Мальчик снова посмотрел на капитана.
— Браво! — еще раз крикнул тот и сел.
— Тише, — вдруг отчетливо сказал конторщик, глядя через голову Майка на капитана. — Тише, вы не в кабаке.
Капитан резко повернулся к конторщику. Майку показалось, что капитан сейчас бросится на его соседа. Но конторщик в упор смотрел на капитана, и лицо у него было решительное и спокойное.
Так с минуту они смотрели друг на друга. Потом капитан пробормотал что-то сквозь зубы и отвернулся. Мальчик удивился. «Вот так герой», — подумал он. Конторщик начинал ему нравиться.
На полотне кривлялся киноартист с гладко прилизанными волосами. Потом… Потом Майк вцепился руками в подлокотники. На экране появилась та самая фабрика, где работает его мать. Конечно, та самая. Здесь возле железных ворот Майк ждал вчера маму. Вдруг мальчик подпрыгнул в кресле. Мама! Вот она стоит в цехе вместе с другими работницами. Ну, сейчас мама скажет, что? она думает о войне.
Зал умолк с той самой минуты, когда на экране появилось зловещее слово «Война». Люди сидели напряженные и неподвижные. Никто даже не шевельнулся, когда капитан кричал «браво», и в настороженной тишине раздавался только наглый, слащавый голос диктора. «Наш корреспондент посетил швейную фабрику, где беседовал с рабочими и работницами…»
Ядовитое облако лжи ползло с экрана в зал, окутывало людей, и они сидели как будто одурманенные. Казалось, что ни у кого не было сил прекратить это. В зале вдруг стало душно, как перед грозой, когда небо уже потемнело, и в тишине не шелохнется ни один лист.
А с экрана несся наглый голос: «Все работницы швейной фабрики утверждают, что в период войны у них были прекрасные заработки, и с сожалением вспоминают время, когда они могли относить свои сбережения в банк и отправлять детей на летний отдых в провинцию».
Диктор на мгновение умолк, и вдруг тишину прорезал звонкий мальчишеский голос: «Неправда! Мама не хочет войны!»
Мгновенье тишины, потом послышался грохот стульев, крики — и забушевала гроза. Мощное «Долой войну!» неслось по залу. Зрители ожили и выпрямились, как выпрямляется после дождя трава, поникшая в предгрозовом душном затишье. Люди как будто избавились от дурмана, кричали, стучали ногами, свистели.
Администрация включила свет. Испуганный вызванной им бурей Майк съежился в кресле. Капитан повернулся к мальчику:
— Это ты кричал, — злобно сказал он.
— Да, это он кричал, — спокойно ответил конторщик и встал.
Тут Майк увидел, что у конторщика нет одной руки. Слева у него болтался пустой рукав. Конторщик поднял здоровую руку. В зале стихли.
— Пусть мальчик еще раз скажет, хочет ли его мать войны! — крикнул он.
— Долой! — закричал толстый мужчина в черном котелке. — Продолжайте сеанс!
В зале снова поднялся шум. Кто-то крикнул, чтобы мальчишку вывели. Конторщик опять поднял руку.
— Пусть тот, — сказал он, когда шум улегся, — кто хочет продолжения сеанса, подойдет сюда. Я ему покажу вот это. — Конторщик помахал пустым рукавом. — Пусть этот человек покажет мне, что он получил от войны.
— Чековую книжку, — ответил чей-то голос, и кругом засмеялись.
Никто не подходил к конторщику. Тогда он протянул здоровую руку Майку, и тот увидел снизу его ласковое, улыбающееся лицо. Мальчик ухватился за руку конторщика и встал рядом с ним.
— Скажи, что? думает твоя мать насчет войны, — сказал конторщик.
Майк оглянулся вокруг. Некоторые смотрели на него с удивлением, многие очень дружелюбно. Капитан сидел отвернувшись и нервно постукивал пальцами по ручке кресла.
— Это неправда, — произнес мальчик. — Мама не хочет войны. Мой отец вернулся без ноги.
Громкий шум покрыл его слова. Люди аплодировали, свистели. Некоторые кричали: «Долой!»
Покрывая шум, снова заговорил конторщик:
— Ясно, кто хочет войны. Давайте сделаем так: уйдем из кинотеатра, и поставим пикет у входа. Пора прекратить фашистскую пропаганду.
— Пикет уже стоит, — крикнул кто-то из задних рядов.
— Тогда пойдемте!
