— Синьор, я же сказал: орел не продается!
— Я набавлю втрое, вчетверо… Решай!..
— Не продается.
Рыбаки молчали. Лишь один Антонио что-то глухо забормотал, открывая широко рот, словно ему не хватало воздуха для дыхания. Он медленно поднялся, и тут все увидели, как он немощен и стар, Антонио.
— Джованни, отдай орла! — взмолился он плачущим и скрипучим голосом. — Джованни, отдай!.. О мадонна, мы сможем купить собственную лодку…
— Антонио, иди прогуляйся, — поднявшись, в свою очередь строго сказал Филиппо.
Всхлипывая, Антонио послушно отошел в сторону.
Всю свою долгую жизнь он мечтал быть независимым от владельцев лодок… и вот представился случай… Слезы медленно текли по морщинистому лицу старика.
— И камни роняют слезы, — сказал Бенито.
Он сидел на песке, скрестив по-турецки ноги, и было похоже, что его совсем не интересует происходящее. Лишь временами какая-то злая усмешка кривила губы толстяка.
Гетбой удивленно глядел на мальчика. Не оставить ли Джованни в покое? Нет, дело здесь не в мальчишке… Ему, Гетбою, бросили вызов… И кто? Какие-то нищие сицилийцы. Иностранец улыбнулся. Что ж, не пройдет и трех-четырех дней, как он украсит свой кабинет чучелом орла…
— Соглашайся, все равно орел будет мой! — сказал Гетбой, уже не скрывая угрозы.
— Вы хотите взять птицу силой? — спросил Джованни.
— О нет, я хочу, чтобы ты сам, добровольно отдал мне орла. И ты отдашь. А когда ты это надумаешь, дай мне какой-нибудь знак… Ну, подними белый флаг на крыше барака.
— Синьор, мне не нравятся белые флаги! — сказал Джованни и рассмеялся.
Гетбой ушел. Он шагал не торопясь, повидимому что-то обдумывая. На виллу он вернулся не в духе. «Что же, собственно, произошло?» — думал он, подходя к огромному каштану, под которым всегда любил отдыхать после прогулки. Но на этот раз, нахмурившись, он прошел мимо. Как большинство людей, имеющих неограниченную власть над другими людьми, он был мелочно самолюбив: ему даже и здесь, на вилле, слышался дерзкий вызов в смехе маленького итальянца. И к тому же у Гетбоя были скверные нервы; порой у него случались припадки непонятной тоски, как яд, разрушающей сознание. Тогда, по совету врачей, он выбирал для отдыха морские пустынные берега. На этот раз он выбрал Сицилию. Горячий морской воздух и целебная тишина Ионического моря благодатно действовали на Гетбоя.
4
Небо темнело. Темнело и море, отражая последние, золотисто окаймленные облака. После ухода иностранца Бенито вдруг оживился.
— Пойду к Мартини, попрошу в долг бутылку вина, — сказал он, ни к кому не обращаясь, но так, чтобы все слышали, и быстро зашагал прочь от барака.
— Не грусти, Джованни, — сказал Филиппо. — Рыбакам не по нутру подачки!
— У меня так кружится голова… — признался Джованни.
Чтобы собраться с мыслями, он приблизился к самому морю, даже зашел по колено в воду и, не замечая этого, так и стоял, задумавшись.
5
Чарльз Гетбой настежь распахнул окна и крикнул:
— Эй, Дэн, виски, и похолоднее!
Дэн, рослый, широкоплечий человек, лет сорока на вид, принес виски и, склонив привыкшую к покорности голову, стал возле стола, ожидая дальнейших распоряжений.
— Можешь идти, Дэн! — сердито, сквозь зубы, пробормотал Гетбой и приступил к бутылке.
В открытое окно дул «мессинец» — теплый ночной ветер. Море проснулось, и по его мягкому, протяжному шуму угадывалось, что там, внизу, на берег накатываются неторопливые длинные волны.
— Где ты там, Дэн? — снова позвал Гетбой.
Дэн сейчас же вошел в комнату.
— В саду какой-то шум, — сказал Гетбой. — Пойди узнай, в чем дело.
Но Дэну не пришлось выйти в сад. В дверь постучали.
В кабинет вошел сторож Арчибальд с жирными кислыми щеками и квадратным подбородком, заросшим серой щетиной.
