— Не, крючок отцеплять лазил, — коротко объяснил он.
КТО КАК ЖИВЕТ
Освобожденный от лесов собор возносил в яркую синеву небес блистающий в солнечных лучах мальцевский крест.
— Так мы и не видали, как его поднимали, — пожалел Вася.
— Да-а, как же, увидишь тут, — рассердился Васята. — Его раным-рано, чуть свет, подымать стали. Городовики никого на площадь не пускали. Вот кто в этих домах живет, те все видели, — завистливо прибавил он. — Коська и Тонька Растяпины наверно с окошек не слезали. Ты знаешь их? Богачи страшенные! Вон их дом шатровый! На окнах занавески кружевные, и на них всякие цветы. Пойдем поближе, посмотришь.
Мальчики направились через площадь к шатровому дому.
На краю площади, около большого пожарного бака с водой, прямо на земле лежали матрацы, лоскутные одеяла и подушки в цветастых наволочках. Копошились дети.
— Цыганята! — шепнул Васята. — Табор приехал! — И, забыв про необыкновенные занавески, ребята пустились смотреть цыганят.
— Какие же это цыгане? — засмеялся Вася. — Это же Енька!
— Ну да, она! — удивился Васята.
Енька, деловито сопя, старалась встать на голову, а маленький Леник, глядя на нее, тоненько визжал от восторга.
— Енька, чего тут у вас? — спросил Вася.
Девочка испуганно села, но, увидев своих, просияла:
— Мы тут и ночевали. Нас Крючиха из дому выгнала — мамка денег ей не платила. Теперь всегда тут жить будем! Идите сюда, давайте кувыркаться! Клавка, вылезай, в кувыркачки будем играть!
Вздувшееся горбом пестрое одеяло зашевелилось, и из-под него вылезла Клава.
— У меня тут домик! — похвасталась она и отвернула угол одеяла. Под ним оказалась лежащая на боку большая двуручная корзина.
— Я тут живу, — сказала Клава и, юркнув в корзину, свернулась клубочком. — Когда жарко, так живу, а когда холодно... — Клава натянула «па корзину одеяло и, выставив в щелку нос, пропищала: — Хорошо ка-а-к!
— Ну, вылезай, вылезай! — командовала Енька, стягивая одеяло. — Играть давай!
Но кувыркачек не получилось. Около ребят остановились какие-то барин с барыней.
— Артур, посмотри, какая прелесть! Удивительно гибкая девочка! И хорошенькая, как кукла! — протяжно говорила барыня, показывая на Клаву.
Клава лежала в корзине и недоверчиво разглядывала господ. Васе тоже показалось, что Клава очень похожа на куклу, которую он мельком видел в окне магазина. Кукла лежала в коробке, тараща на прохожих карие глаза. На щеках у нее были такие же ямочки. Для полного сходства с куклой Клаве не хватало розового банта.
От смущения Клава съежилась и, подобрав коленки к самому подбородку, что есть силы натягивала на босые ноги подол старенького платьишка. Платье не выдержало, затрещало, и в прореху выскочила худенькая коленка. Господа засмеялись. Енька вскочила и, набросив на Клаву одеяло, повернулась к господам спиной.
Господин тихонько толкнул Еньку тросточкой в спину.
— Ты есть ей сестришка? А где ваша муттер?
Енька молчала.
— Ты невежливый девошка, я не любить таких. Но я любить твой сестришка... Где он? Где он прятался, тот куколка? — он подцепил тросточкой одеяло и сбросил его с корзины.
Уткнувшись в коленки, Клава горько плакала.
— Фуй! — сморщился господин. — Фуй, я не терпеть слезы!
Вася поднялся с земли.
— Чего вы к ним привязались? — грубо спросил он, с ненавистью глядя на длинный бледный нос барина. — Им жить негде. Хозяйка с квартиры согнала, а вы лезете!
Господин выкатил глаза, открыл рот и быстро облизал верхнюю губу.
— Ты как сметь так говорить со старшим? Соплюк! Я тебе... — поднял он трость.
— Только тронь! — крикнул Васята и встал рядом с Васей.
— Артур, Артур, пойдем! Что ты хочешь от уличных мальчишек? — торопливо говорила барыня, положив на плечо господина руку в лиловой перчатке.
Дернув плечом, господин сбросил руку и, по-гусиному вытянув шею, медленно переводил глаза с одного мальчика на другого. Курносое лицо Васяты расплылось в независимой улыбке.
