— Это друзья к ней прилетают, — задумчиво сказал Серёжин отец, — отбилась она от стаи…
Где-то наверху раздался писк: просыпались в своих домиках голуби — первые голуби в этой степи, которых привезли сюда с собой люди и построили им жильё. Сверху голуби глядели на рождающийся в степи совхоз, на временную улицу Палаток, на первые весёлые жёлтенькие домики новосёлов, которые начали уже своё наступление на эту улицу.
И, спасённая людьми, плавала по светлой воде лебёдка с нежным человеческим именем Наташа.
Самолётные утята
Лида и Коля первый раз летели в самолёте. Это было очень интересно и немножко страшно. Ещё когда они шли по гладкому аэродромному полю, им никак не верилось, что такой огромный самолёт вдруг легко вспорхнёт и полетит. Ребята зашагали по широкой лестнице, которая называется трапом, уселись и всё никак не могли дождаться, когда самолёт, наконец, будет в воздухе.
Самолёт долго бежал по земле, и ребята стукались о спинки кресел. Правда, это было не больно, потому что спинки совсем мягкие, но всё-таки Коля торжествующе повторял сестре:
— А вот я говорил, а вот я говорил…
И, хотя он как раз про это ничего не говорил, Лида кивала в ответ. Ведь ей тоже было страшновато. А папа сидел сзади, закрывшись газетой, как будто дома на диване, и только изредка спрашивал:
— Ну как, ребята?
Потом толчки прекратились. Стало прохладнее. И папа приоткрыл занавеску окна.
— Смотрите, летим над облаками!
Коля и Лида посмотрели вниз и удивились. Под ними была белая пелена, как будто кто-то взял и набросал с земли множество снежков, а они застыли в воздухе.
Конечно, ребята всё в самолёте облазили: посмотрели, как открывается вода в маленькой комнатке в хвосте самолёта, и руки помыли и вытерли их мягкими розовыми салфетками, сунули нос в багажное отделение, где чинно, не толкаясь, стояли разноцветные чемоданы. Пока папа подрёмывал, уверенный, что ребята спокойно сидят на своих креслах, они тихонько открыли дверь в кабину пилота. Их сразу увидели:
— А, помощники пришли? Ну, глядите, глядите!
Их посадили перед какой-то большой доской, на которой было множество всяких разноцветных кнопок, дали по конфете и выпроводили обратно в салон. И вот тут-то и произошла удивительная история.
Где-то сзади раздался пронзительный писк. Девушка, которая сидела впереди Зины и Коли, внезапно вскочила и испуганно поспешила в конец салона.
— Ах, — вскрикнула она, — ах, какой ужас!
А ужаса никакого не было. Просто по ковру катились, отчаянно пища, жёлтые пушистые утята. Один, другой, третий… десятый. И вот уже много пушистых комочков заполнили самолёт. Крича что-то на своём птичьем языке, они прыгали на колени пассажиров, влезали на спинки кресел. Поднялся шум, хохот.
— Утята! — в восторге кричал Коля.
Он присел на корточки, вытащил из кармана сладкую булочку, которую ему дал папа ещё на аэродроме, и начал крошить её прямо на ковёр. Утята жадно клевали крошки, не переставая пищать. Из пилотской кабины вышел командир корабля. Ему тоже, конечно, захотелось узнать, что же здесь происходит. Он увидел Колю, утят, которые ели прямо из его рук, засмеялся и покрутил головой:
— Новое дело: пассажиры разбежались!
Бортпроводница Оля, подробно объяснявшая перед началом полёта, жарко или холодно будет в самолёте и на какую высоту они поднимутся, эта Оля, которую Коля считал такой серьёзной, сидела сейчас рядом с ним на корточках и весело хохотала.
Девушка, которая первая побежала навстречу утятам, объясняла смущённо:
— Вот видите, разломались три картонные коробки. Я не знаю, как это случилось.
— А куда вы их везёте? — интересовались пассажиры.