Там какие-то двое спрашивают вас, хозяин, — сказал он, завистливо поглядывая на бутылку писки.
Это были Антонио и Бенито, оба изрядно выпившие, За плечами Бенито болтался мешок с орлом, который испуганно вскрикивал и рвал клювом пропахшую рыбой мешковину.
Гетбой сразу понял, что произошло. Он беззвучно рассмеялся.
— Вы, наверно, все передрались там, на берегу? — спросил он весело.
— Все… Все… — желая угодить Гетбою, солгал Бенито.
— Враки! — неожиданно разозлившись, повысил голос Гетбой. — Орла вы украли… и вы отнесете его назад… Мальчишка должен сам отдать его мне. И он отдаст! Слышите?
Гетбой отошел к окну, скрестил на груди руки и незаметно подмигнул слугам. Арчибальд и Дэн, засучив рукава, бросились на похитителей орла. Вскоре Антонио и Бенито лежали на паркетном полу.
— Встаньте! Идите и водворите орла на старое место! — властно сказал хозяин.
— Есть, синьор! — поднимаясь, угодливо заскулил Бенито.
Поднялся и Антонио. Он тяжело дышал, закрыв ладонью глаза. «Воров бьют, и без всякой жалости. Что же, и вы получили сполна, старый осел Антонио», — думал он с грустью.
Сторож грубо выпроводил их за ворота виллы. Они шли молча, не останавливаясь, вдоль берега, той самой дорогой, по которой так недавно шагали к вилле, полные самых радужных надежд.
«Не сомневайся! Нам щедро заплатят, Антонио», — говорил Бенито.
«Хозяин виллы — богатый синьор, верно, — поддакивал Антонио. — Ему дать нам кучу долларов легче, чем плюнуть… О, тогда я куплю парусник для артели! Я скажу всем, что неожиданно получил наследство, да простит мне мадонна кражу орла!»
Бенито с презрением глядел на старика. Нет, он, Бенито, не дурак — отдавать деньги артели. Он уедет куда-нибудь подальше, например в Неаполь, и заживет там в свое удовольствие.
А теперь?.. Не утопить ли эту проклятую птицу?
До барака оставалось не больше двухсот метров. Оттуда тянуло крепким запахом смолы: повидимому, рыбаки с вечера конопатили лодку. Ветер попрежнему дул со стороны Мессинского пролива.
— Антонио, — вдруг жалобно взвизгнул Бенито, — я не вернусь… Возьми орла!
Согнувшись, Бенито скрылся в темноте.
Рыбаки крепко спали. Ничто не нарушало их покоя. Джованни лежал на спине, и было похоже, что ему снятся веселые мальчишеские сны — он то и дело улыбался. Но когда Антонио тронул его рукой, он сейчас же проснулся:
— Что случилось? Не заболел ли ты, Антонио?
— Нет, тише… Идем, я должен рассказать…
И Антонио рассказал о похищении орла. Джованни гневно сжал кулаки:
— Это все Бенито… И ты отличился, старый…
— Осел! — со злостью к самому себе добавил Антонио.
— И отчего ты не плачешь? Ведь ты недавно плакал и скулил: «О мадонна!..» А сейчас у тебя совсем сухие глаза!
— У меня плачет сердце… — опустив голову, чуть слышно ответил Антонио.
Эти слова тронули Джованни. Так, без слез, плакала его сестра Анджелина, когда от немецкой бомбы рухнул их дом и похоронил под стенами отца… И Джованни глядел и глядел на Антонио. Лицо старика было смешным и жалким. Вот он весь сжался и стал маленький.
— Так, — наконец сказал Джованни с печальной усмешкой. — Ты меня избрал в судьи… Вот я и говорю: ладно, Антонио!
— Простил? Правда?
— Правда.
— Джованни, можно тебя обнять?
— Не люблю нежностей.
— И ты никому не скажешь?
— Никому.
Джованни оставил Антонио, подошел к орлу и ласково погладил его теплые крылья:
— Спи, спи, Амико, и, пожалуйста, поправляйся.
Звезды ярко светили над берегом и морем. Где-то вблизи вскрикнула спросонья чайка: «Где я? Где я?» И орел, который совсем было успокоился, ответил ей тревожным клекотом.
— Спи, — улыбнувшись, повторил Джованни, — набирайся сил — ведь тебя ждет не дождется небо. Спи, а я пойду принесу воды.