— О-о, кляйнен руссише швайн! — прошипел барин непонятные слова.
Вася напряженно следил за ним потемневшими глазами. Из дырявого кармана штанов выглядывал сжатый кулак.
— Шорт! Я покажу, как смей на меня держать кулак! — завизжал барин и замахнулся тросточкой.
В эту секунду перед ним запрыгала взъерошенная, разозленная Енька.
— Мы вас трогали? Да? Мы вас трогали, чего к нам пристали? Еще барин, а сам палкой... Ай-яй-яй! — вдруг пронзительно завопила она. — Бьют! Бьют, бьют!
Господин замахал руками и зашикал.
— Ч-ш-ш, не криши! Кто вас биль?
— Караул! — на всю площадь орала Енька, наступая на барина.
Барин подцепил под ручку свою барыню и быстро зашагал прочь.
— Караул! — надсаживалась Енька.
Васята упал на матрац, дрыгая ногами от безудержного хохота. Вася схватил Еньку за руку:
— Ты чего орешь как полоумная? Тебя ведь никто не бил!
Енька вздернула пуговичный нос.
— Ну и что ж, что не бил? А палкой замахнулся! Если б я не заорала, он бы тебя треснул. Я и подумала: надо его напугать. Вот и напугала!
— Ну и здорова же ты орать! — с уважением сказал Васята.
— Это я еще не во всю мочь орала. Я еще громче могу, — скромно призналась Енька. — Я никому не уступлю, не как Клавка: она чуть что, сразу реветь... Вылезай, тихуша, ушли они!
Енька потащила с корзины одеяло. Клавы там не было. Енька пошарила в пустой корзине и уставилась на мальчиков округлившимися от ужаса глазами.
— Клавку украли! Это колдуны были! Нам глаза отвели и украли, провалиться мне... — Енька не договорила. Матрац, на котором она стояла, вдруг зашевелился, и Енька, потеряв опору, шлепнулась навзничь.
— Ой! — пискнул матрац, и из-под него показалась кудрявая голова.
— Задавили, — кряхтела Клава, выбираясь из-под Еньки.
Енька, ошалело моргая, смотрела на сестру.
— Еничка, — виновато улыбалась Клава. — Еничка, я их шибко забоялась и перелезла... ты не сердись.
Енька угрожающе поднялась, но в это время предоставленный сам себе Леник ни с того ни с сего заиграл ладушки-ладушки.
— Чего это он? — удивился Васята.
Енька вскрикнула и бросилась к братишке. Леник умудрился просунуть ногу в надетый на шейку шнурочек с крестиком. Шнурок накрепко притянул головку ребенка к ножке. Не зная, как себе помочь, малыш отчаянно хлопал в ладошки.
— Гляди, гляди, вон Растяпы в окне, — шепнул Васята, толкая локтем Васю. В раскрытом окне торчали мальчик и девочка. Оба рыжие. Мальчишка дразнился и высовывал язык, а девчонка, кривляясь, зажимала себе рот обеими руками, притворяясь, что ей смешно.
— Вот рыжие жабы! — возмутился Вася.
— Где рыжие жабы? — встрепенулась Енька, — А-а, они... — зловеще протянула она и ехидно запела:
Тяпы-растяпы,
Лягушачьи лапы.
Нос торчком,
Голова горшком!
Рыжая Тонька завертелась;
— Енька дура, дура, дура!
Енька встала на карачки и, повернувшись задом к Растяпиным, в знак величайшего презрения подрыгала ногой.
— Молодец, Енька! — одобрил Васята и, запрыгав на одной ножке, замолол чепуху;
Абы, габы,
Рыжие жабы,
В окошко глядели,
Потом околели!
— Ой, мама идет! — взвизгнула Енька и помчалась навстречу худой женщине.
— Енистая, погоди, и я! — ревниво пищала Клава, догоняя сестру. Девочки ухватили мать за юбку, причем Клава ухитрилась так запрятаться в складках, что снаружи осталась одна голова.
— М-нн-ма-а, — обиженно ныл Леник, протягивая ручки и удивительно ловко передвигаясь на заднюшке.
— Ну, подала прошение в управу. Может, заставят бабку флигелек нам отдать, — устало опускаясь на матрац, сказала мать. — А вам тут чего надо? — спросила она, подозрительно оглядывая мальчиков.
