шагам. Июль он провел в длительном путешествии по Европе с тремя своими друзьями, вероятно, для того, чтобы доказать самому себе, что он здоров и окреп. Бедняга, как же он этого хотел! В его движениях до сих пор еще большая неуверенность. Иногда, когда он спотыкается, он злится на самого себя. Кроме того, я знаю, что он не уходил бы из дома чисто из интереса. Почти каждую ночь он уходит потому, что, вне всякого сомнения, стремится вести обычную, нормальную жизнь. Бывают дни, когда видно, что ему больнее обычного, особенно, когда появляются утренние туманы, которые проникают в его кости, оставляя его почти таким же уставшим и обессилевшим, каким чувствовал себя я все это время в Мургии.
Потом, сообщив о точном времени приезда, появляются малыши, Хайме и Уксия, с кем-то
из кузенов. Эта парочка провела июль в Ланкастере, на севере Англии. Домой они вернулись с явным желанием побыстрее забыть суровость английской жизни в лоне семьи. Хайме даже
пробыл несколько дней на средиземноморском побережье в летнем домике приятеля, который находился вместе с ним в Мургии в начале августа. Уксия, напротив, весь месяц почти не выходила из дома, поскольку у нее были кое-какие нерешенные делишки на
сентябрь, и у нее не было иного способа решить их, кроме как посвятить несколько часов
учебе, повинуясь непреклонному материнскому приказу под ее же неусыпным оком. Хотя,
по правде говоря, она делала все возможное, чтобы улизнуть от скучной учебы в чудесную
компанию на дни рождения подружек. Как бы ни так, она выходила из-за рабочего стола и направлялась в клуб, или какой-нибудь соседний дом по заманчивым призывам друзей, по
весьма уместным, своевременным телефонным звонкам под каким-нибудь вымышленным
предлогом. Сбежать по утрам ей было гораздо сложнее и не оставалось ничего другого,
как сдаться, смириться с очевидностью – скука, а не лето! Тем более заявился мадридский
дядюшка, почти весь август дававший ей по меньшей мере полуторачасовые уроки каждое утро перед походом в бассейн. Со всех этих дней рождения друзей, соседских праздников,
клубных вечеринок, ночных домашних сборищ и посиделок Бог знает у кого она тоже много раз возвращалась на рассвете, внося свой вклад в мои ночные испуги и нагоняя на меня во сне страху.
У Бегонии-дочери, похоже, нет часов. Она возвращается не ко времени, частенько, когда
солнце находится уже высоко над горами, мешающими нам любоваться аэропортом
“Форонда”, тем самым, из которого она летала на отдых в Париж, пробыв во Франции
восемь дней. Ясный перец, потом она с восхищением рассказывала об этом, особенно о
Евро-Диснейленде, или, как он там называется.
В общем, временами я не мог заснуть и уверен в том, что эти постоянные внезапные
испуги имеют большое отношение к моему душевному смятению, о котором болтается все
это лето. Столько приездов и отъездов, столько новых людей, этот вечно прерываемый сон,
постоянный всеобщий кавардак, царящий в доме – я так этого боюсь. Всего этого было
более, чем достаточно, чтобы расшатать мою нервную систему до такой степени, что
ничуть не соврав, могу вас заверить, что гораздо спокойнее вздохнул дома, в Мадриде.
Хоть это спокойствие и было относительным, но уж, конечно же, более милостивым по отношению ко мне.
На протяжении этих мургийских месяцев я частенько слышал разговоры о том, что я
старичок. Об этом говорили с таким убеждением. Но это неправда. В любом случае,
причиной некоторой моей нервозности все это время были не прожитые годы. И не их
вина была в том, что я провел скверное лето. Несколько раз я встречался с кошечкой Элизой, за которой носился с большим удовольствием. И уж, конечно же, ничуть не чувствовал себя обессиленным после пробежки. Между прочим, хочу внести ясность, что хоть я и гонялся за ней, но никогда не валил с ног потому, что она попросту не позволяла себя схватить , а я так никогда и не догнал ее. Да, не догнал, что с того, но не по причине своей ущербности, как я уже говорил, а потому что она гораздо моложе меня и больше привыкла бегать по траве. Хотел бы я посмотреть, как она носится по кухонным плиткам этого мадридского дома, или хоть по деревянному паркету в коридоре, на котором нет ковра… Уверен, что она шмякнулась бы на первом же повороте или ударилась бы о дверь ребячьей ванной.
