Лошадь с добрым сердцем
Однажды лошадь забрела в лесок. Захотелось ей лесной травки пощипать.
Первой лошадь увидела белка. Ей с высоты виднее.
Белка приглядывалась-приглядывалась к лошади, подумала: «А чего это лошадь зря по лесу бродит? Пусть лучше она меня в орешник отвезёт. Зачем ноги мне бить, когда лошадь есть?» И к лошади:
— Ты всё равно зря по лесу бродишь. Почему бы тебе меня в орешник не отвезти?
Лошадь никак не могла отказать белке. В самом деле, раз уж она бродит по лесу, почему бы белку в орешник не отвезти? И тяжесть невелика.
Ёж заприметил, что лошадь повезла белку в орешник, сказал:
— Отчего бы тебе, лошадь, и меня не отвезти на грибницу? Всё равно по пути.
Лошадь никак не могла отказать ежу, раз и вправду по пути.
Барсук увидел, что лошадь везёт белку и ежа, сказал:
— Почему бы тебе, лошадь, заодно не отвезти меня к дубу за желудями? Всё равно по пути.
Лошадь никак не могла отказать барсуку, раз и вправду по пути.
Лиса увидела, что лошадь везёт белку, ежа и барсука, сказала:
— Почему бы тебе, лошадь, не отвезти меня заодно к мышиной норе? Все равно по пути.
Лошадь никак не могла отказать лисе, раз и вправду по пути.
Увидел волк, что лошадь везёт белку, ежа, барсука и лису, сказал:
— Почему бы тебе, лошадь, заодно и меня не отвезти на заячью поляну? Все равно по пути.
Лошадь никак не могла отказать волку, раз и вправду по пути.
Увидел медведь, что лошадь везёт белку, ежа, барсука, лису и волка, сказал:
— Почему бы тебе, лошадь, заодно не отвезти меня к дуплу с мёдом? Всё равно по пути.
Лошадь никак не могла отказать медведю, раз и вправду по пути.
Медведь ухнул, ахнул, вспрыгнул на лошадь. Не выдержала такой тяжести лошадь, грохнулась, пассажиры раскатились в разные стороны, набили шишек, рассердились.
Белка цокнула:
— Разве это лошадь?
Ёж фыркнул:
— Какая же это лошадь?
Барсук хрюкнул:
— Где увидели лошадь?
Лиса тявкнула:
— Обман это, а не лошадь!
Волк взвыл:
— Посмотреть бы мне на лошадь!
Медведь рявкнул:
— Ну, лошадь!
Лошадь горестно вздохнула:
— Помогли бы мне подняться! А в ответ ни звука.
Огляделась лошадь, а вокруг ни души. Каждый по своим делам поспешил. Пешком-то дальние концы!
Лошадь сама кое-как поднялась, сама еле-еле до дома добралась. И травинки лесной даже не попробовала.
А в лесу о лошади сразу забыли. Чего помнить, раз не возит?
Воробей — не лиходей
Не сказка сказывается,
Не диковинка складывается,
Не песенка поется,
А быль богатырская затевается.
Повстречались однажды ненароком
Богатыри славные,
Великаны могучие —
Воробей Воробеевич,
Да Сорока Сороковна,
Да Жук Жукович,
Да Комар Комарович.
Положили богатыри не силу пытать,
А дружбу сердечную на век завязать.
Порасправили крылья да ноги,
Мерить пошли пути-дороги.
Заварилась каша крута —
Сторонись, мелкота!
Богатырскую рать
И не пробуй сломать!
Вот так-то всех разогнали,
На избу молодцы наезжали.
Из пирогов изба сложена,
Блинами масляными покрыта.
Крыльцо из ватрушек,
Приступки из оладьев,
Дверь из пряника печатного
Калачом заперта.
Подступилась Сорока Сороковна, брякнула:
— Вот и крыша нам, да стол самобраный, —
Соберись, навались,
Да замок долой!
Жук Жукович рогами-рогами,
Комар Комарович — ногой.
Сорока Сороковна подскочила,
Единым духом калач своротила.
Воробей в избу влез,
Громогласно из избы заорал:
— А печка, гляди-ка, из творога,
Лавки из тортов с вафлями,
Стол — крендель маковый!
А на столе чугуны из репы,
Кринки из моркови.
В чугунах каша кипит молочная,
В кринках меды золотые играют.
Влезли в избу
Богатыри богатырские, —
Гром по избе раскатился:
То богатыри за стол усаживались.
По-богатырски кашу молочную убирают,
По-молодецки кринки опрокидывают,
С пирогами да творогом
Запросто управляются.
Жук Жукович рогами крендель бодает,
Комар Комарович лавки ногой попирает.
