— Но мне так стыдно за свой поступок, прямо не знаю, что мне делать со своим ужасным характером…
— Характер у тебя хороший, просто ты рассеянный и увлекающийся человек, но, знаешь, мне это даже нравится…
Конечно, Алиса не отвечала ни так ни этак, а все это были Петины выдумки. Она что-то списывала с доски, а в это время Петя — вот какой плохой ученик! — передавал ей записку. Она была такого содержания:
Циркуляр вернулся тотчас. Поперек него было написано:
И было подчеркнуто — «цирк».
Наверное, до корней волос покраснел тогда Петя, до того был метким намек. Нет, не хотела она примиренья, а он хотел, хотел!
Премьера
Если бы можно было, Петя прожил бы тот день по-другому с самого начала. Ну, пусть не с начала, а с того момента, когда он вспомнил, что идет в нечищеных ботинках. Из-за них он и задержался ровно на столько, что у самой парадной его успел перехватить Савва.
— Ага-а, вот повезло! — закричал он. — Вот повезло, так повезло!
— Кому повезло? — спросил Петя.
— Как кому, тебе! Пошли скорей!.. Ты и приодет хорошо, я смотрю, и ботинки у тебя начищены!
Не надо было Пете и спрашивать «куда», не надо было. Раз уж встретил Савву, можно было постоять для приличия три минуты или попросить, чтобы Савва его проводил до угла, а в подробности не вдаваться, мало ли у кого какие дела.
Но Петя спросил:
— Куда?
— Ах, ты прыгать будешь от радости, когда узнаешь! Я шел и думал: застану или не застану!.. Ну, как тебе повезло!
И это можно было пережить, подумаешь! Но Петя и тут не удержался.
— Ну, куда, — спросил он нетерпеливо, — куда?
— В цирк, на премьеру, вот куда! Родители должны были пойти, но к ним пришли гости. Ты хоть соображаешь, что такое премьера? Первое представление! Дрессированные аравийские львы! Рр-рры!.. Рр-рры!.. Морские котики! Мяу-мяу!.. Одновременно на манеже пять клоунов! А у нас первый ряд! Чего там только нет: наездники, эквилибристы!.. И все это еще никто не видел! Голову даю на отсечение, что мы из всей школы будем первые!
Конечно, тут по-разному можно было реагировать, например, спокойно выслушать и сказать: «Ты не обижайся, Савва, но, пока есть время, давай лучше позвоним Леше Копейкину». Или хлопнуть Савву по плечу и воскликнуть: «Ах, какая обида, у меня как раз сегодня дела!»
Но аравийские львы уже метались в бессильной ярости перед Петиным взором. И он сказал:
— А морские котики не мяукают.
— Конечно, не мяукают! — воскликнул Савва. — Это я так! А впрочем, не знаю. Ни разу в жизни не видел! Ну, что ты стоишь, пошли скорей!
Нужно было сказать: «Ты не обижайся, Савва, но давай лучше позвоним Леше Копейкину!»
— Побежали, вон наш автобус!
Нужно было сказать: «Ты не обижайся, Савва, но давай лучше позвоним Леше Копейкину!»
Но он побежал.
Побежал вслед за Саввой вдоль тротуара, а автобус подмигивал ему красным глазом, и это подмигивание гипнотизировало Петю, так что уже повернуть назад не было никаких сил.
И вот он в автобусе. Передает десять копеек.
— Оторвите, пожалуйста, два билета, — говорит.
А еще не поздно было воскликнуть: «Савва, ты не обижайся, но я с тобой всего одну остановку, нам как раз по пути!»
Но уже гремел «Выходной марш» из кинофильма «Цирк», и Петя видел, как, поглядывая через плечо на залитую огнями арену, взмахивал палочкой капельмейстер.
— А что это у тебя в руках так аккуратно завернуто? — спросил Савва, имея в виду нечто, укрытое со всех сторон плотной бумагой.
И Петя ответил как ни в чем не бывало:
— Цветы…
— Ах, ты не представляешь, как это кстати! — воскликнул Савва. — Это черт знает, как кстати! Как ты догадался? Ведь у нас с тобой первый ряд! Дрессировщица во втором отделении, но они не завянут и не замерзнут, ведь в цирке тепло!