А, да что там, Мургия была не для меня этим летом, которое уже заканчивается. И вот он,
долгожданный бальзам на раны – так необходимая передышка от свободы, которая была в предыдущие годы. К тому же в Мургии, именно там, поблизости от места трагедии, еще сохранилась густая, вязкая атмосфера, содержащая запахи больничной палаты интенсивной терапии. Я понимаю, что все это чистой воды сентименты, но, даже по истечении года, я возвращаюсь к тому несчастному случаю с Луисом Игнасио, когда увидел Бегонию-мать, вскочившую от испуга во сне, – когда тот, кто всем заправляет, вернулся в Мадрид, а я свернулся на кровати у нее в ногах, – и бросившуюся к комнате ребят, боясь, что кто-то из них не вернется вовсе. Я до сих пор вижу ее осунувшееся лицо в мягкой полумгле, колышущейся на ветру, залетевшем в комнату из сада через слегка натянутые жалюзи.
Эти дети расстраивают меня. Они знают, что их мать переживает, в то время, как они,
несмотря на это, по ночам не спеша развлекаются по полной программе, не делая ровным счетом ничего, чтобы успокоить ее тревоги и вывести из отчаяния. Наоборот, этим летом,
совсем недавно, в начале августа, они задержались дольше обычного на празднике в честь
виторианской Девы Марии Бланки и вернулись на автобусе уже в девять утра. Задерживаются они и сейчас, так и будет вплоть до праздника Святого Мигеля в конце
сентября. А ведь должны были хоть немножко мать пожалеть…
В общем, как говорится, лето не было особенно спокойным ни для Бегонии-матери, ни
для меня. Как я уже говорил мне тоже пришлось терпеть эти неустанные уходы-приходы
ребят, и мои страдания были не только из-за этих вышеупомянутых ночных страхов, но
также и из-за волнения, которое я разделяю вместе со взвинченной матерью, хоть она этого и не замечала. И я не испытываю ни малейшего неудобства, рассказывая об этом, потому что это на самом деле так. Все ее страхи были и моими страхами тоже.
Поэтому я повторяю, что возвращение в Мадрид было благом, снова вернувшим нам
тишину и покой. Сейчас, когда, несмотря на летние дни, почти наступила осень, но еще не
началась бессмысленная свистопляска столичной жизни, в доме существует определенное
спокойствие. Долгие часы тишины, особенно по вечерам, я разделяю с тем, кто всем заправляет. Он кажется приклеенным к стулу своего кабинета. Я его понимаю. Дело в том, что он борется со временем. Он должен сдать какую-то неприятную работу, которую никак не мог закончить к своему вящему удовольствию. Тогда он водружается на стул, и кажется, что он шевелит только руками, руками и немножко головой. То же самое когда он поворачивается к столу, чтобы писать на этой громадной машине, которая ежесекундно строчит, как пулемет.
Вот тебе раз, поскольку я рассказываю о нем, должен сказать, что в последнее время
нахожу, что он стал гораздо ласковее со мной. Я заметил в нем уже в те редкие дни, когда
он сопровождал нас на отдыхе, большую мягкость, светлую любовь и привязанность к моей скромной персоне. Он забирался на низкую стенку, отделяющую сад от дороги, ведущей в Биториано, а затем шел вверх к чудесной часовенке Пресвятой Девы Марии Ороанской, подрезая запущенную матерью зеленую изгородь, растущую безо всякого предела почти каждый год. Или же снаружи забора, очищал кюветы от высокой травы, почти что скрывающей его. Отец, потный и усталый, проводил так долгое время,словно его отдых был предназначен именно для того, чтобы истощить силы. Жизнь Реал Клуба едва ли имела с ним что-то общее. По утрам, в это время его друзья собирались вокруг бассейна, по вечерам – в бильярдной, чтобы поболтать. Он же приходил точно ко времени, чтобы пропустить стаканчик аперитива, или разделить с друзьями неизбежный ужин.
