Перезахоронили прах Анастасии на кладбище рядом с матерью. Гроб с останками выносили из старого дома Серафимы. Это был и дом Анастасии. В нем она родилась, выросла.
Собралась вся деревня. Приехали старые партизаны…
На следующий день Алеша несколько отростков из куста, в котором была обнаружена могила, перенес на кладбище и посадил у могил бабушки и прабабушки. Это была их сирень. Пусть разрастается и цветет над ними…
Глава 12
ТАЙНА ПОДВОДНОГО РОДНИКА
Школьные хлопоты закончились. Алешку перевели в десятый класс. Наступили каникулы. От сознания того, что он выпускник, Алеша будто повзрослел. Первым делом сделал себе новую прическу. На ночь смачивал волосы, увязывал полотенцем. Повязка развязывалась, и на утро на голове было, как на нехоженом лугу после сильного ливня. Тогда в ход шли мамины плойки, лак.
— Жениться собрался? — шутила мать.
— Да ну вас! — отмахивался Алеша и выбегал из комнаты.
В тот день стояла невыносимая жара. Яркое ослепительное солнце висело в безоблачном небе. Кругом все цвело, буйствовало.
Алеша торопился к озеру. Там его ожидала Лида. Ей была доверена тайна прабабушкиного завещания, и девушка с азартом согласилась помогать другу. Сегодня решили исследовать подводный родник.
Лида загорала за кустом сирени. Фиолетовый купальный костюм плотно облегал ее тело. Заметив Алешу, она вскочила и побежала навстречу. Упрекнула:
— Что долго так?
— Матери помогал.
Лида посмотрела на Алешкину прическу, провела по волосам:
— Она тебе идет.
— Кто — она?
— Прическа. Под а-ля-кейтч…
— Глупости.
Алеша разделся. Оставшись в плавках, побежал к причалу, освободил лодку, крикнул Лиде:
— Возьми в брюках подводные очки.
Уже по знакомому маршруту Алеша погнал лодку к мельнице. Остановились в камышах. Лида для страховки осталась в лодке. Алеша, надев очки, нырнул в воду. Пронизанная солнечными лучами вода казалась зелено-желтой. Подводное течение шевелило водоросли с черными сгнившими листиками.
Приглядевшись, Алеша увидел остатки ограждения родника, обросшие водорослями и ракушками. Но детально осмотреть все вокруг он не успел. Пришлось всплывать.
— Ну что? — нетерпеливо спросила Лида.
— Нашел, — тяжело дыша, сказал Алеша. — Глубоко.
— Может, акваланг достанем?
— Где его возьмешь. Да и сначала разобраться надо, — и он снова скрылся под водой.
Внутри полуовального каменного ограждения вода была ледяной и жгучей. Она пробивалась где-то из-под камней, вынося из недр чистый песок. Алеша стал расчищать колодец. Показалось, будто зеленая лягушка выскользнула из-под рук и спряталась в норе. Алеша посмотрел в ту сторону и увидел темнеющее отверстие под водорослями. Но воздуха снова не хватило, и он вынырнул на поверхность.
Молчал. Успокаивал дыхание. И, пользуясь тем, что на глазах темные очки, откровенно влюбленно смотрел на Лиду. Но девушка этого не видела. Она глядела ожидающе. Парень отрицательно покачал головой и, глубоко вздохнув, снова бросился в воду.
На этот раз Алеша хорошо рассмотрел нору, откуда била, пульсировала вода. Это было похоже на водоворот. Его работа не прекращалась ни на секунду. А внутри родника вдруг шевельнулось что-то темное, похожее на майского жука. Парень осторожно просунул руку. Пальцы нащупали что-то твердое. Зажав находку в кулаке, он тут же хотел взмыть вверх. Но… Его что-то цепко держало за плавки. Алеша не на шутку испугался. Снова рванулся. Воздух вырвался из легких и цепочкой пузырей заструился вверх. В висках начало давить. Хотелось вдохнуть, хоть чуточку. Алеша стиснул зубы. Как глупо, мелькнула мысль. Предлагала же Лида акваланг. Почти инстинктивно Алеша пошарил свободной рукой по ограждению и наткнулся на кусок арматуры, торчавшей крюком из камней. Из последних сил парень рванулся в сторону. Что-то жгучее полоснуло по ноге. Рядом с ним мелькнула диковинная фиолетовая тень. И все закружилось, заискрилось…
Он не помнит, как вынырнул и как оказался в лодке. Лежал на животе, тяжело дышал. В горле будто застрял ком. Медленно открыл глаза, повернулся и увидел свою перебинтованную ногу, а рядом — плачущую Лиду.
