экране дела улучшаются.
Конечно, с глажкой она справляется плохо Ей она совсем не нравится, и она набирается побольше терпения. В остальном она ласкова со всеми и, конечно, со мной. У нее очень мягкие и нежные руки, которые так ласково гладят. Это просто блаженство. О детях мы не будем и говорить. Если у кого-то неприятности, все заканчивается объятиями с рассказами, или без. Обнимая, она целует детей, в то же время не упуская возможности усмотреть, не идет ли что в доме не ладно.
С тем, кто всем заправляет, у нее тоже случаются более-менее романтичные сценки. Но
он сдается не так-то легко. Однако, когда это все-таки случается, то он не позволяет, чтобы дети и дальше лицезрели эту любовную сцену с объятиями и поцелуями, как будто они
увидели нивесть что.
Должен сказать, что отец гораздо душевнее и мягче, чем кажется на первый взгляд. Я
ничего не упускаю из виду, и не единожды заставал его со странным блеском в глазах. Он
сидит в собсвенном уголке, читает и одновременно смотрит фильм. Право, не знаю, как ему это удается, но это так. И вот в какой-то из этих душераздирающих, слезливых моментов, которые заставляют Бегонию-мать уходить в туалет, косым взглядом я замечаю, как он беспокойно ерзает в кресле, даже тихонько вздыхая украдкой. Такие тайные вздохи
не долетают до ушей остальных, но достигают моего тончайшего слуха. Иногда я даже
даю ему понять, что все вижу, и тогда он бросает на меня убийственный взгляд. И в такой
момент лучше не спрашивать его ни о чем, потому что тогда его голос срывается на крик,
и это ужасно. То же самое происходит и с детьми. Пусть он кажется очень колючим, но…
нет, это не так. Даже когда кто-то из них порой заваливается на экзамене, он не злится. Просто становится очень серьезным и осуждает за эту нелепость. Это означает, что они
будут вынуждены отложить до пересдачи вопрос, который могли бы решить, немного подучившись. Но он никогда не терпит, если вину сваливают на преподавателя. Черт побери, еще бы, это и козлу понятно, ведь он сам преподаватель…
На всякий случай, если кто-то удивлен моей осведомленностью в этих вроде бы
слишком интимных делах, хочу ему сказать, что это самое “глупый кот” не более чем нарицательное, ласковое обращение, а на самом деле глупости во мне нет ни на йоту, ни на
одну из моих многочисленных шерстинок. Вот уже девять лет я живу в центре всего
семейства и отлично понимаю даже малейшую их реакцию. И ту, что выплескивается
наружу, и ту, что остается внутри, проявляясь лишь слабым напряжением мускулов или
же легкой грустью, или радостью, появляющейся во взгляде.
Они не подозревают о моей способности подмечать подобные эмоции. Иногда это плохо для меня, потому что в опасные моменты я понимаю, что истинные помыслы и стремления глубже показных.
Бегония-мать посвящена во все школьные дела, по крайней мере с тех пор, как я вошел
в этот дом. Хотя, в дела начальной школы уже не посвящена, поскольку никто из семьи не
учится в начальных классах, и это ее и не касается. Сейчас я имею в виду дела школьного
родительского комитета,состоящего из родителей учеников. Порой кажется,что они везут
на себе школу больше самих преподавателей.
Боже, а сколько раз я присутствовал на собраниях родительского комитета, или на чем-
то подобном в домашней гостиной. Тому, кто всем заправляет, вовсе не нравится, что эти
сборища устраиваются здесь, и, помнится мне, однажды он разозлился даже пуще прежнего и в гневе выбежал в парк. Особенно он не может простить, если эти встречи происходят без его на то ведома. Я его понимаю, хотя иной раз он перегибает палку.
Обычно он приходит домой вечером и, уставший, садится ненадолго в гостиной, а потом
принимается работать на машине для письма... Если домой должны прийти люди или уже пришли, он недоволен этим – ведь он должен поприветствовать собравшихся и вынужден слушать, как они разговаривают, причем не всегда тихо. Он не может сосредоточиться на том, что делает... Другими словами говоря, его планы идут коту под хвост. Особенно сильно он огорчается, если должен писать, хотя так бывает почти каждый день.
- Я бы остался в своем кабинете, – услышал я его сетования. Он имеет в виду школьный
кабинет, где работает по утрам. – Хоть бы предупредила, по крайней мере...