— В совхоз, — отвечала девушка. — В целинный совхоз. Я работаю там зоотехником. И вот мне поручили привезти утят из-под Москвы, потому что у нас нет утиных ферм. Но зато есть красивые озёра. Сегодня летит первая партия утят — пять тысяч штук. А всего мы привезём их целых сто тысяч!
— Папа, — спросил Коля, — а это много — сто тысяч?
Папа, который давно уже отбросил свою газету, потому что нельзя было читать в таком шуме, сказал задумчиво:
— Сто тысяч — это очень много. Это целая туча утят!
Не скоро угомонились пушистые жёлтые пассажиры. По одному их водворяли в коробки. Перевязали коробки верёвками и поставили в тёмный багажник. Утята немного попищали, а потом утихли — наверное, подумали, что пришла ночь и пора спать.
А потом и Коля задремал и проснулся уже тогда, когда папа легонько потряс его за плечо:
— А ну проснись, сынок. Прилетели. Целиноград.
Самолёт уже стоял на земле, и, когда Коля выглянул в окошко, он увидел маму. Она стояла в красном плаще, подняв голову, и пыталась увидеть в окошко своих сына и дочку. Но, конечно, она их не увидела, пока они не вышли на широкий трап.
— Мама, мы с утятами ехали! — закричал Коля ещё сверху.
Мама схватила его на руки, целовала и говорила счастливым голосом:
— Это хорошо, что папа вас утками кормил.
Коля отбивался и возражал:
— Ну, что ты, мама, никто нас не кормил утками. Они живые, маленькие!
Лида рассказала маме про утят, и мама, смеясь, взяла за одну руку папу, за другую Колю. А Лида пошла сама, держа в руке маленький чемоданчик. Там лежал сюрприз для мамы — красивая косынка, которую она купила вместе с папой, и красные бусы — подарок от бабушки. Вдруг Коля остановился. Он ни за что не хотел идти туда, куда вели его мама и папа.
— Утята! Я хочу посмотреть, как вылезут утята.
— Мы опоздаем на автобус, — возразила мама.
Но папа сказал:
— Подождём, Люся, — автобус ещё раз придёт, а действительно интересно посмотреть, что с утятами.
Совхозный зоотехник была сейчас уже не такой растерянной и смущённой, как в самолёте. Её голос сразу окреп. Она бегала возле самолёта и распоряжалась носильщиками. Вот, наконец, стали выносить большие серые картонные ящики. Коля подбежал вплотную к ящикам и приложил к ним ухо.
Впрочем, этого делать не надо было: и так было ясно, что там кто-то сидит, кто-то очень писклявый и шумный. Ящики положили один на другой в большой грузовик, перевязали толстыми верёвками, чтобы они не скатились на дорогу, потом зоотехник села рядом с шофёром и тут увидела Колю.
— До свиданья, мальчик, — махнула она ему рукой, — приезжай к нам на озеро, там ты увидишь много-много утят.
Машина уехала, и Коля долго смотрел ей вслед. Ему было жалко расставаться с утятами.
Мама сказала:
— Не горюй, завтра приедем в совхоз, и там увидишь своих новых знакомых. Будешь вместе с Лидой помогать птичнице их воспитывать.
— А это будут те утята, которые ехали в нашем самолёте? — обрадованно спросил Коля.
— Конечно, — ответила мама, — только не ехали, а летели. Других утят, здешних, тут пока нет. Только такие вот, привозные, самолётные.
Свирька
Свирька любил свой дом. В нём было уютно, пахло тёплой землёй и соломой. Когда в круглую дверь его подземного жилья пробивалось солнце. Свирька вылезал наружу и, подражая взрослым суркам, степенно становился на задние лапы, поднимая передние. Он мог стоять так неподвижно много часов подряд, как маленький живой столбик. Ветер шевелил его рыжую мягкую шёрстку, а солнце грело как раскалённая печка. Свирька блаженно жмурился и, изредка поворачивая круглую головку, видел вокруг себя такие же неподвижные рыжие столбики.
На языке сурков Свирьку звали совсем не Свирькой, а как-то по-другому. А имя ему дали уже потом люди. Это произошло после того, как Свирька попал в беду.