— Ты чего? — тихо спросил Алеша.
Лида резко приблизилась к нему, обняла и стала целовать. Ее губы обжигали, сердце млело, изнемогало, приятная истома расслабила тело.
— Боже мой! — шептала Лида. — Как хорошо все кончилось! Какие мы счастливые! Я люблю тебя… Алешенька…
Над озером плыли откуда-то взявшиеся лебяжьи облака, кружились, словно хотели подсмотреть юношеский порыв, любопытные чайки.
— Не больно? — отдышавшись от поцелуев, спросила Лида, показывая на Алешкину раненую ногу.
— Нет, — ответил Алеша и вдруг вспомнил: — А где ЭТО?
— Какое ЭТО? — удивилась Лида.
— Я же что-то нашел…
— Да? — Лида взглядом скользнула по днищу лодки и увидела какой-то предмет.
— Это?
— Да.
Алеша промыл в воде найденное и увидел, что это необычной формы кулон с мелкозвенной заржавевшей разорванной цепочкой. Не об этом ли кулоне говорила мать в тот вечер? По цвету он совпадает с серьгами, обнаруженными в сундуке… Но почему цепочка разорвана?..
— Зачем же кулон она спрятала в ключе? — спросила Лида.
— Кто знает?!
Лида с любопытством рассматривала украшение, любовалась переливом янтаря в солнечных лучах.
— Сколько лежал в воде, а сохранился.
— Янтарь воды не боится, — сказал Алеша. — Это закаменевшая хвойная смола… Сколько лет нашему Высогорску?
— Двадцать пять.
— Значит, не меньше двадцати пяти лет кулон пролежал в воде. Бабушка могла его спрятать только тогда, когда строилось водохранилище и к роднику был свободный доступ. А может быть, перед самым затоплением. Зачем?
Внутри кулона — пустота, причем пирамидальной формы, на стенках виднелась еле заметная сеточка. Внизу же просматривались две буквы — М. и S.
— Видишь, — показал Алеша. — Это еще одно
доказательство, что кулон бабушкин: Мельник Серафимы. Они вышли на берег. Лида неожиданно сказала:
— Буквы латинские.
— Ну и что?
— А то, что с другой стороны они мне видятся как W и S.
Алеша вздрогнул, повернул в руках кулон.
— Лида! Это же… — тихо воскликнул он. — Это же, наверное, первые буквы сторон света — W и S, Запад — Юг. Представляешь? Может, какие-то координаты. Ведь и на серьгах были метки. Похожи на эти. Ну, чего молчишь?
Алеше вдруг показалось, что кулон и серьги — неразрывные звенья какой-то тайны. В отдельности они ничего не стоят, а вот вместе… Кулон, видимо, это и есть тот ключ, о котором говорила Серафима. Не родник, не криничка, а именно — ключ. Названия похожи. Но настоящий ключ — вот он! В его руках. Сейчас Алеша все узнает, может быть, раскроет еще одну тайну, о которой не знают ни мать, ни отец…
— Я мигом!..
Не сказав больше ни слова, Алеша сорвался с места и побежал, прихрамывая, домой. Мать в коридоре чистила картошку. Алеша, перепрыгнув через ведро, бросился к шкафу. Ничего не нашел. Лихорадочно перерыл ящички, сумки, пошарил в закоулках на кухне, перевернул все в серванте. Сережек не было.
Растревоженный, прибежал к матери:
— Мам, где старый сундук?
— Отец занес на чердак бабушкиного дома.
Алешка выскочил на улицу и помчался к дому бабушки Серафимы. В одно мгновение по лестнице взлетел на чердак. Сундук стоял в углу против слухового окошечка в крыше. В нем все лежало так, как и прежде. В шкатулке были те же пуговицы, лоскутки, нитки. Даже копейки. Не было только сережек. Куда же они девались?
Он спустился с чердака, прибежал домой, расстроенный, подошел к матери, стал рядом с ней:
— Мама, где бабушкины сережки?
Мать удивленно посмотрела на сына, отложила в сторону недочищенную картофелину:
— Любка в прошлый раз крутила в руках.