Я подходил к месту его работы, и во время перерыва, к которому вынуждала его
усталость, или во время его хождений в поисках инструмента к гаражу и обратно, у него всегда находились для меня жест, ласка, или нежные слова, сказанные мимоходом, хотя
бы это самое “привет, глупый кот”. Но тон, каким он говорил со мной был пропитан
нежностью и любовью.
Только я видел его напряжение и частое раздражение в отношениях с Бегонией-
дочерью. Он никак не понимает ее внезапной жизни наперекор старшим. Без сомнения, это
происходит оттого, что он думает, что дочь уже стала взрослой, и ждет от нее большего
сотрудничества, в отличие от парней. Особенно он не выносит, если она использует совместную семейную жизнь исключительно в своих собственных интересах. Он считает,
что машина, деньги, телефон, прочие коммунальные услуги, все это без отдачи находится
в полном распоряжении ее причуд и капризов, а взамен – почти ничего. По его мнению –
ничего. Я слышал много раз короткие, напряженные диалоги, которые он вел с дочерью:
- Не может быть, просто невозможно, чтобы ты была такой эгоисткой.
- Я уже закончила учебу. Я что, не могу повеселиться?
- Но жизнь в семье имеет свои правила. Ты не можешь подниматься к обеду и
утихомиривать свою совесть, помогая накрывать стол, или вытирая посуду. Необходимо
выполнять какие-то поручения, помогать, чтобы твоя мать и тети могли чуть раньше
сходить в бассейн. Они тоже закончили учебный год в заботах и трудах более тяжелых,
чем твоя учеба. И они тоже имеют право отдохнуть и развлечься даже немного больше
нас.
Дело в том, что он никогда не отличался длинными, скучными речами, но идеи были
занудны. Я, потративший гораздо меньше красноречия в своей жизни, обладаю
искусством облекать нравоучения и проповеди в красивые слова.
В смысле красивости слов я больший классик, чем ребята. Не было случая, но теперь он
представился. Родители на бумаге защищают слова песен своего времени.
“Послушай, – возможно скажет мне тот, кто всем заправляет, – ведь наше время такое”.
Конечно же, я имею в виду песни двадцатипятилетней давности, которые, по сути дела, они сами же и сочиняли. Я говорю, что я с ними, потому что должен признать, что самая красивая песня та, что “стала частью моей души”, которую исполняет каталонка Серрат (Монсеррат Кабалье), а не эта “эй, пацан, задыми косячок, давай, курни марихуану, ведь на этой тусовке нужно быть крутым”, – которую поет группа, называющая себя кем-то вроде похотливых горлопанов.
Но относительно отношений отца с малышкой Бегонией могу сказать, что они не очень-
то хорошие. Однажды я услышал их разговор:
- Я всегда старался показать, что великодушие и доброта – самое большое богатство,
которым может обладать человек. Но, боюсь, что мне не удалось доказать это тебе.
И была в его словах большая грусть и искренность, которую, скорее всего, малышка
Бегония не могла понять. А если и понимала, то в этом случае, это было одно и то же, потому что никогда не создавалось впечатления, что она пытается изменить свои привычки.
Гастейс - баскское название г. Витория
Semana Grande (Aste Nagusia), Великая Неделя в Бильбао - главный праздник Бильбао, ежегодно проводящийся в течении 9 дней, начиная с субботы после 15 августа в праздник Успения Пресвятой Богородицы
Blanca de Vitoria – праздник в честь Девы Марии Бланка, проводящиеся ежегодно в Витории с 4 по 9 августа
Глава 20. Очищение.
Недавно я услышал разговор о том, что каникулы и отдых существуют, помимо прочего,
для очищения. Возможно, это и так, раз все так говорят, вот только что-то на самом деле я не вижу, как они очищаются, поскольку наша жизнь в Мургии – отличный пример всего прямо противоположного, иными словами, загрязнения. Я никогда не видел такого варварства и безрассудства за столь короткое время.
Самые старшие, возможно, из-за жуткого скопления всех совпавших по времени именин, праздников и дней рождения, проводят день, предаваясь обжорству. Не то, чтобы они объелись морепродуктов, у которых, насколько мне известно, баснословные цены, совершенно непозволительные для семейного бюджета, и которые, следовательно, появляются на столе лишь от случая к случаю, в виде омаров, или каких-то иных моллюсков с их раковинами – например альмех, – которые, конечно же, не являются моей слабостью. Стол ломится от изобилия различных канапе и бутербродов, начиная с колбасы и ветчины и заканчивая паштетами и сырами из соседней Франции, потому что всегда есть кто-то, кто наведывается в Биариццу и Сан-Хуан де Лус, чтобы потратить лишние деньжата на покупку различных гастрономических яств, подумывая об очередном праздненстве.