Такое просходит не то, чтобы часто, но я-то понимаю, что эти посиделки ему мешают. Я
уже говорил, что отцу не нравятся сюрпризы, во всяком случае подобного рода.
Я хотел поговорить о Бегонии-матери, но отвлекся.Так вот она уйму времени уделяет школе. Она никогда не была большой любительницей поглядывать на часы. Мать редко ими пользуется. Вообще, в этих часах есть нечто забавное: они все лишают ее спокойствия, как только она наденет их на руку. Недавно в разговоре я услышал, что ход часов ее раздражает. Не понимаю, как такое возможно, но за то время, что я провел в этом доме была безвозвратно потеряна уже уйма разных часов. Они служат самое большее два-три года. После этого Бегония-мать вынуждена распрощаться с ними, такими новенькими на вид и совершенно сбрендившими внутри и отсчитывающими время по-своему, не так, как все остальные часы.
Но, разумеется, говоря об отсчете времени, я имел в виду вовсе не наручные часы, этот
достаточно дорогой каприз Бегонии-матери, а ее чувство времени и меры. Когда Бегония-
мать уходит из дома и говорит, к примеру, “пойду схожу за луком к Римини” – это название магазина, находящегося неподалеку от нас, – она может прекрасно проболтаться и вернуться через час. Позвонив в дверь, а это еще одна ее особенность – она никогда не берет ключи, Бегония-мать еще какое-то время остается стоять у открытой двери лифта, завершая явно долгую беседу с тем, кто находится внутри. “Я встретила Пепиту, Альберто, Хуана”...
Дело в том, что Бегония-мать знакома со всеми на свете, и со всеми на свете она ведет беседы. Это – одна ситуация. То же самое происходит с членами родительского комитета, когда они приходят поговорить. Анхель, Елена, Марисоль, Энкарнита, Хуанхо… Кто там еще... Мне знакомы все имена. Они звонят по телефону, приходят домой (нечасто, не правда ли?), присылают записки и передают сообщения через Уксию и Мичу. Эти двое пока еще учатся. В этом доме имена этих людей так знакомы… Они настолько привычны, что, кажется, только тот, кто всем заправляет, не знает, с кем говорит, когда должен принять телефонное послание, случайно ли или если находится дома один. Он записывает его на белой досточке для сообщений, которую собственноручно повесил на кухне, под полкой, на которой громоздятся его книжки с рецептами.
Однако, это совсем другое дело, и я не хочу углубляться в данную тему. С тех пор, как я
пришел сюда жить, тот, кто всем заправляет, постоянно готовит еду по воскресеньям, за исключением отпуска. У него целая библиотека книг с рецептами, которая занимает всю заднюю часть самой кухни. На белом гвоздике висит передник, курточка, косынка, и высоченный колпак… По воскресеньям, с самого утра, отец часами проводит время на кухне, готовя еду, одетый во все белоснежное. Но нужно, чтобы его не отвлекали и не прерывали. Я сам видел, он становится хлеще пантеры, когда работает в кабинете.
Ну понятно, я никак не могу сосредоточиться на персоне Бегонии-матери. Все потому,
что меня больше интересует тот, кто всем заправляет. Мне не удается его раскусить. Он лучше других скрывает свои чувства, хотя и в меньшей степени, чем думает сам. Но как бы хорошо Бегония его не знала, а все же иной раз, как я уже упоминал, говорит ему прямо в глаза, что даже после тридцати лет не представляет, как он отреагирует. А ведь Бегония-мать семи пядей во лбу, она очень умна. И особенно у нее развита интуиция. Она сразу видит человека насквозь. И если кто-то с самого начала ей не понравился, то плохо дело. Дело не в том, что этот человек ей неприятен, и она испытывает к нему стойкую неприязнь, а в том, что, как правило, этот человек не оправдывает ее ожиданий. В этом Бегония-мать поразительна. Ясно, что у нее тоже есть недостатки, она тоже не без греха. Я говорю так не со зла, но эти вспышки ее плохого настроения просто ужасны. “Она, как газировка,” – говорит бабуля. Но все это впечатляет тех, кто с ней незнаком. Она орет, вопит, гоняется за тем из ребят, кто ее разъярил. Обычно, ребенок удирает, смеясь, поскольку великолепно знает, что как только мать устает вопить, верещать и носиться, ее гнев немедленно проходит. Я видел также ее угрозы тому, кто всем заправляет. Она говорит, что уходит из дома. И выходит на улицу, напоследок сильно хлопнув металлической входной дверью. Где-то там на улице она и пребывает какое-то время. Домой она возвращается с достоинством и довольно долго ни с кем не разговаривает. Но лицо матери уже спокойно, а взгляд уже светел и ясен.