— Она их забрала?
— Не знаю. Может, и забрала.
— Зачем ты разрешила! Это же семейная реликвия.
— А ты много мне докладываешь, что делаешь? — сказала Антонина Тимофеевна. — Хорошо, хоть в последнее время открылся.
Алеша, опустив голову, виновато сказал:
— Они мне нужны позарез. Понимаешь, по-за-рез!
— Любе они понравились. Наверное, забрала.
— Дура набитая! — воскликнул Алешка. — Ну, я ей… Он разжал кулак и бросил перед матерью на стол
кулон. От легкого удара от кулона вдруг отделилась нижняя часть с метками. Сделав несколько кругов по столу, упала и застыла на месте.
Глава 13
ИЗ РОДОСЛОВНОЙ МЕЛЬНИКОВ. БАБУШКА
«…Анастасия Семеновна Мельник родилась в дер. Заречное в 1918 году (со слов свидетелей). Это — моя бабушка. Дочь Серафимы. Зимой (на колядки) 1938 года Анастасия вышла замуж за колхозного мельника Голоту Тимофея Игнатьевича. Семейное счастье у них оказалось коротким.
Рассказывают, что бабушка была очень красивая. (У меня создалось мнение, что в нашей родословной все женщины очень красивые, а мужчины — некрасивые. Правда, что касается меня, то Лида иного мнения.)
Закончила бабушка начальную школу, но на то время это считалось большой образованностью. Работала. Вначале дома, с матерью, затем — в колхозе звеньевой. Рассказывали, что у бабушки был очень звонкий и приятный голос. Возвращаясь с работы, женщины часто пели, и запевалой обычно была бабушка. Люди останавливались и слушали.
Веселая, общительная, она как-то сникла после ареста мужа. Больше всего ее угнетало, что не знала за ним вины. На руках осталась месячная девочка (моя мать). Бабушка стала женой «врага народа». А это, говорят, в те времена было очень опасно. Могли и арестовать. Только Серафима к этому отнеслась спокойно, и никто не знал, что она думала о случившемся. Известно одно: Серафима была против замужества дочери. Когда Тимофея арестовали, она будто бы сказала: «Так ему и надо!»
Самая запутанная страница из жизни Анастасии — война. Установлено, что бабушка являлась связной партизанского отряда «Смерть фашизму». По заданию партизанского командования пошла на службу к гитлеровцам. В глазах односельчан и, наверное, своей матери, Серафимы, была предательницей. Поэтому, видимо, Серафима хранила в тайне место ее захоронения.
Много еще не выяснено о бабушке Анастасии. Например, почему ее звали Графиня? Может быть, за красоту и гордость или еще какой смысл скрывался за этими словами?
Недавно к нам приезжал Бородин И. Н. и военком. Иван Матвеевич, оказывается, председатель Совета ветеранов района. Вечером в Доме культуры, где собралась почти вся деревня, мне вручили бабушкину награду. Мать сидела в зале и плакала…»
Алеша снова перечитал написанное. Больше о бабушке добавить было нечего. Это его огорчило. Бабушка, по всему, была героиней, и в родословной о ней надо написать побольше. Значит, расследование придется продолжать…
Его взгляд скользнул по страничке, где писал о матери. Неприятно резанули глаз слова — «Мать немного жестокая». Справедлив ли он к ней? Последние события, связанные с получением архивных документов, перезахоронением Анастасии, вручением награды доказывали, что мать не жестокая, а как и все матери — мягкосердечная, жалостливая, скорая на слезу. Как она переживала, как убивалась! Горе, настоящее горе, пришедшее к ней с большим опозданием, наложило след и на ее лицо: Алеша заметил первые морщинки, притаившиеся в уголках глаз.
Алеша взял ручку и слово «жестокая» густо зачеркнул.
Глава 14
ИЩИ ВЕТРА В ПОЛЕ…
— Ты давно здесь торчишь? — Люба с нескрываемым интересом разглядывала новую прическу брата.
— Давно, — буркнул Алеша. — Приехал из дому два часа назад.
— Уж не серчай, братец, — ласково сказала Люба. — Не знала я, что ты заявишься. Небось, снова без разрешения матери?
— Где сережки? — сердито спросил Алеша.
— Какие сережки? — притворно удивилась Люба.
— Бабушкины.