Как-то он решил прогуляться и ушёл далеко от своего домика. Он бежал среди ковыля, беззаботный и весёлый, останавливался, нюхал травинки, становился на задние лапки и снова бежал вперёд. Внезапно он услышал грохот. Какое-то непонятное чудовище с круглыми красными ногами встало рядом с ним. Свирька коротко свистнул, заметался, ища, куда бы убежать, и тут почувствовал, что его крепко схватили и понесли. Сурчонок от страха закрыл глаза и не шевелился.
Тракторист дядя Ваня приоткрыл край своей куртки:
— А ну, лезь за пазуху, дрожишь весь, — сказал он добродушно и почесал сурчонка за ухом. Потом сел за руль трактора, и машина побежала по дороге. Тракторист направлялся в мастерскую на центральную усадьбу.
Испуганный Свирька притаился. Ему было тепло под курткой. Но маленькое сердце билось, охваченное страхом. Бедный Свирька! Ему никогда не приходилось ехать куда-то в неизвестность на громыхающей машине.
Дядя Ваня сдал трактор механикам, а сам отправился домой обедать. Петя и Шура выбежали навстречу отцу. Он закрыл за собой дверь и сказал весело:
— А что я вам принёс, ребята!
Он распахнул куртку и осторожно вытащил оттуда тёплый сжавшийся комочек.
— Сурок! — восторженно закричал Петя. — Как же ты его поймал, папа?
— Он не слушался, наверное, своих родителей, — весело объяснил отец, — и отправился гулять без спросу. Я подъехал неожиданно и взял его врасплох.
— Мы назовём его Свирькой, — заявил Шура, — помнишь, как того ежа, который живёт у бабушки в деревне!
— Свирька так Свирька, — согласился отец, — а теперь давайте покормим его чем-нибудь, он, наверное, проголодался.
Свирьке накрошили хлеба на бумажку и положили комок рассыпчатой гречневой каши. Сначала он недоверчиво обнюхал всё и забился в уголок. Но потом, когда все сели к столу, Свирька осмелел. Каша пахла так вкусно, и он осторожно, крупинку за крупинкой, принялся подбирать её.
Постепенно Свирька освоился, привык к новому жилью. Он даже выходил гулять с Шурой и Петей во двор, вместе с ними возвращался в комнату и, смешно подпрыгивая, бежал к своим блюдечкам, наполненным едой, которые стояли в отведённом для сурчонка уголке.
Одно только тревожило Шуру. Морща веснушчатый носик, она взволнованно спрашивала отца:
— Папа, а почему он ничего не пьёт? Ничегошеньки: ни воды, ни молочка?
— Сурки к воде непривычные, — отвечал отец, — живут они в степи, где палит солнце, где воды очень мало. Если дождь пойдёт или роса появится, — полижут водяные капельки, им и хватает.
— А они не вредные, сурки? — спрашивала Шура. — Они не будут нашу пшеницу есть?
— И к зерну сурки непривычны. Едят они всякие сорняки, травку, которой в степи много. А зерно — это для них новая еда, незнакомая. С опаской они к ней относятся. Не вредный это зверёк, а даже полезный. Из сурковых шкурок хорошие воротники, шубки получаются. Время от времени устраивают охотники на взрослых сурков облаву как на пушного зверя…
За лето Свирька очень привязался к ребятам. Но, когда им надо было идти в школу, сурку пришлось расстаться с новыми друзьями. Отец сказал Шуре и Пете:
— Через несколько дней вам в школу. Поедете в интернат в новый совхоз. А мы с мамой тут остаёмся работать, и нам не до сурка. Отпустим Свирьку домой. Как раз в ту сторону машина с зерном идёт.
— А почему его нельзя выпустить тут? Ведь кругом такая же степь? — спросила Шура.
Но отец отрицательно покачал головой:
— У сурков свои законы. Они живут большими семьями. Если мы выпустим Свирьку тут, неподалёку, он погибнет. Местные сурки ни за что не примут чужака, растерзают его. Поэтому, когда я поймал Свирьку, я заметил то место и подкатил к обочине дороги большой камень, чтобы не забыть Свирькин дом.