Она очень обаятельна. Так все говорят. Тот, кто всем заправляет, всегда сетует на одно и
то же. Он упрекает ее, конечно же в шутку, что какой-то тип спрашивал о Бегонии, почему
она не пришла. И пусть придет эта женщина, само очарование, такая красивая, обаятельная, божественная. Весь свет клином сошелся на ее красоте.
- Они совсем не обращают на меня внимания, – жалуется отец. – Складывается такое
чувство, что с тобой вовсе не знакомы…
Что касается отца, он тоже время от времени впадает в ярость. Почти всегда из-за денег.
Особенно когда приходят счета. Он разглядывает их снова и снова.
- Ничего себе, семьдесят тысяч песет из “Английского Двора”… Это уведомления о
том, что остался долговой счет… Но ведь я дал тебе двадцать тысяч дуро в купонах на распродажу в супермаркете…
И принимается сопеть и цокать языком… И проверяет чек… Такое ощущение, что он
хочет сказать что-то еще… И говорит:
- Как бы дотянуть до конца месяца…
Бегония-мать подпрыгивает. И даже впадает в ярость. Она способна наговорить отцу кучу гадостей:
- Если у нас все идет так плохо, не понимаю, какого черта тебе приспичило это
путешествие в Италию в прошлом месяце.
И следом:
- Зачем тебе понадобилось растранжирить все деньги на эти подарки к серебряной
свадьбе? Зачем, ведь это было не то, что я хотела…
Когда до нее доходит, уже ничего не исправить. Она жалеет об этом, но все уже сказано.
Но, как я уже толковал, интуиция – ее главное оружие, ее козырь. Она необычайно впечатлительна, чтобы распознавать все оттенки интонаций, используемых ее мужем для
возражений и ответа. В этом доме отцовы интонации всем давно уже отлично известны.
Обычно, отец не кричит, он защищается голосовой палитрой, словно разнокалиберными
пистолетами. Бегония-мать выходит из себя. Она бесится, потому что во всех их перепалках, начиная с самой первой, отлично умеет распознать силу и тяжесть обид и оскорблений, которую несет каждый из них.
Во всяком случае, нужно сказать, что эти перебранки уже принадлежат истории. В
последнее время при мне споров не было, сам не знаю почему. Возможно, стало лучше с
деньгами, а может потому, как уверяет Бегония-мать, что тот, кто всем заправляет, достиг
нирваны и почти что ни на что не злится. Последний раз, когда Бегония-мать сердилась на
отца, был совсем недавно, но отец был уставшим и не отвечал. В тот день мать настаивала на том, что он должен больше есть, если не собирается заболеть, — думаю, что она произнесла анорексия, — и все из-за проклятого стремления похудеть.
- Одиннадцать килограммов за месяц, — хвастался отец.
Мать волновалась.
- Хотя мне еще остается спустить два-три килограммчика, — удовлетворенно улыбаясь,
подначивал жену тот, кто всем заправляет.
- Вот редиска! — шумела она. — Ты сейчас же ее съешь...
И. словно обращаясь к младенцу, придвинула к нему поближе тарелку с поджаренным до золотистой корочки филе. Не переставая улыбаться, отец отодвинул от себя тарелку, а
мать снова придвинула ее.
- И все потому, что этот дурак, – мать ткнула пальцем в Мичу, – сказал тебе утром:
“ Папа, что это ты у нас носишь под галстуком?»
Дети напрочь забыли об этом эпизоде. Тот, кто всем заправляет тоже. И только Бегония-
мать слегка разозлилась.
Она такая, Бегония-мать, и останется такой до самого конца. Когда она злится, то
входит в раж, ее даже бросает в жар, и она краснеет. Таких людей, как она, обычно причисляют к редкой плеяде людей благородных и порядочных. Я говорю – редкой,
предвосхищая то, что произойдет с нами потом. Я услышал из разговоров, что это
общество с каждым днем все более жестоко и агрессивно, оно превращает молодежь в
безжалостных и бездушных людишек.