Нет, еще не поздно было сказать: «Савва, ты не обижайся, но цветы предназначены совсем другому человеку, совсем другому, ты понимаешь?…»
Но Петя уже не был безучастен к тому, как сохранить цветы до конца второго отделения, и он сказал:
— А мы попросим их в воду поставить.
Вот с этой минуты все и было кончено.
То есть нет, с другой стороны все только начиналось: толчея у входа, проверка билетов, очередь в гардеробную и наконец вспыхнувшая вдруг алым ковром арена. Но если иметь в виду Петино душевное равновесие, то в тот миг, когда он предложил поставить цветы в воду, оно кончилось и началось сплошное терзание.
Правда, Петя об этом еще не подозревал, потому что, сидя вместе с Саввой в первом ряду, весь млел от страха и удовольствия, наблюдая за работой эквилибристов.
Он все ладоши отхлопал, когда по замкнутому кругу арены мчался, стоя в седле, всадник с красным полотнищем.
Он хохотал до слез, когда у незадачливого пианиста клавиши все вылетали да вылетали — и вдруг взорвался рояль! Какое уж тут терзание…
Мог ли он предположить, что именно в тот момент, когда он подталкивал Савву и, смеясь и корчась от смеха и умирая от хохота, только и в силах был выдавить из себя: «Вот здорово!.. Ой, не могу!.. Мне худо!..» — мог ли он предположить, что именно в этот момент его мама звонит по телефону и, улыбаясь от удовольствия, говорит:
— Алиса, милая, поздравляю тебя с днем рождения! Расти большая, красивая, умная! Тебе понравились цветы?
— Какие цветы? — тихо спрашивает Алиса.
— Которые принес Петя. Это и от меня, и от папы нашего, разве он не сказал?
— Вы извините, — после молчания отвечает Алиса, — но тут какое-то недоразумение… Мы ждали Петю, но его у нас нет.
— Как нет? Он же ушел часа полтора назад… И цветы понес. Ничего не понимаю. Ах, уж не случилось ли с ним чего-нибудь?…
Да, именно в этот момент с Петей случилось то, что он, изнемогая от смеха, чуть не вывалился с кресла на арену, хорошо, что его поддержал сосед.
Все, что было дальше, нет необходимости пересказывать, так как и без того ясно, что ничего хорошего не было.
И вот последнее напоминание: «в циркуляторах не нуждаемся». Как точка в конце предложения. Как печальный итог.
И тогда Петя послал еще одну записку — Леше Копейкину:
«Совершенно секретно! Прочитать и уничтожить! Двенадцать часов пополудни. Циркуляр серия 2 номер 12/21. Сидящей впереди вас воображуле дать тычка. О выполнении доложить».
Пожалуйте в кабинет!
Петя не заметил, как дверь класса открылась и вошел директор школы Аким Макарыч. Извинившись перед Варварой Петровной, он сказал:
— Мне бы Петю ненадолго.
— А, очень кстати, — ответила Варвара Петровна. — Он все равно ничего не слушает. Третью записку Леше Копейкину передает.
— Пожалуйте в кабинет! — поклонился Пете Аким Макарыч.
Петя встал под взглядами всего класса, стыдясь прежде всего за свою вину перед Варварой Петровной. Но потом, когда он шел по коридору рядом с Акимом Макарычем, им овладел еще больший страх. Зачем он понадобился в середине урока? Что случилось? В чем он еще виноват?
Аким Макарыч молчал вплоть до самого кабинета. Может быть, он даже умышленно молчал, чтобы дать Пете поразмышлять. Петя и размышлял, но ничего такого в голову ему не приходило.
И тогда он вспомнил, что бывали такие случаи, он даже где-то читал, что вызывать-то в кабинет вызывали, но вовсе не для того, чтобы ругать, вовсе и не для этого, а, наоборот, чтобы похвалить, поблагодарить, сказать: «Вот молодец, все бы так!»
Петя все в голове перебрал, но и хвалить-то его, вроде бы, было не за что. Ни хвалить, ни ругать. Ни ругать, ни хвалить. Но что-то все-таки было, иначе бы не вели.
