Японцы тоже крутили головами и увековечивали на цифровых носителях потрескавшиеся стены и надписи на фанерных креслах, а уж похождения штандартенфюрера Штирлица их поразили просто в ил, я присутствовал на том просмотре и японцев видел. Правда, насчёт опилок договориться так и не удалось.
Так вот, Упырь тоже кинотеатром поразился. Я должен был, наверное, испытывать патриотическую гордость, но не испытывал ничего и ничуть.
Давай играть в щелбаны, — неожиданно предложила Катька.
Как это?
Ну, каждый берёт свой билет и называет цифры номера. У кого меньше всех — тому пробивают разницу. Например, если у тебя два, а у меня пять, ты получаешь три щелбана. Играем?
Мы стали играть в щелбаны совсем как детсадовцы какие. У Упыря оказался последний билет, и все щелбаны достались ему. Катька, у которой обнаружились длинные аккуратные ногти, от своей порции пробива отказалась в мою пользу, а я уж Упырёнка не жалел, всаживал в его тощий лоб тяжеловесные фофаны, причём стремился вкладывать в каждый щелчок вес всего тела. Так что к концу нашей игры у Упыря на лбу образовалась такая приятная припухлость.
Пробил последний щелбан и отвалился на спинку.
Полегчало? — зачем-то спросила Катька.
Сама предложила играть, — нашёлся я.
Да мне не больно... — отмахнулся Упырь
Послышались тяжёлые шаги, пыхтенье и ругань —
это Сарапульцева поднималась по узкой лесенке в кинопроекторную будку. Потом стало тихо, свет резко погас, и почти сразу же по экрану запрыгали кресты, звёзды, цифры и другая разная предфильмовая дребедень, а потом сразу заговорило кино.
Сначала я сидел и смотрел куда-то в сторону экрана, но не на сам экран. Я всё думал, как получилось, что мы тут все оказались вместе, и всё больше приходил к выводу, что мать моя приложила к этому руку.
Затем я неожиданно обнаружил, что идёт совсем не то, что было заявлено на афише. Новый фильм. И интересный. Не исключено было, что мать специально достала его из особого фонда — там новые фильмы в старых форматах, таких мало, но они есть.
Остальные тоже смотрели не отрываясь.
Ну, за исключением Вырвиглаза. Он сидел в вальяжной позе и пробирался рукой по спинке сиденья, — видимо, с целью приобнять свою спутницу, как всегда, в своём репертуаре.
Я увлёкся фильмом, а потом что-то грохнуло, и я увидел, как Вырвиглаз поднимается с пола, а его подружка направляется к двери. Вырвиглаз отряхнулся и с независимым видом устроился в кресле. Ближе к финалу я стал раздумывать, не стоит ли мне немного последовать примеру Вырвиглаза. Не в том смысле, что бы получить в лоб, а в смысле взять Катьку за руку.
Но так и не решился.
Фильм закончился, свет загорелся, Вырвиглаз дёрнул из зала, мы тоже выбрались из кресел и проследовали к выходу, возле которого уже поджидала нас счастливая Сарапульцева.
Ну что, женихи? — подмигнула мне она. — С невестами-то перезнакомились?
Я не ответил, мы выбрались на улицу и остановились возле крайней колонны. Было ещё светло, домой идти не хотелось, хотелось пойти проводить Катьку. Рядом с остановкой ошивался озлобленный Вырвиглаз, ему хотелось подойти к нам, но он не знал, как это сделать, чтобы не быть осмеянным. Но он всё-таки не выдержал, приблизился, в предупредительных целях закурил. И огорошил:
А вы в курсах, что Сарапульцева — негритянка?
Это пробило даже Катьку.
С чего ты взял? — повелась она.
Факт, — Вырвиглаз выпустил облако неприятного дыма, — эта жаба негритянка.
Я представил Сарапульцеву... Кто угодно, но не негритянка.
Причём не простая, а принцесса, — продолжал врать Вырвиглаз. — Из королевского рода.
Она же белая... — растерянно сказала Катька.
Такое бывает, — вставил Упырь. — Если дедушка или бабушка были неграми, то...
Точно, — кивнул Вырвиглаз. — У неё бабушка была негром. И дедушка. Они приезжали сюда перенимать опыт. Однажды они ехали на трелёвочном тракторе, и оторвался трос, оба негра погибли, а девчушка чёрненькая осталась, на ней потом один тракторист женился...
Я же знаю мать Сарапульцевой, — перебила Катька. — Она же совсем не негритянка!