“Мы только готовим их к тому, чтобы стать сильными, – услышал я однажды в разговоре. – Эта тема весьма щекотлива, – говорил как раз тот, кто всем заправляет,
своей жене. – В этом вопросе все так сложно, ведь дети растут слишком быстро и
слишком рано все понимают”.
Но дети, особенно младшие, больше похожи на мать, и пока еще великодушны.
El Corte Ingles, “Английский Двор” – один из крупнейших универмагов Барселоны
la cuenta en numeros rojos – счета с красными цифрами означают задолженность
vales del economato – чеки(купоны) на распродажу в супермаркетах (economato) для определенной группы людей
Глава 15. Мое семейство: дети.
Дети – это мой мирок. Я хочу сказать, что вырос на их руках, играю с ними и, конечно
же, много раз злился и злюсь на них. В том случае, когда я зол, наружу выползает мое
кошачье естество. Ах, как красиво звучит – кошачье естество! Так вот, когда кошачье
естество выползает наружу, я кусаю их за руку, или за икру, а, что первым подвернулось, за то и цапнул. Или же они уносят мои нежности и ласку в виде царапины на том месте, куда я могу дотянуться. Все это так, но как бы сильно зол я ни был, я никогда не бросаюсь лапами в лицо. За этим я всегда слежу. По крайней мере, с давних пор. Хотя в моем арсенале имеются совершенно разные наказания в час расплаты.
Не помню, но Бегонию-дочь, я, по-моему, никогда не царапал. Если только, когда мы были
совсем маленькими... Вероятно, это на самом деле так, ведь я также не припоминаю и того,
чтобы она заставила меня злиться. Она всегда великолепно со мной обращалась, с самого первого дня, как только взяла меня на руки. А вот Луису Игнасио я отвешивал какого-
никакого тумака лапой, да и царапал его с большой охотой, потому что этот здоровенный толстяк – хотя теперь он не такой толстый, поскольку, проведя несколько месяцев в больнице
после того случая, он сильно похудел, – так вот он зачастую нагонял на меня страх. Он частенько устраивал истерики, с силой вытягивал руку, и нехило швырял меня на пол так, что мне казалось, вот и смерть пришла. Да уж мало, не покажется. Ему нравилось смотреть, как я качусь по плиткам кухонного пола. Когда я осознал, что единственным его стремлением было поиграть со мной, я перестал сопротивляться. Хотя несколько раз я все-таки протестовал. Правда, очень редко, особенно в последнее время, и мне так жаль.
Мало того, что вернувшись из больницы, Луис Игнасио казался тенью прежнего
здоровяка, теперь он еще и передвигался с трудом. Он ходил по стеночке, передвигая ноги,
как эти железные куклы, мелькающие с экранов телевизоров.
Сейчас он ходит получше и, когда он, лаская, поглаживает меня, я понимаю, что после
возвращения его руки потеряли былую силу и крепость. Бедняга, как же ужасно то, что с
ним произошло! И даже теперь...
Но я никогда не слышал от него жалоб. Только иногда, когда он играет за компом в своей
комнате, а я развалился у окошка на диванной подушке, нежась на солнышке, я слышу, как он злится от своей неловкости. Он полагает, что я сплю.
В подобных притворствах я – виртуоз. Ха, стоит мне прикрыть глаза, и все тотчас же думают, что я в ручонках снов и в лапках сновидений. Они говорят, что я только и делаю, что дрыхну всю жизнь. Да, уж, конечно, как бы не так! Первостатейное вранье! Когда я валяюсь на солнце, я заставляю свою память вертеться. Мне нравится прокручивать воспоминания. Они плавно текут в моей голове, сталкиваясь и налезая одни на другие. Моя лень дает возможность сталкиваться этим воспоминаниям, и я ровным счетом ничего не делаю, чтобы этого избежать.
Но, когда хочу, я выстраиваю по порядку картины прошлого, как в кинофильме. Что и говорить, в моей памяти хранится множество вещей, о которых никто даже не подозревает. Вдобавок я использую эти воспоминания в своих тайных хитростях. Вот, например, домочадцы очень сильно удивляются, когда видят, что я открыл плохо закрытую дверь, какой бы тяжелой она ни была. Я знаю, как заставить ее приоткрыться чуть пошире, а потом усилием лапы сдвинуть ее еще больше. Дело в том, что они и понятия не имеют о том, какую силу я могу развить, когда нужно.