Сорока Сороковна тому да этому
Блинов да оладьев подкидывает.
Воробей Воробеевич стол крушит,
Речи ведет мудрые:
— Пируйте вволю, други великие,
Нет богатству сладкому краю,
А где краю нет, конца не увидишь!
Вот так-то долго богатыри бились,
Поустали изрядно, спать повалились.
А на утро глаза продрали,
Чудо превеликое увидали:
Изба стоит в четыре былинки,
Небом изба крыта,
Пыреем изба подперта,
Ветром новеньким обнесена.
А где пироги-то, где каша?
Чем богатырям распотешиться?
Комар Комарович лютует,
От излишества отнекивается —
Дескать, малой толикой
В застолье попользовался!
Жук Жукович рога о былинку точит,
В жадности признаваться не хочет —
Об одном гудит упрямо:
— Мне ли пироги заглатывать?
Сорока-потатчица подскакивает,
На Воробья Воробеевича беду сваливает:
Это он-де, негодник, накинулся
На блины-пироги, на оладушки!
А Воробей-то, Воробей, —
Ну, злодей!
Комара Комаровича проглотил,
Жука Жуковича расклевал,
Сороку Сороковну
За хвост дернул, —
Сам подпрыгивает,
Приговаривает:
— Воробей — не лиходей,
Воробей — птица смирная!
Два весёлых аистёнка
Дело такое было. Один аистенок ловил лягушку в пруду, а другой аистенок — змею на болоте.
Первый аистенок бегал-бегал за лягушкой, до вечера бегал, да так и не словил. Второй аистенок дрался-дрался до вечера со змеей, да так её и не одолел.
Вернулись вечером аистята в родное гнездо, один другого спрашивает:
— Ну как?
— И не говори! — принахмурился первый аистенок. — Так лягушек наглотался, даже вот на материнскую лягушку смотреть тошно!
— И не говори! — приосанился второй аистенок. — Так змей наглотался, даже вот на отцовскую змею смотреть тошно!
Аистята переглянулись. Каждый из них подумал: «Смотри-ка ты! Наловил! Может, у него местечко было получше, оттого и добычи погуще?»
Прищелкнул первый аистенок:
— Интересно посмотреть на болото, побегать по кочкам.
Пристукнул второй аистенок:
— Интересно посмотреть на пруд, погулять по бережку.
Ходили аистята вокруг да около, ходили да и договорились: первому утром лететь на болото, второму — на пруд.
Первый аистенок дрался-дрался до вечера со змеей, да так её и не одолел. Второй аистенок бегал-бегал за лягушкой, до вечера бегал, да так и не словил.
Вернулись вечером аистята в родное гнездо, один другого спрашивает:
— Ну как?
— И не говори! — приосанился первый аистенок. — Так змей наглотался, даже вот на отцовскую змею смотреть тошно!
— И не говори! — принахмурился второй аистенок. — Так лягушек наглотался, даже вот на материнскую лягушку смотреть тошно!
Аистята будто бы и нехотя перекусили, переглянулись, каждый из них подумал: «Смотри-ка ты! Наловил! Выходит, моё место уж и не такое пустое! И я отдал его этому нахалу?» И у каждого в глазах кучи лягушек, клубки змей.
Прищелкнул первый аистенок:
— Надо бы и мне на пруд, как-то там бережок?
Пристукнул второй аистенок:
— Надо бы и мне на болото, как-то там кочки?
Так и договорились аистята: первому утром снова лететь на пруд, а второму — опять на болото.
Первый аистенок бегал-бегал за лягушкой, до вечера бегал, да так и не словил. Второй аистенок дрался-дрался до вечера со змеей, да так её и не одолел.
Вернулись вечером аистята в родное гнездо, один другого спрашивает:
— Ну как?
— И не говори! — принахмурился первый аистенок. — Так лягушек наглотался, даже вот на материнскую лягушку смотреть тошно!
— И не говори! — приосанился второй аистенок. — Так змей наглотался, даже вот на отцовскую змею смотреть тошно!
Аистята переглянулись, каждый из них подумал: «Смотри-ка ты! Наловил! Может я не там ходил, да не туда смотрел?»
Ходили аистята вокруг да около, ходили, да и договорились:
первому утром лететь на болото, второму — на пруд.
Говорят, аистята так до сих пор и летают — то на болото, то на пруд, то на пруд, то на болото. Ищут что-то. А что?
Три дружка и лентяюшка
Однажды в некотором доме, на недалекой улице, у Лени-матушки родился сынок Лентяюшка. Лень-матушка не ерепенится, потихоньку на подушке-душке ленится. А сынок Лентяюшка напропалую трудится, не остудится: на печи протирает кирпичи.