— Давай-ка, — строго сказал Аким Макарыч, когда они уселись друг против друга, — рассказывай. — И снял очки.
Петя даже удивился.
— Про что рассказывать?…
— Ну, для начала расскажи про то, про что Варвара Петровна рассказывала.
— Сибирь — обширная часть территории нашей страны, — начал Петя. — Она занимает северную часть Азии. По своим природным особенностям она делится на две части: Западную от Урала до реки Енисей и Восточную…
— Хорошо, хорошо, — перебил его Аким Макарыч. — Ладно, допустим. Вот видишь, память у тебя не такая плохая. Ну, а как ты думаешь, Африка-то здесь при чем?
— Ни при чем здесь Африка. Не-ет, Аким Макарыч, Африка к Сибири не имеет никакого отношения…
— Думаешь, не имеет? А я вот полагаю, что Африка к твоему нахождению здесь имеет самое непосредственное отношение. Ну-ка, поразмышляй.
— Африка, Африка… — бормотал Петя. — Бананы и лимоны… Ах, Аким Макарыч, с какими неграми я на днях познакомился! Одного зовут Андерс, другого Мишель! Они на врачей учатся, один будет пятым врачом в своей республике, другой шестым!.. Я их в школу пригласил, они придут! Представляете, Аким Макарыч, ни одного врача в государстве! Это надо ж!..
Аким Макарыч барабанил пальцами по столу. И тут Петю будто током пронзило от жуткого воспоминания.
— Это надо ж!.. — повторил он. — Какой же сегодня день?…
— Вчера была среда, сегодня четверг.
— Вчера была среда, сегодня четверг, — бормотал Петя, — а до этого был вторник, среда, четверг, вторник, нет, вторник среда, четверг…
— Ну, хватит тебе бормотать, — сказал Аким Макарыч. — Назначал?
— Да! Назначал, назначал!.. — закивал Петя.
— На какой день?
— На среду, на шесть часов вечера…
Новое несчастье свалилось на Петю. Он сидел красный, взмокший, растерянный и ничего, ничего не говорил.
— Ну, и голова у тебя, — сказал Аким Макарыч. — Представляешь, вчера в полшестого приходят в школу два негра, один чуть не под потолок. Улыбаются, спрашивают: «Где Петя?» Я отвечаю: «Нет Пети!» А что я мог еще ответить? «Понимаете, нет! Пети нет и не будет». Они спрашивают: «Может быть, его ребята есть? Пионеры называются…» Я говорю: «Правильно, они называются пионеры, но их никого в школе нет». А их и правда нет! Один Аким Макарыч в школе. Ну, говорил я с неграми, кофейком угостил, но дело ж не в этом! Петя где? Пионеры где? А Петя, оказывается, все перепутал. Ай-яй-яй!..
«Неверный я, неверный, — думал Петя, уткнувшись взглядом в свои ботинки. — Как теперь жить?»
— Ведь вот как получается, — мягко говорил Аким Макарыч, явно сочувствуя Пете, один человек обманет другого, другой подведет третьего, третий — слегка одурачит четвертого, четвертый забудет про пятого, пятый не очень внимательно выслушает шестого, шестой…
— Шестой скажет седьмому «задрыга», а седьмой шестому — «головастик», — грустно добавил Петя.
— И ты думаешь, это все?… Не-ет, это не все. Самое зло только начинается. Если седьмой шестому сказал «головастика», то он и восьмому скажет что-нибудь, может, еще похлеще «головастика», а восьмой девятого еще и ударит, а девятый десятому, может, трах-тара-рах!: — не знаю что сделает!..
— А десятый одиннадцатого? — спросил Петя, уже не понимая, когда же это все кончится.
— А одиннадцатый — это будешь ты сам, вот, Петя! — воскликнул Аким Макарыч. — Потому что, если человек сделает недобро, то оно всегда к нему и возвращается, но в виде увеличенном, безобразном и ужасном!
Петя был совершенно убит и подавлен таким оборотом дела.
Аким Макарыч тоже сидел недовольный, с оттопыренной нижней губой, как будто только что видел пиявку.
