушкой, то экспериментом, то кошмаром каким-нибудь. Не помните, я заказал себе двойную порцию ананаса?
— Заказал, заказал, не волнуйся, — дружно киваем мы.
— А я к тому же не хочу ни в какую школу, — заявляет Надж, оторвавшись от телика. — Разве что в школу для модельеров или в музыкальную, где рок-звезд готовят. А если математику или орфографию каждый день — ни-за-что!
— Не думаю, что эти люди знают, что они хотят, — по-взрослому размышляет вслух Ангел.
— А чесночные лепешки мы заказали? — беспокоится Тотал, и мы снова дружно киваем, мол, заказали.
— А какие-нибудь мерзости у них на уме есть? Ты ничего не почувствовала? — допытываюсь я у Ангела.
Согласись, дорогой читатель, полезно иметь в своих рядах шестилетку, умеющую проникать людям в черепушки и читать их мысли.
— Кому-нибудь лимонаду подлить? — спрашивает Джеб, открывая новую бутылку.
— Мне, мне, — тянет к нему Газзи кружку.
Но тут Игги вдруг запротестовал:
— Синяя кружка — моя!
Газ подвигает к нему синюю кружку, помедлив, смотрит на него, и тут до всех нас доходит, что никто из нас никаких цветов не упоминал. Игги между тем берет свою синюю кружку и пьет из нее как ни в чем не бывало.
— Игги, кружка темно-синяя или голубая? — осторожно спрашиваю я его.
— Скорее, голубая.
В комнате воцаряется молчание. Наконец, Игги и сам нахмурился:
— Эй, мне кто-нибудь говорил, какого цвета у нас кружки?
— Нет, — тихо отвечаю я ему.
Раздумывая, он уставился в стол. Потом поднял голову и часто-часто заморгал:
— Нет, ни хрена не вижу. Ничегошечки… — Снова протянул руку и дотронулся до чашки. — Но каким-то образом я точно знаю — она голубая.
Газзи пододвинул ему другую кружку:
— А эта?
Игги берет ее в обе руки:
— Эта желтая. Правильно?
— Желтая, — подтверждает Клык. — Ну-ка вот это попробуй, — и он вкладывает в руки Игги меню из пиццерии.
— На ощупь… оно… зеленое.
В ответ никто не проронил ни слова. Сидим, остолбенело переваривая новость.
Вспоминаю, как Джеб предположил недавно, что мы начали мутировать в незапрограммированных направлениях. Надж, кажется, тоже про это думает. Она робко тянет руку к вилке, которая тут же начинает скользить к ней по столу.
— Вы, друзья мои, видно, опять наигрались на свалке токсичных отходов, — притворно сурово рычит Клык.
Надж захихикала:
— Нет, последняя свалка на нашем жизненном пути — та, где мы тачку стянули. Помнишь? А с тех пор — ни-ни.
— Тогда, значит, вас укусил радиоактивный паук. Было? Или молнией ударило? Или коктейля какого-нибудь суперменского наглотались? Живо признавайтесь!
— Нет, нет и еще раз нет, — протестует Игги, ощупывая все подряд. Опустив руку, натыкается на Тотала: — Ты черный!
— Я предпочитаю, чтобы обо мне говорили «canine-American». Когда, в конце концов, пиццу привезут? Я голодный как волк!
— А я какого цвета? — Надж кладет Иггину руку себе на лицо.
Он улыбается:
— Ты цвета кофе с молоком. Или шоколада с молоком. Смотря кому какой напиток больше нравится.
Вот тебе и на! У Игги новые дарования. У Надж новые таланты. Кто следующий? Не может быть, чтобы у Ангела какие-нибудь еще секретные возможности открылись — ей их и так уже с лихвой отмерено.
А мне с Клыком и Газом придется подождать. Там видно будет, на что мы еще окажемся способны.
В этот момент раздается звонок в дверь. Ура! Обед доставлен — кушать подано!
11
Стая притаилась в гостиной — не дай Бог, кто нас заметит, пока Джеб открывает дверь.
В дверном проеме стоит невысокого роста парень в красной рубашке с эмблемой ресторана. На вытянутых руках у него высоченная стопка коробок — девять пицц. Джеб расплачивается, и парень торопливо уходит — у подъезда вовсю тарахтит его мотоцикл, нагруженный целым штабелем таких же коробок. Мама забирает у Джеба пиццы, а он снова тщательно запирает двери на все засовы. Мы выскакиваем из укрытия, и челюсти у нас уже сами собой движутся, точно мы живуны, приплясывающие вокруг доброй волшебницы Глинды.[3]
— Дай-мне, дай-мне, дай-мне, — нетерпеливо подпрыгивает Надж.
Комнату заполнил волшебный аромат пиццы. Мама кладет коробки на стол и открывает верхнюю:
— Кому экстра папперони с грибами?
— Мне, мне, мне! — кричу я, перекрикивая оглушительное бурчание в животе.
Мама уже готова переложить мою пиццу из коробки в тарелку, как вдруг Газзи хватает ее за рукав:
— Подожди!
— Не трогай! Это моя пицца, — нападаю я на него. — Жди своей очереди!
— Да нет же! Смотрите! — На лице у Газзи застыли то ли испуг, то ли удивление. Он показывает на коробку, и, приглядевшись, я вижу торчащий из толстой сицилианской горбушки крошечный хвостик зеленой проволоки.
— В укрытие! — успеваю крикнуть я, и мы все ныряем кто куда.
В следующую секунду глаза слепят белые всполохи, и оглушительный тарарах! чуть не разрывает мне барабанные перепонки.
Закрыв лицо руками, лежу на полу за диваном. Рядом со мной Клык, практически заслонивший меня своим телом. Что-то где-то потрескивает, а потом наступает странная тишина. Такая громкая тишина бывает только после взрыва. В ней кажется громом даже легкое трепетание воздуха от порхающих обрывков бумаги.
— Ты цела? — спрашивает Клык. Уши мне заложило, и голос его звучит, точно сквозь подушку. Я киваю и поднимаюсь на ноги.
— Кто, где? Рапортуйте! — говорю я и мгновенно давлюсь, глотнув пыли. Закашливаюсь, слезы текут ручьем. Каждое дыхание означает очередной глоток пыли и новый приступ кашля.
— Я в порядке, — Надж, спасшаяся в коридоре, выползает оттуда на четвереньках.
— И я цел, — слышу я Иггин голос, но самого его не вижу. Но тут на полу шевелится куча пыли и всяких обломков и превращается в запорошенного, как рождественская елка, Игги.