В зале захлопали откидными креслами, и люди начали заполнять проходы. Только несколько человек остались сидеть в опустевших рядах. Директор кинотеатра бегал по залу, уговаривая зрителей не уходить, но его никто не слушал. Капитан, сосед Майка, сидел неподвижно, уставившись на пустой экран. Когда Майк вместе с толпой вышел на улицу, он вдруг вспомнил, что так и не посмотрел «Свет славы». «Ну ладно», — подумал мальчик. Он знал, что сказал правду, и это принесло ему удовлетворение. Да и мужчина за штурвалом на рекламном щите как-то потускнел в воображении мальчика. Другое дело — конторщик. Каким он оказался смелым и решительным человеком! Вот это настоящий герой! С одной рукой — и не испугался капитана.
Майк уже решил бежать домой, когда увидел того человека, который дал ему полшиллинга. Он ходил возле входа в кинотеатр. На груди у него висел плакат с надписью: «Здесь показывают фашистскую хронику. Долой пропаганду войны!»
Майк подошел к нему.
— Это я сказал, что моя мать не хочет войны. — Мальчик застенчиво улыбнулся. — Помните, вы дали мне полшиллинга? Я на них пошел в кино.
Мужчина положил ему руку на плечо.
— Ты сказал правду, — произнес он, — а правда сейчас очень нужна. Я думаю, что ты вырастешь мужественным и смелым человеком.
Майк пошел домой. Мальчик больше не смотрел на рекламные щиты. Он только что видел настоящую борьбу в настоящей жизни.
ДИК
Дик жил в штате Северная Дакота в Америке. У его родителей была маленькая хижина, сделанная из фанеры и бревен, которые принесла река. Не особенно удобное жилище, и крыша всегда протекала, хотя бы шел самый маленький дождь. Но если ничего лучшего не видеть, так и это покажется хорошим.
Зато уж какое раздолье было для Дика в лесу! Вернее, не в лесу, потому что кругом остались одни пни: лес весь вырубили. Но между пнями рос кустарник, и неподалеку протекала река. В двух километрах от хижины Дика находились заброшенная дача и возле нее сад с высокими деревьями. Раньше на этом месте работала лесопильная фабрика. Но когда лес кругом вырубили, фабрика остановилась и все отсюда уехали. Дик один был всему хозяин.
Черный Билль, отец Дика, остался сторожем возле пустой фабрики. Компания разрешила ему построить здесь свою хижину. Биллю даже позволили использовать куски фанеры, которые валялись на фабричном дворе. Директор фабрики оказался таким добрым потому, что Билль работал здесь пильщиком пять лет и оставил под пилой три пальца правой руки.
В общем Билль хорошо устроился. Возле хижины он разбил огород — всего несколько грядок с картофелем и овощами. Больше нельзя было, потому что земля принадлежала не ему. Но всё равно Билль жил здесь настоящим хозяином с женой Деллой и сыном. Компания платила ему только 5 долларов в месяц за то, что он сторожил фабрику. Поэтому Билль ходил каждый день в город за десять километров. Там он работал на заправочной станции — мыл автомобили, а вечером возвращался в свой дом.
— Негр, — говорили ему белые в городе, — ты там неплохо устроился, негр.
— Да, — отвечал Билль. — Я хорошо устроился.
Билль всегда говорил так мало. При этом он улыбался и запускал большую черную руку в свои курчавые волосы. Но улыбался Билль очень хорошо. За эту улыбку его Делла и полюбила. Билль всё умел делать. Когда Делла с ним познакомилась, он вырезывал ей из дерева гребни и разные игрушки, починил домик, где она жила со старухой-матерью, смастерил кресло для матери, приходил колоть дрова и носить воду.
Делла выглядела почти совсем белой, если бы не черные волосы, не скажешь, что негритянка. Она была очень разговорчивая и веселая. Так они и жили — Делла всегда болтала, а Билль молчал и улыбался.
Дик был совсем белый, похожий на мать. Он вырос здесь, в этой хижине. Когда фабрику закрыли, Дик только что родился. А сейчас ему исполнилось уже десять лет. В город, где работал отец, он никогда не ходил. Что ему было там делать? Дик не умел ни читать, ни писать, но в этом городе школы для негров не было. Билль ничем не мог помочь сыну, потому что сам никогда не учился, и Делла тоже. Билль только беспокоился о том, чтобы Дику было что поесть, и для этого ходил в город каждый день. А Дик с матерью оставались в хижине. Делла не скучала, потому что у нее всегда хватало работы. Летом — в огороде, а зимой она плела корзинки, которые Билль носил в город и отдавал в магазин. К ним никто никогда не заходил, — только почтальон Вильям.