Джованни взял ведра и направился к вилле. Там у водонапорной колонки стоял Арчибальд, сторож Гетбоя.
— Воды не будет! Назад, назад, мальчишка! — лающим голосом закричал он, сильно коверкая итальянские слова.
Джованни застыл перед ним, не в силах тронуться с места.
— Синьор, разве это ваша вода?
— Да, водопровод Гетбоя.
Ведра, сначала одно, а потом другое, выпали из рук Джованни. С просьбой, в которой были отчаяние и бессильная ярость, он обратился к сторожу:
— Синьор, разрешите…
— Сначала отдай орла. Так сказал хозяин… Ну, живо, марш от колонки!
Джованни поднял ведра. Он шел и шатался. Что будут делать рыбаки без пресной воды? Верхняя терраса берега, кое-где поросшая кустами скумпии, с холмами желтой выветрившейся глины, была совершенно безводна. Лишь в трех километрах отсюда находился родник, ворчливо сбегающий к морю. В глазах Джованни засветилась надежда. Не перенести ли туда стоянку? Нет, там каменистое дно — невод весь изорвется. Но что же делать?.. Упрямое, веселое выражение появилось на лице Джованни. Надо поменьше спать, и все наладится. Вода будет! Так-то, синьор Гетбой…
Целую неделю Джованни таскал по ночам ведрами воду из далекого родника. Рыбаки ничего не знали. Лишь только на восьмой день Эмилио сказал с досадой:
— Никак не пойму, что стало с водой? От нее бурлит в животе…
— Вода не водопроводная, — сказал Филиппо, подозрительно глядя на Джованни.
— Водопроводная!
— Нет, — повторил Филиппо. — И похудел ты в последнее время… Ну-ка, скажи, в чем дело?
Все выяснилось. Рыбаки, возмущенные поступком Гетбоя, долго молчали.
— Так вот ты какой, Джованни, — наконец нарушил молчание Алессандро.
Он зашел в барак и сейчас же вышел оттуда, держа в руках вещевой мешок, оставленный Бенито. Швырнув мешок в яму, куда выбрасывали рыбьи кости, негодное тряпье и ржавые консервные банки, он обратился к рыбакам:
— Сдается мне, что Джованни полагается полный пай…
Рыбаки все как один подняли руки.
Джованни, который получал лишь половину рыбацкого пая, растерялся.
Неужели он, мальчишка, стал таким же, как и взрослые рыбаки? Он стоял смущенный и даже испуганный.
А рыбаки поочередно — таков был обычай — подходили к нему, обсыпали песком и нараспев выговаривали немудрое двустишие:
Не бойся жизни трудовой,
Дружи с ветрами и волной.
6
Белый флаг на крыше барака не появлялся.
«Надо менять игру», — решил Гетбой.
В это самое время Алессандро, зорко поглядывая на море, сказал:
— Глядите, тянет ровный левант и идет по течению.
— Ветер добрый, — подтвердил Антонио.
Рыбаки долго смотрели на море. Что они там высмотрели, Джованни не видел, он только знал: все ждут подхода макрельного стада. С этой минуты рыбаки стали говорить почему-то тише. Они рано легли спать, пожелав друг другу удачи.
Не спал один Алессандро. Он сидел на корме вытащенной на берег лодки и курил трубку за трубкой. В четыре часа утра раздался его громкий голос:
— Идет макрель, эй!
Как много макрели в море! Она выпрыгивает из невода, разгневанная и сверкающая.
Вот оно наконец, пришло рыбацкое счастье!
Было жарко. Хотелось пить. Но ни у кого не было времени напиться. Антонио, который выбирал из невода рыбу, то и дело до самых плеч погружал руки в прохладное шумное серебро и смеялся. Он словно помолодел, стал выше, даже морщины разгладились на старом лице. Повеселел и рыбак Луиджи.
Вскоре парусная лодка, полная до краев — а в ней не меньше тонны макрели, — поплыла к лабазу Мартини. На берегу остались двое — Эмилио и Джованни.
Море белело парусами. Они, как огромные лилии, покачивались на воде. И всюду — над мачтами, берегом и волной — кружились крикливые чайки. Этот день ничем не отличался от других дней. Так же, как и всегда, светило жаркое солнце, синело небо и тихо шумели волны. Но Джованни казалось, что еще никогда не было такого славного дня здесь, на берегу.