С большой охотой подается также морсилья(кровяная колбаса) по-арсиньегски, которая,
варясь в кастрюле, источает восхитительнейший аромат. И сколько бы остатков я ни пробовал, они не доставляют такого наслаждения.
Ну, салаты являются каждодневным блюдом: салат-латук и свежие помидоры, обычный репчатый лук, воняющий чем-то водянисто-кислым. Эти продукты выращиваются на
своих собственных участках земли некоторых соседей и друзей. Встречаются на столе
также и огурцы, но только для некоторых их ценителей и почитателей, правда таких мало.
Ну и конечно же, итальянская паста, которая обычно ограничивается спагетти в самых
разных вариациях. Это самое любимое блюдо молодежи подвергает немалым испытаниям
кулинарные фантазии их матерей, к слову сказать, трех родных сестер, ответственных за
угощение. Изредка бывают тортильи. Я имею в виду тортилью по-испански, с картофелем,
которая требует времени и трудов. По этой самой причине она и готовится на ужин очень
редко. Обычное блюдо на ужин – яйца, вернее, яичница-глазунья, как они говорят, омлет
по-французски, или же просто поджареная. И в том, и в другом случае яичница, должно
быть, восхитительна, поскольку Бегония-мать говорит, что нужно видеть, как хороши
деревенские яйца, которыми торгуют монахини из монастыря, эти бедняжки, зарабатывающие себе право на жизнь в молитвах и тишине, продавая продукты со своих
садов, огородов и скотных дворов, выполняя художественную штопку рубашек, прожженных горячим пеплом сигареты, и безупречно отстирывая и отутюживая льняные скатерти и салфетки, которые появляются на столе в дни больших торжеств и заляпываются пятнами от различных соусов и вин.
Это и есть обычное, внутреннее загрязнение домашнего очага. Но ведь жизнь-то по большей части протекает не внутри семейного очага, а снаружи. Ребята живут дома только
во время завтрака, обеда или ужина за вечно шатающимся, скрипучим кухонным столом,
который для этого то раскладывается, то складывается, или во время частых трапез не
ко времени. Я имею в виду не бутерброды по вечерам и даже не эти вкусные сдобные
булки, которые обычно приносит тот, кто всем заправляет, и которые ребята уничтожают
по утрам за поздним завтраком. Я говорю об этих вечеринках, визитах и о той гадости,
которую они постоянно приносят в этот дом, сам не понимаю почему. Одной только шелухи от семечек всегда в избытке. Гости чаще всего приходят с пакетами этой жареной картошки, имеющей различные вкусы, с фисташками и, особенно, с какой-то пакостью в малюсеньких разноцветных пакетиках, имеющих странные названия, которые я так никогда и не смог запомнить. Уксия и Хайме тратят уйму денег на подобного рода продукты – редкостную гадость ядовитого желто-оражевого цвета, имеющую вид жирных дохлых червяков. В этой столице не меньше грешат этим и взрослые. Тот, кто всем заправляет, в последнее время довольно безотказный, всегда был против часто повторяющихся дружеских посиделок за ужином. На его лице ясно написано явное нежелание подобных мероприятий, когда Бегония-мать, большущая энтузиастка и зачинщица подобных сборищ с обжираловкой, сообщает ему об ужине в клубе или о празднично-гастрономическом экскурсе, устроенном ею в Бильбао, или Витории в дни тамошних праздненств. Впрочем, она никогда не ставит это себе в заслугу. Я услышал язвительный комментарий того, кто всем заправляет, что он не столько ужинает, сколько оплачивает ужин. Однако теперь он с ней не воюет, поскольку это – уже закономерность, и он отлично знает, что его жена использует на этих гастрономических сборищах. В один из вечеров основой является треска, в другой – жареная яичница с копченой колбасой, или же они прибегают к помощи карнавалов с переодеваниями. И уж, конечно, все это щедро сдабривается риохским вином, а завершается несколькими бокалами кавы.