Она до сих пор на лицо грим накладывает, — заявил Вырвиглаз. —Ты же её голой не видела?
Я в очередной раз подивился Вырвиглазовой безбашенности. И его безбашенности, и безбашенности его фантазии.
А ты что, видел? — усмехнулась Катька.
Конечно, — совершенно спокойно ответил Вырвиглаз. — Конечно, видел. Я когда маленький был, меня мать водила ещё в женскую баню, так я помню там чёрную тётю. Я у мамы спрашивал, а что это за чёрная тётенька, а мама отвечала: «Это Сарапульцева, она негритянка...»
Вы же с отцом недавно сюда приехали, — подловила его Катька. — Как же ты видел её тогда?
Вырвиглаз понял, что заврался, и обиженно замолчал.
А он просто другую негритянку в бане видел, — сказал я. — Другую негритянку в другой бане. И не негритянку, а эскимоску. Верней, эскимоса...
Заткнись, — коротко рыкнул Вырвиглаз.
Хватит, — брезгливо поморщилась Катька. — Давайте про кино лучше поговорим, что ли...
Точно, — согласился я. — Кино мне понравилось. Не зря пошли, однако.
Не зря, не зря, — покивал Упырь. — Мне тоже очень понравилось. И кино, и кинотеатр такой. В стиле ретро. Знаете, в Германии последнее время всё в таком стиле открывают, ну, как в ГДР чтобы было...
Тебе понравилось? — не поверила Катька. — У тебя же у самого дома кинотеатр целый, наверное...
Дома совсем не то, — покачал головой Упырь. — В настоящем кинотеатре по-другому всё. И места много, и запах...
Это кошки просто, — сообщил цинический Вырвиглаз. — Действительно тонкий аромат.
А ты, я вижу, ценитель... — парировала едкая Катька.
Вырвиглаз не нашёлся что ответить, задымил сильнее.
Фильм сам по себе тоже интересный. — Упырь оглянулся на «Дружбу». — Не только кинотеатр... Мне всё очень понравилось.
Я подумал, что не стоит здесь долго задерживаться. Сеансов сегодня больше не будет, так что мать скоро отправится домой. А мне совсем не желалось с ней встречаться. К тому же если всё это мать организовала, то она сейчас может и на улицу выйти.
Чтобы закрепить успех. А то ещё скажет: «Никите так стыдно за то, что он устроил вчера...»
Тьфу!
Пойдём, может? — предложил я, но меня никто не услышал.
Нормальный фильм, это правильно, — согласилась Катька. — Надо будет диск прикупить. В коллекцию.
У Вырвиглаза, конечно, было другое мнение.
Лажа, жабское кино, — сказал он.
Пустил на стену табачной слюной, попытался растереть ботинком, но потерял равновесие и чуть не упал.
Лажа, говорю, — повторил Вырвиглаз. — Сироп.
Почему это? — Катька прищурилась.
Катьке фильм понравился, я видел, как она сидела с прямой спиной. Так сидят, только когда очень интересно.
Вырвиглазу, кстати, тоже было интересно. Он сел по-барски развалясь и разбросав свои хамские ноги лишь после того, как дама отвергла его благосклонность.
Упыря я, правда, не понял. Весь фильм он сидел, положив голову на руки, а руки на спинку впередистоящего кресла. Смотрел. Но эмоций никаких на его лице не было. Надо было на фильм ужасов с ним идти.
Вот Вырвиглаз тот же. Больше всего любит фильмы ужасов. И всегда приглашает на просмотр меня. А когда мы глядим очередной кишечнополостной хоррор, то он громко смеётся, тычет меня в бок, вопит: «Какая байда» — и плюётся.
Это оттого, что Вырвиглаз — трус.
Кинцо лажовое, — повторил Вырвиглаз. — Хорошо только, что почти бесплатное. А диск пусть дураки прикупают.
И чем же оно лажовое? — прищурилась Катька ещё сильнее, так, что глаз почти не осталось.
Да всем. Оригинальностей мало. Даже пню понятно, чем всё дело закончится. Для баранов кино. Для жаб.
А мне вот непонятно было, чем всё закончится, — сказала Катька.
Я же говорю, для баранов кино, — зевнул Вырвиглаз. — Предсказуемый конец...
Непредсказуемый финал в принципе невозможен, — вдруг сказал Упырь. — Условно все финалы можно свести к двум: герой побеждает — герой погибает. Плюс и минус. Что-то ещё придумать сложно.