Так и порешили отвезти Свирьку домой.
Ребята забрались на мешки с зерном, и машина тронулась. Отец примостился на борту и внимательно глядел на дорогу. Неожиданно машина остановилась.
— Вот он, мой камень, — сказал отец, спрыгнул с машины и подхватил Шуру. Петя соскочил сам.
— Я за вами заеду на обратном пути, — пообещал водитель, высовываясь из кабины.
Машина уехала, а они втроём остались на дороге. Впрочем, не втроём, а вчетвером. Потому что Свирька, как и весной, сидел у отца под курткой. На этот раз он не боялся. Привыкший к людям, он спокойно спал и даже смешно похрапывал во сне.
— Как удивятся сейчас его папа и мама, — сказала Шура и вздохнула, — вернулся их сын.
— Он, наверное, расскажет им много интересного про наш дом, — добавил Петя.
Папа засмеялся:
— Как жаль, что мы не знаем языка сурков и не услышим Свирьку. Он, может быть, стал таким же хвастунишкой, как Петя, и расскажет им что-нибудь лишнее.
Петя засопел и хотел уже было обидеться, но в это время отец приложил палец к губам:
— Тише, слушайте!
Ребята притихли. Над степью нёсся какой-то странный звук. Он то замирал, то опять звенел в ушах, точно кто-то играл на дудочке. Короткие переливы, потом опять тишина, потом опять переливы.
— Сурки свистят, — объяснил папа, — вот видите, они стоят посреди степи как часовые, смотрят вокруг и посвистывают.
Может быть, поэтому казахи никогда не обижают сурков и называют их своими младшими братьями.
Свирька вылез из-под куртки и сидел теперь у отца на плече, глядя на степь. Его маленькие круглые, как бусинки, глазки отражали солнечные лучи.
— Он понимает, что вернулся домой! — закричала Шура. — Посмотри, папа, какое у него выражение морды!
Выражение Свирькиной морды было, конечно, обычным. Но папа не хотел огорчать дочку.
— Конечно, понимает, — отозвался он весело. И, нагнувшись, посадил Свирьку на землю.
— А ну, друг, беги домой!
Несколько секунд Свирька сидел неподвижно. Ветер вздыбливал его шёрстку, и сурчонок внезапно показался удивительно толстым.
— Отъелся на нашей каше, — засмеялся отец и хлопнул в ладоши.
Свирька вздрогнул и вдруг помчался вперёд. Прошло ещё несколько минут, и вот он уже исчез, затерялся в ковыле.
Я, конечно, не знаю, что рассказал Свирька своим маме, папе, братишкам и сестрёнкам. Но, наверное, что-нибудь очень интересное о том, как он жил у людей.
Бишка
В воскресенье вечером братья Ивановы, трактористы, вернулись в совхоз с охоты. Всё население улицы Палаток сидело у пруда. Только что посмотрели новую кинокартину, и механик дядя Коля собирал коробки с лентами. Комбайнер Василий растянул аккордеон, первые танцорки, официантки Люся и Валя, встали в позу, и вдруг на освещённый танцевальный круг вступили братья-охотники.
— Внимание! — крикнул Сергей. — Новое действующее лицо сегодняшнего спектакля!
Он скинул рюкзак, развязал его, перевернул, и на землю выкатилось что-то пушистое, круглое. Раздался обиженный визг. И все сразу заговорили весело, недоумевающе:
— Гляди-ка, медвежонок!
— Сам Топтыгин пожаловал!
— Мишка!
А самый маленький зритель двухлетняя Катюша вдруг ткнула пальцем вперёд и сказала восхищённо:
— Бишка!
Так и прозвали целинники нового жителя молодого совхоза Бишка Мишкович Топтыгин.
— Нашли мы его в кустах, — рассказали охотники. — Сидел он там и плакал тоненьким голоском. Поискали мы вокруг — нет ли матери поблизости. Хотелось нам её шкуру для украшения будущего клуба раздобыть. Но сколько мы её ни ждали — не пришла. Бишку мы пожалели и взяли с собой.