— Мам, это Васята, дяди Петра Новикова сын. А это Вася, он... — Енька запнулась, а Клава, забыв про уговор, ляпнула: — Он Леника вытащил, когда Леник топился.
— Ох! — Енька шлепнула сестру по губам, но было уже поздно.
— Кто топился? — страшными глазами посмотрела мать. Клава зажала рот рукой и отрицательно мотала головой.
Мать рванула Еньку за руку.
— Когда Леник топился? Отвечай!
Енька, желая оттянуть время, обдуманно заревела.
— Да что же это... — беспомощно озиралась мать.
— Ма-а! — просился на руки подползший малыш.
— Детка моя, — схватила его мать. — Скажи мне, Леничка, ты в водичку бух? Когда бух?
Малыш восторженно замахал ручонками и, заливаясь смехом, повторял:
— Бук, бук...
— Мальчики, — спохватилась женщина, — скажите...
Мальчиков не было.
— Вот дура-то, — на бегу ругал Вася Клаву,
— А зачем ты убежал? — удивился Васята. — Ведь ты его вытащил. Она бы тебя не ругала.
— Конечно, не ругала бы, а плакать бы начала обязательно... Не люблю я, когда бабы плачут! — признался Вася.
Целую неделю приятели навещали Еньку, и Вася всегда успевал удрать, как только появлялась тетка Настя — мать девочек.
Однажды, подходя к бесприютной семье, мальчики увидели, что там происходит настоящее светопреставление. Орала и отчаянно ругалась Енька. Тоненько подвывала Клава. Мужицким голосом ревел Леник, а двое Растяп, как рыжие черти, скакали вокруг, бросаясь песком и поддавая ногами подушки. Енька бросалась из стороны в сторону, но одной ей было не под силу совладать с обидчиками.
— Побирушки подзаборные! Побирушки подзаборные! — дразнилась Тонька и топтала матрацы.
Коська хлестал Еньку по ногам длинным прутом:
— Голы ноги не казать! Голы ноги не казать!
— Забегай с той стороны, чтобы домой не удрали, — приказал Вася и, повалив Коську, отнял у него прут.
Не давая ему подняться, Вася стегал Коську прутом и приговаривал:
— Не форси, что в башмаках! Не форси! Не форси!
— Архи-и-п! — завизжала Тонька, бросаясь к дому. Но Васята крепко ухватил ее за косу.
— Енька! — звал он. — Иди скорей! Подоспевшая Енька с наслаждением принялась тузить кривляку.
— Вот тебе! Вот тебе! — Потом, набрав две горсти песку, она затолкала их Тоньке за шиворот.
Из ворот растяпинского дома выскочил дворник Архип.
— Ах вы, мазурики! — устрашающе заорал он, размахивая метлой и делая вид, что спешит на помощь своим молодым хозяевам, но на самом деле не трогался с места.
Окрик дворника подействовал. Ребята прекратили расправу, и Коська с Тонькой, жалобно стеная, направились к дому. Вот тогда Архип бегом пустился навстречу барчатам и увел их с собой, оглядываясь и грозясь:
— Ну погодите, шалаберники, я вам ухи поотрываю!
— Не поотрывает, — успокоил Вася. — Захотел бы, уже оторвал. А он только метлой махал. Видать, хороший мужик!
Не успели дети навести порядок, стряхнуть песок, как прибежала радостная мать.
— Деточки, сейчас в дом пойдем!
— Бабка-мачеха отдала, да? — запрыгали девочки.
— Отдала, отдала! Пристыдили ее в управе. Отец тетки Насти женился второй раз, и после его смерти мачеха забрала все себе, ничего не выделив падчерице. Тетка Настя не стала оспаривать наследства. Но, овдовев и попав в безвыходное положение, она обратилась в городскую управу с просьбой отдать ей с детьми маленький флигелек при доме отца...
Началась кутерьма. Енька носилась, как вихрь, собирая и запихивая в корзину разбросанную одежонку. Клава охорашивала Леника: поплевав на подол его рубашечки, старательно оттирала замазанные щечки. Мать увязывала в узлы остальной скарб.
— Помогите нам, мальчики, — просила она. Но мальчиков и просить было не надо. Они уже схватили по узлу.
— Куда нести, тетя Настя?
— Идем, я покажу! Я знаю! — крикнула Енька и важно пошла вперед, таща на животе двуручную корзину, доверху набитую тряпьем.