Вырвиглаз молчал. Упырь продолжал:
Даже в авторском кино финалы предсказуемые. Можно создать непредсказуемое произведение — трудно вывести непредсказуемый финал. Кстати, историки кинематографа склоняются к тому, что отрицательный финал гораздо банальнее, чем положительный.
Мы все глядели на него. Катька даже с интересом. Вот уж не думал, что Упырь может говорить так. Какой умненький. Умненький уродец.
Рожей судьба обделила, мозгом зато укрепив.
Чего это ты там выбулькнул? — спросил Вырвиглаз. — Я не расслышал даже, повтори, не будь жабой.
Отрицательный финал банальней, — повторил Упырь. — Примерно в семидесяти процентах художественных произведений авторы избегают хеппи-энда. Эта тенденция чётко прослеживается примерно со второй половины восьмидесятых годов.
Ты это сам придумал? — осведомился Вырвиглаз.
Не, — честно признался Упырь, — в журнале прочитал. У меня память просто хорошая. Там пишется, что раньше в семидесятых-восьмидесятых был перекос в хеппи-энд, потом всем это уже надоело и стали снимать с плохими финалами. И увлеклись вроде как. На сегодняшний день считается почему-то, что плохой конец правдоподобнее, поэтому так и кино делают.
Конечно, правдоподобнее! — Вырвиглаз снова плюнул. — Потому что жизнь такая! Потому что мир такой! И надо, чтобы в кино была правда! По-другому смотреть неинтересно.
Катька рассмеялась. Она очень умеет смеяться, если захочет, конечно. Искусство — посмеяться так, чтобы человеку начало казаться, что у него что-то к штанам прилипло. Чтобы он забеспокоился и начал вертеться, оглядываться и вспоминать, аккуратно ли он в последний раз посетил туалет.
Чего ржёшь, кобыла? — насупился Вырвиглаз.
Во-первых, я не кобыла, — совершенно спокойно сказала Катька. — Во-вторых, ты дегенерат и неудачник. В-третьих, я тебя понимаю. Тебя бортанула девчонка, ты отвергнут и чувствуешь себя полным ничтожеством... Ничего, к этому надо просто привыкнуть. И ты привыкнешь...
А в-четвёртых?! — скрипнул зубами Вырвиглаз.
А в-четвёртых, твоя логика — самая дерьмовая логика на свете.
Катька сбежала со ступеней и независимо поцокала в сторону своего Кирпичного. Я почувствовал облегчение, мать вот-вот должна была выйти с работы.
Упырь смотрел на меня, я вздохнул и отправился за Катькой. Мы отошли от кинотеатра метров на сто, Вырвиглаз догнал, забежал вперёд и встал на дороге.
Почему это?! — Он сунул в зубы сигарету. — Почему это моя логика дерьмовая?
Упырь глядел то на неё, то на него. Я решал, как себя вести, если они пустятся в настоящую ссору. Придётся бить морду. Вырвиглаз, конечно, не сильно обидится, просто драться с ним — удовольствие небольшое. Впадает в настоящее психопатство, начинает плеваться, кидаться чем попало, краснеть лицом, — короче, зрелище безобразное. И всегда норовит поставить финальную точку, без этого просто успокоиться никак не может. Мастер подлого последнего удара.
Ну скажи, почему моя логика дерьмовая? — Вырвиглаз чуть ли не подпрыгнул.
Скажу. — Катька упёрла в бока кулаки. — Если следовать твоей паршивой логике, то должно быть так. Мир — помойка. Значит, и в фильмах должна быть помойка. Значит, и в книжках должна быть помойка. Везде должна быть помойка — это ведь правда! А чего ж ты тогда ешь, а? Хлебушек ешь, яичницу ешь, картошечку кушаешь. Да и от курочки не откажешься, наверное, да? Как же так, а? Мир — дерьмо, а ты курочку? Мир — дерьмо, так и жри дерьмо!
«Жри дерьмо» Катька уже проорала.
Жри! — Катька даже ногой топнула.
Да пошла ты! — тоже заорал Вырвиглаз. — У нас что сегодня, вечер шибко умных?! Леденец, может, и ты что-нибудь такое скажешь? Умное?
Мне кино в общем-то понравилось. И я был согласен с Катькой. И даже с Упырём я тоже был согласен, меня тоже забодали все эти фильмы, где в конце все подыхают. Посмотришь такой, и тоже в ящик хочется. И правда — плохой конец гораздо скучнее, он сейчас действительно в моде, некоторое кино уже с двадцатой минуты смотреть неинтересно — уже сразу по роже главного героя видно, что в конце его сбросят со скалы. Не, что главный герой всех победит, тоже видно, но те фильмы, где каждому достаётся по гробу, никогда не хочется пересматривать.