Так они сидели довольно долго, размышляя каждый о своем. Наконец, Аким Макарыч встал и спросил:
— Петя, ты думаешь о жизни когда-нибудь? Что такое жизнь, какая она есть и что в ней самое главное?
Петя пожал плечами. Трудно сказать, думал он когда-нибудь о жизни или нет.
— А я вот думаю, — сказал Аким Макарыч. — Постоянно. И ты пойди подумай. Потому что тот, кто не думает о жизни, тот какой-то странный и подозрительный человек.
Второй Петя
Кто остался еще у него, кто ему верит?
«Мама, папа, Алиса, — мысленно перебирал Петя, — Аким Макарыч… Дальше: Мишель, Андерс… Никого».
Никого не оставалось, кого бы он не обманул или не подвел. Думать об этом было нестерпимо горько. Пете даже в иные минуты казалось, что вся его жизнь пошла теперь кувырком.
«Эх, родиться бы заново, — мечтал он, — и начать бы всю жизнь сначала. Но это нереально. Тогда, может быть, убежать в другой город, где меня еще никто не знает?… И поступить в другую школу. И встретить новых друзей…»
Но вдруг кто-то другой, как бы спавший, зашевелился в Пете и сказал:
«Ну да, встретить новых друзей — и их обмануть! На это ты мастер. Потому что ведь дело не в том, кто вокруг тебя, а в тебе самом! В тебе! Ты неверный товарищ, невнимательный сын и неблагодарный ученик — вот кто ты! И куда бы ты ни попал, таким ты и останешься».
«Так что же, совсем нету выхода? — отчаянно спрашивал Петя. — Ну, скажи, нету выхода, да?…»
Второй Петя почему-то медлил с ответом.
«Ну, ответь мне, пожалуйста!..»
«Нет, почему же, — сказал он наконец, — выход есть. Но вряд ли он тебе подойдет».
«Почему вряд ли, что, это очень трудно, да? Может быть, больно?… Ты скажи, я стерплю! Мне очень хочется стать другим человеком».
«Каким?»
«Верным, надежным!..»
«Верным, надежным… — как эхо отозвался второй Петя. — Ну, так стань им».
«Стань им, ничего себе выход… — бормотал Петя, и второй, с которым он разговаривал, тут же исчез. — Эй, куда же ты!.. Приходи еще, слышишь? Я еще не все спросил у тебя!..»
Но ему никто не ответил.
«Нет, с кем-то я должен поговорить, — думал Петя. — Но с кем, кто у меня еще остался?»
И тут он вспомнил.
Мышки!
Мышки
Октябрят своих из второго «а» класса Петя очень любил.
Это он придумал им прозвище Мышки. Они и в самом деле были маленькие, юркие, вездесущие и постоянно бегали за Петей.
Если уроки у них кончались раньше Петиных, то они поджидали его возле школы, и он прямо на ходу придумывал им какое-нибудь задание.
Мышки очень любили получать от него задания, именно получать — Петя заметил, — потому что в этот момент он назначал, кто из них будет старшим. Мышки ждали, раскрыв рты, кого назначит Петя, и никогда нельзя было угадать, кого он выберет.
— Хитрый ты, Петя, — говорили Мышки, — ох, и хитрый! Иванов двойку получил, а ты его назначил.
А Петя вовсе и не хитрил. Он просто решил, что старшими должны быть все Мышки по очереди. Иногда же того, кто особенно отличался, он назначал вне очереди — во второй раз.
Что же делали Мышки?
Петя водил их в разведку перед сбором металлолома и макулатуры.
Они встречали почтальонов с тяжелонабитыми сумками и бегали с газетами по дворам.
Они отыскивали в толчее магазинов утерянные варежки и пуговицы и тут же вручали их покупателям.
Нет, Мышки были шустрыми и неутомимыми; от их суеты, крика, толкотни все-таки был кое-какой толк.
Ну, а когда Петя не мог придумать для них задания, он просто поручал им проверить, правильно ли идут все уличные часы. Или выследить, куда дворники прячут лопаты.
— Зачем, Петя, зачем? — всегда спрашивали Мышки.
— Тише, — таинственным шепотом отвечал Петя. — Узнаете потом.