Флигелек находился во дворе добротного дома. На крыльце стояла пожилая женщина в накинутом на плечи красивом платке. Увидя тетку Настю, она скривилась в недоброй улыбке:
— Выплакала? Ну пользуйся, я не обедняю!
Тетка Настя плотно сжала губы и, сгибаясь под тяжелым узлом, молча прошла в калитку.
— Гляди-ка, опять пришли! — толкнула Енька Васю, когда они возвращались на площадь за оставленными вещами. Длинноносый барин и барыня, наклонившись над Клавой, что-то ей давали. Клава прижимала к себе Леника и отворачивалась.
— Клавка, в побирушки записалась? — строго позвала мать. Господа увидели тетку Настю и, улыбаясь, подошли к ней.
О чем они говорили, ребятам не было слышно, но они видели, как тетка Настя замахала обеими руками и пошла прочь. Господа, постояв у калитки, ушли.
— Жаловаться на нас приходили, — испугалась Енька и лисичкой подкатилась к матери. — Мамочка, мы не озоровали! Он сам палкой намахивался.
— Кто? — не поняла мать.
— Ну, он. Барин долгоносый. Он тебе жаловался?
— Ох, да отстаньте вы от меня! — прикрикнула мать.
У КОЛДУНА
То, что Иван Степанович сразу нашел работу, позволило семье не расходовать деньги, полученные от продажи избы и коровы в Будайках,
— Шуйские наотрез отказались брать с Чапаевых пласту за квартиру, и это дало возможность прикопить еще немного денег на покупку дома.
В начале зимы отец позвал Шуйского и Новикова в Сиротскую слободу — пригород Балакова, — чтобы посмотреть продающийся там дом. Вернулись они довольные. Домик был старенький, но не требовал большого ремонта, а главное, продавался по сходной цене.
На другой день отец привел хозяина домика. Мать засуетилась. Хозяйка достала маленькие стеклянные стопки, разрисованные красными цветочками с ярко-зелеными листиками.
Мужчины сидели за столом праздничные, торжественные и чинно выпивали под селедочку. Потом отец шлепнул на стол пачку денег и, послюнив пальцы, стал считать по бумажке и класть перед хозяином домика. Тот, в свою очередь, разглаживал каждую кредитку, складывал в кучку и пристукивал ладонью. Мать и хозяйка засмеялись, обнялись, как подруги, и заплакали. Через день Чапаевы, сердечно распрощавшись с Шуйскими, перешли в свой дом.
Маленький, в три окошка, домик был тесноват для чапаевской семьи, поэтому отец сделал полати, где спали Вася и Гриша. Отец с матерью укладывались на печке, а Мишка и Андрюшка на лавках.
На покупку необходимых в хозяйстве вещей ушли все оставшиеся деньги. Пришлось обходиться без приварка, но семья не унывала.
— Не привыкать бедняку голодать! — шутил отец. — Руки при нас, — выправимся! Главное, что в своем дому живем. Как стары-то люди говорят: «Не лихо тому, кто воет в своем дому, тому лише, у кого нет крыши».
Вскоре в семье произошло еще одно событие — Михаил ушел от лесоторговца Цветкова и уехал работать в Царицын, а через некоторое время прислал письмо, в котором извещал родителей о своей женитьбе. Катерина Семеновна, как полагается, всплакнула.
— Реви не реви, дело житейское! — пробурчал Иван Степанович. — Мишке-то самая пора жениться, только нам это не в пору пришлось. Теперь от него подмоги не спросишь — отрезанный ломоть! Ну, совет им да любовь!
Иван Степанович и Новиков уже кончили заказ, и оба приуныли, так как зимой на плотницкую работу спроса не было. Работал один Андрей, но его заработок не мог обеспечить семью.
Снова над чапаевским домом нависла нужда.
— Мука вся, — тихо сказала мать, подавая на стол каравай черного хлеба. Иван Степанович макнул в соль очищенную луковицу, с хрустом разгрыз ее и крякнул.
Андрей шлепнул по столу ладонью.
— Работаешь, как вол, а платят, как воробью!
— Ты хоть работаешь. Мы с Новиковым, как собаки, по городу гоняем, а толку что?
— Вася, ты чего не ешь? Об чем задумался? — заботливо спросила мать.
— Ничего, мать, скоро наш Василий на купеческий харч пойдет. Каждый день приварок хлебать будет