Кино мне понравилось, но соглашаться с Катькой я совершенно не собирался. Поэтому и сказал:
Кино так себе. Много штамповки, все оборачиваются именно тогда, когда должны оборачиваться, злодеем оказывается тот, на кого трудно было подумать, негра не убивают, щенок спасается чудесным образом...
Ну да! — перебила Катька. — Тебе надо, чтобы негр этого щеночка сожрал сырым! Тогда будет правда жизни! Сначала щеночка сожрал, затем дерьмо!
По дороге шла пара, люди лет тридцати, они остановились и поглядели на нас с испугом.
А ну вас, — махнул рукой Вырвиглаз. — Чтобы я ещё с вами куда-то... Вы просто придурки. И жабы. Идите вы... Да идите вы!
Сам иди к своим негритянкам! — Катька послала ему воздушный поцелуй.
Вырвиглаз снова плюнул, свернул налево, пролез через забор, спрыгнул в парк и растворился. Мы остались втроём. Стояли, молчали. Парочка ещё немного поглядела на нас и отправилась по своим делам.
А я и не заметил даже... — негромко сказал Упырь. — А сейчас вот думаю — и на самом деле ведь так всё. И негра не убили, и щеночек спасся...
Мимо кривобокой утиной походкой проковыляла Аня-дура. Аня прижимала к боку древнюю коричневую сумку, из которой высовывалась рукоятка молотка. Для самообороны.
Говорят, она уже одного убила, — негромко сказала Катька.
Не добила. Она одного не добила. Его звали Илья.
Может, ко мне пойдём? — предложил Упырь. — У меня много фильмов, даже новые есть. Пойдёмте, посмотрим?
Я представил упырский дом, представил упырский домашний кинотеатр с дорогими красными индикаторами, представил мебель из пупырчатой кожи и голубого стекла, представил упырскую маму в дорогом вечернем платье и подумал, что не хочу идти в упырские гости.
У тебя попса какая-нибудь, наверное, — снисходительно фыркнул я. — Серьёзного бы чего, классики...
У меня «Американская история Икс» есть...
Хватит на сегодня искусства, — сказала Катька. — Проводите лучше меня, хочу спать.
Отличная перспектива — провожать Катьку вместе с Упырём.
Но делать было нечего, пошли провожать. На полпути нас догнал отец Катьки на лошади. У них лошадь есть. Такая, широкого профиля — и огород вспахать, и за грибами сгонять, и просто для души. Катька тоже иногда катается, она неплохо ездит, я видел.
Как отец? — спросил у меня Родионов-старший.
Нормально, — ответил я.
Передавай ему привет, — кивнул Родионов. — Катерина, ты ещё погуляешь или домой?
Домой, па. Только я пешком.
Родионов кивнул и погрохотал в сторону Кирпичного.
Раньше там жили ещё люди, несколько семей, но теперь они переехали, а Родионов скупил все брошенные дома и земли, так что теперь их семейство стало владеть таким довольно большим хутором. Собственный хутор! Второй старший братец Родионовой предлагал вообще переименовать Кирпичный в Родионовку, обнести забором и устроить настоящее имение. А чего, это вполне. Пруды там есть, сады там есть, старые дома можно снести. Везёт Катьке.
У нас лошади не было, — сказал Упырь, — у нас крокодил жил. В большом аквариуме. А потом он выскочил и напал на тётю Люсю, экономку. Пришлось в зоопарк отдать.
Я хотел сострить, хотел спросить: «Тётю Люсю?» — но решил, что не стоит. И промолчал.
А в другом городе у нас был броненосец. Это такой смешной зверь, похожий на свинью. Папа говорит, что броненосцы улучшают атмосферу, у них на работе тоже всегда броненосца держали, а маме он не нравился. Броненосец очень интересный, он если пугается, то сворачивается в мяч, как для боулинга. Папа у меня в боулинг здорово играет, они на работе устраивали раньше чемпионаты, и папа всегда побеждал...
Я слушал. Вернее, не слушал, а так, скользил в сантиметре от этого рассказа, цепляясь порой за колючки — боулинг, дайвинг, кроу-киллеры. Интересно, кто такие эти кроукиллеры? Убийцы какие-то...