К таким-то приятным хозяевам и гости хорошие. Мыкались неприкаянно по белому свету три дружка закадычных — Голод, Холод да Пустодуй. И совсем уж было пропали, как вызнали нечаянно про Лень-матушку да сынка её Лентяюшку. А вызнали, обрадовались — дальше некуда. Вот она и крыша над головой!
Непрошеный гость норовит хозяином стать. Пустодуй без спросу двери рванул, окна напрочь выбил, по углам зашнырял. Тесно показалось. Лень-матушку вместе с подушкой-душкой в окно выкинул, Лентяюшку с печи спихнул, да и ну по полу катать, приговаривать:
Стучит-бренчит по улице —
Фома катит на курице,
Ерема на кошке
Туда же по дорожке.
— А где моя доля забавы? — не утерпел Холод. Да и ну Лентяюшку щипать-пощипывать, приговаривать:
Скок-поскок, поскок,
Молодой козелок.
По капусту пошёл,
Хворостину нашёл!
Тут и Голод раззадорился, хвать Лентяюшку за живот, да и ну припевать-приговаривать:
Тюшки-тютюшки,
Пряники-ватрушки.
Маковый рожок,
Сладкий пирожок.
Кое-как выдрался Лентяюшка из рук веселых дружков, и откуда чего взялось! Дрова рубит, огонь в печке голубит, капусту режет, пшено моет, тесто замешивает, приговаривает:
Мы с работой вдвоем
Пустодуя уймем,
Холод прогоним,
Голод заморим.
Ладушка и Пряник
Несут и несут царевне Ладушке богатые подарки женихи из дальних и ближних сторонок, а царевна Ладушка от подарков отказывается, говорит:
— Подарки хороши, да не для моей души. Что мне делать в чужедальней сторонушке? Буду я там скучать по родному солнышку, по теплому подсолнышку, по веселому одуванчику!
А как женихам быть? И сказать бы, что и сторонка невесты приятна, можно бы и здесь остаться, да язык на такие слова не поворачивается. B своем-то царстве-государстве жить хозяином, а в чужом — гостем. А гостю одна доля — на дверь смотреть. Не пора ли, гостенёчек, и домой?
Оттого женихи ещё богаче подарки несут. Вдруг какой и соблазнит Ладушку, пойдет она за ним в чужедальнюю сторонушку чужедальние утехи искать.
А Ладушка смотрит на богатые подарки, вздыхает: «Подарки-то хороши, да не для души. Ни тебе солнышка, ни тебе подсолнушка, ни тебе одуванчика».
И вдруг слуга эдак брезгливо, двумя пальчиками, подает Ладушке печатный пряник. Понимай так: слуга и не взял бы этого пряника, да глупый девичий приказ все подарки подряд нести заставляет. Выходит, не его, слуги, воля дешевый деревенский пряник показывать на посмешище чужедальних женихов.
А царевна как глянула на пряник, вспыхнула маковым цветом: «Родной пряник-то! Свой!» И торопится:
— А где хозяин пряника?
Дальние да ближние женихи переглянулись, усмехнулись. Видать, позабавиться хочет царевна с деревенщиной!
А хозяин пряника тут как тут. Не Иванушка, а прямо печатный пряник — в липовых лапоточках, в пестрядинных штанах, в ситцевой рубашечке. Да ещё нахально к женихам придвигается. Таким-то пряником — и в калашный ряд?
— Это что ещё за пырей? — отодвинулись женихи от ситцевой рубашечки.
— Не пырей, а одуванчик, — взглянул Иванушка на Ладушку.
— Это что ещё за чертополох? — отодвинулись женихи от пестрядинных штаников.
— Не чертополох, а подсолнушек, — взглянул Иванушка на Ладушку.
— Это что ещё за лопух? — отодвинулись женихи от липовых лапоточков.
— Не лопух, а красно солнышко, — взглянул Иванушка на Ладушку.
— Эк, вознесся! — закипятились женихи. — Сейчас мы тебя на свое место поставим!
— Да я не о себе, я о невесте! — ясным голосом сказал Иванушка. — А разве не так? Да и то! Дома у себя она — солнышко, а в чужедальней сторонке — подорожничек.
Вскочила царевна Ладушка со скамеечки, захлопала в ладоши:
— Сказано — сделано! Поставили женихи тебя, Иванушка, на своё место! Быть тебе для меня и одуванчиком, и подсолнушком, и красным солнышком!
Что женихам делать? Не хотели, а забрали свои богатые подарки да и разъехались по своим дальним и ближним сторонкам.
Ах, ладушки-ладушки,
Сказочка у бабушки
На крылечке у ворот
Нас с тобою в гости ждет.