— Ах, бабушкины, — вздохнула Люба. — Вот они. Алеша посмотрел на Любкины мочки и увидел в них
красивые золотые серьги с замысловатыми спиральками и висячими колечками.
— Я о бабушкиных.
— Я их обменяла на эти.
Алеша сразу сник, стало душно, на глазах выступили слезы.
— Не расстраивайся, — стала успокаивать Люба. — Ведь ты же знаешь, что такое мода. Те, бабушкины, старомодные и поцарапанные. Эти же стоят не меньше двухсот рэ. А янтарные? На них нет сейчас спроса. Их только старухам носить.
— Они же фамильные.
— Подумаешь, фамильные! — протянула Люба. — Эти тоже станут фамильными…
«Все пропало, — подумал Алеша. — Ищи ветра в поле».
Раздосадованный, он поплелся за сестрой в общежитие. Весь его воинственный пыл испарился. Уже в лифте Алеша рассказал о находке в роднике.
— Ты хоть помнишь, кому продала? — спросил он.
— Я не продала. Я их обменяла.
Несколько дней тому назад Люба повстречала в городе Журавского. Хотела пройти мимо, но он узнал ее. Остановил. Долго и внимательно рассматривал ее. Спросил, как дела, что нового, и, узнав о перезахоронении Анастасии, удивился:
— Неужели так может быть?! Время-то…
— Доказательства… Фотография в медальоне…
И вдруг Журавский пригласил Любу домой, усадил за стол, угостил чаем. Посмотрев на серьги, заинтересовался:
— Странные какие-то…
— Это бабушки Серафимы, — ответила Люба.
— Серафимины? Ну-ка, ну-ка…
Люба отцепила серьги, протянула их Журавскому. Самсон Иванович, совместив двое очков, словно через лупу, рассматривал янтарь, а затем, положив на стол украшение, сказал:
— Интересная работа. Старинная. Хотелось бы снять с них копию. Кстати, а больше никаких украшений не осталось у бабушки?
— Нет, — ответила Люба. — Мать вспоминала, что у бабушки был где-то такой же кулон. Но он затерялся.
— Ах, как жаль, — произнес Журавский. — Как жаль!
Тут же Самсон Иванович предложил на время снятия копии с бабушкиных серег взамен Любе другие — золотые. Увидев их, Люба согласилась.
«Какая же она жадная, — подумал Алеша. — Позарилась на золото. Но почему Журавский согласился на такой невыгодный обмен? Действительно ли его привлекла старина или он что-то знает? Здесь что-то не так…»
Расстроенный, Алеша остался ночевать у сестры в общежитии. Он не собирался уезжать с пустыми руками. Во что бы то ни стало серьги надо вернуть.
— Придумай что-нибудь, — упрашивал он сестру.
— Стыдно, — говорила Люба. — Если бы ты знал! Обменялась, а теперь идти и отбирать.
— Что же здесь стыдного? — разозлился Алеша. — Вы же на время обменялись.
Люба молчала.
— Вот что, — после недолгого раздумья сказал Алеша, — сходим вдвоем. Во-первых, я попрошу прочесть его неоконченную повесть о бабушке, а во-вторых, скажу, что серьги мать обещала подарить школьному музею. Мол, за этим и приехал.
— Не очень убедительно, — с сомнением ответила Люба. — Серьги — в музей. Они не составляют никакой исторической ценности.
— Журавскому-то составляют. Он же вон как восхитился старинной работой. Почему же музею не подойдут?
— Как знаешь, — нехотя согласилась Люба. — Мне все равно стыдно…
На звонок дверь открыла Анюта, как называл жену Самсон Иванович, долго всматривалась в пришедших, а затем недоброжелательно сказала:
— Самсона Ивановича нет.
— А где же? — вырвалось у Алеши.
— Уехал. В Заречное уехал. Захотелось посмотреть родные места. Перед смертью, сказал, хоть воздухом деревенским подышит.
У Алеши будто внутри что-то оборвалось. Нет, не воздухом уехал дышать Журавский. Не воздухом. Какое-то дурное предчувствие подсказывало ему, что поездка связана с Серафимиными украшениями. За последние годы Журавский в деревню не приезжал, хотя его и звали на встречу в школу. Как-никак — бывший председатель колхоза, журналист. Имя его не раз мелькало в областной и даже в республиканских газетах. Да и умирать вроде бы он не собирался. Его подвижности, здоровью можно было позавидовать.