Джованни накормил орла, навел порядок в бараке, а Эмилио, самый молодой и сильный рыбак, лежал на песке, весь охваченный безмятежной ленью.
— Макрель идет — душа поет, — сказал он Джованни, — и ветер рыбный… — Эмилио не договорил о ветре. Он вскочил на ноги и закричал: — Джованни, гляди!.. Наша лодка с рыбой… Идет в Катанию… Мартини не взял макрель…
— Мартини? — Джованни не сразу понял, в чем дело.
— Мартини, да… Ах, гадина! Рыбу везут в Катанию. Отдадут за гроши, как потерявшую свежесть. Видишь, какое жаркое солнце…
Вдали виднелся знакомый парус рыбачьей лодки. Там Филиппо, Алессандро, Антонио и Луиджи… Сердце Джованни сжалось от боли.
Эмилио в бессильной ярости сжимал кулаки. Он весь сгорбился, кровь отхлынула от его лица, и оно стало землистого цвета, как у людей, заболевших тропической лихорадкой.
— Пойду к Мартини, узнаю, в чем дело. Ах, гадина!
Отпустить Эмилио было опасно.
— Я пойду с тобой, — сказал Джованни.
Они поднялись наверх, подавленные, ослабевшие. Поравнявшись с виллой, они увидели Гетбоя. Он находился на башне и, повидимому, любовался полуденной морской синевой. Огромная вилла казалась пустынной, лишь один Арчибальд сидел у ворот и с важным и сосредоточенным видом чистил хозяйское ружье. Увидев Джованни, он отставил ружье в сторону и поднялся.
— Мой хозяин купил лабаз Мартини. Сдавайся, Джованни! — сказал он, самодовольно ухмыляясь. — Твой орел у хозяина, как чирей на носу…
— Вот оно в чем дело! — Джованни напряг все силы, чтобы не плюнуть в лицо гетбоевскому слуге.
— Значит, всему виной твой Амико! — Эмилио снова сжал кулаки.
— Вернемся, — тоскливо сказал Джованни.
— Нет, пойдем к Мартини!
На дверях лабаза было выведено мелом: «Рыбу не покупаю».
Сам Мартини, изрядно выпивший, сидел на скале и горланил песню сбежавшего Бенито:
Черный бриг. Пальба гремит!
В карманах золото звенит…
Карманы Мартини были набиты пачками лир, полученных от Гетбоя. Хозяин лабаза был очень доволен собой.
— А-а, из артели Алессандро! — сказал он смеясь. — Зря пришли… Лавка закрыта. Гуляй, синьор Аттилио Мартини!
Он принял величественную позу и снова запел:
Черный бриг. Пальба гремит!
— Вот тебе черный бриг, собака! — Эмилио дал волю своим кулакам…
— Каков, а? — никак не мог успокоиться Эмилио.
Они шли берегом, все время поглядывая на море, но там среди множества парусов их лодки не было видно.
— Амико один, без присмотра! — вдруг испуганно закричал Джованни.
— Ох, пропали мы все… — думая совсем о другом, сказал с горечью Эмилио.
— Я побегу, Эмилио!
Но, к удивлению Джованни, на берегу было все в порядке. Амико, просунув голову сквозь прутья корзины, участливо поглядел на него своими зоркими сверкающими глазами.
Вскоре подошел и Эмилио.
— Уже поздно. — сказал он с беспокойством.
Он вошел в барак, лег на свою койку, не проронив больше ни одного слова.
А Джованни все стоял возле орла.
7
Пришли сумерки. Одна за другой зажглись вечерние звезды.
Джованни развел костер и принялся разогревать уху. Поднялся ветер и принес с моря звук сбитого паруса, скрип уключин. Раздался голос Филиппо:
— Эй, там, на берегу!
— Есть на берегу! — глухо отозвался Джованни.
Злые, усталые рыбаки вытащили на берег лодку и подсели к костру.
— Плохи наши дела, Джованни, — сказал Алессандро. — Все ли тебе известно?
— Все, Алессандро.
— Как же нам быть, вот задача, — сказал Филиппо с таким видом, словно от одного Джованни зависела судьба рыбаков.
— Не знаю… Как все, так и я…
— Ответ хороший, — сказал Алессандро.