Вильям был огромного роста, на голову выше Билля, а Билля никто не считал маленьким. Странным казалось, что Вильям пошел в почтальоны. Он рассказывал, что работал раньше на станкостроительном заводе литейщиком, но потом его уволили. За что — Дик не понимал. Писем Билль ниоткуда не получал, но Вильям иногда заходил к ним: зимой погреться, а летом — просто посидеть. Он рассказывал разные новости, о которых читал в газетах, про забастовки, и ругал компанию за то, что Биллю платили только 5 долларов в месяц. Билль только улыбался в ответ.
Хорошо здесь было Дику. Правда, всю зиму приходилось сидеть дома, потому что Билль не мог купить сыну ботинки и теплую одежду. Но дома было тепло. Осенью они собирали ветки и сухие листья и заваливали всю хижину так, что нигде не дуло. Делла рассказывала Дику сказки: про слона, про крокодила, про то, как лисица ловила рыбу. Сказок она знала очень много, а когда не хватало запаса, Делла сама сочиняла.
Ну а летом Дик целыми днями пропадал у реки и в саду, возле заброшенной дачи. Прибежит домой только на минутку, скажет: «ма, потрогай, какая у меня шишка на голове, — я с дерева упал». Делла потрогает шишку, даст ему большую картофельную лепешку, и Дик опять убегает на реку. Он скоро научился плавать, и хотя ему исполнилось только десять лет, не боялся переплывать на другую сторону.
Речка была не широкая, метров пятнадцать, но течение в ней очень быстрое, особенно на середине. Возле берега Дик ловил мелких рыбешек, водяных крыс и приносил их на завтрак своему коту.
В саду мальчик лазил по деревьям, строил шалаши из веток. Здесь же из-под камней струился маленький родник. Дик построил на нем плотину — получился целый пруд, метра три шириной. Сюда он принес из реки двух рыбок, но они скоро уплыли по ручью. А жук-плавунец жил здесь целое лето.
Дик любил играть в разные игры, например в слона и охотника. Только плохо было играть одному. Когда Дику надоедало в саду, он прибегал домой.
— Ма, — тянул мальчик за рукав Деллу, которая хлопотала у плиты, сложенной Биллем. — Ма, давай — ты будешь слоном, а я охотником.
— Давай, — отвечала Делла, не отходя от плиты.
— Ма, ну что же ты не убегаешь?
— Мне некогда, — говорила Делла. — Надо суп готовить. Скоро отец придет.
Дик возвращался в сад возле дачи. Он играл один и делался попеременно то слоном, то охотником, а иногда и тем и другим. Мальчик стрелял из палки, которая изображала ружье, и сразу падал, сраженный меткой пулей. Потом Дик принимался за свою плотину или кормил жука. Так продолжалось, пока на дачу не приехали Коллинзы.
Они приехали осенью. У мистера Коллинза была торговля в маленьком городишке у канадской границы, где он промышлял контрабандой. Но теперь дела его шли плохо, и мистеру Коллинзу срочно пришлось уехать сюда, в тихое место.
Это был плотный человек с жирным затылком и красным обрюзгшим лицом. На верхней губе у него торчали жесткие светлые усы. Коллинз ходил в сером просторном костюме с камышевой тростью, от него всегда пахло табаком и пивом. С ним приехали его жена — тощая сорокалетняя женщина с застывшим брезгливым выражением на желтом лице — и дочь Нэнси.
Всю жизнь миссис Коллинз не работала и теперь, когда ей приходилось одной, без прислуги, управляться с хозяйством, она всё время жаловалась и говорила плаксивым голосом, что погибнет в глуши. Миссис Коллинз почти ничего не готовила, потому что они привезли с собой запас консервов и считали, что им здесь недолго придется пробыть. Одна только дочь — десятилетняя Нэнси — осталась очень довольна этой переменой. В городе она проводила всё время в большом темном доме, под присмотром сестры отца, скучной мисс Коллинз. А здесь был сад, река, и солнце светило целые дни. Нэнси еще больше здесь понравилось, когда она познакомилась с Диком.
На следующий день после приезда Нэнси пошла осматривать сад. Подойдя к забору, она увидела сквозь прутья ограды мальчика в синих трусиках. На его груди играли пятна от солнечных бликов. Это был Дик. Он уже около получаса стоял за забором и смотрел на новых хозяев дачи. Нэнси тоже остановилась и стала его рассматривать. Так они стояли и смотрели друг на друга, пока Нэнси не надоело.
— Мальчик, — спросила она, — ты кто?
Дик не ответил. Он и сам не знал, кто он. Тогда Нэнси решила рассказать о нем матери.
— Мама, — сказала она, подойдя к миссис Коллинз. — Там возле забора мальчик.
Миссис Коллинз читала в это время роман о жизни английского баронета, сидя в кресле около веранды. Она очень не любила, когда ее отвлекали от чтения.
— Ты опять пристаешь ко мне, — проговорила она своим плаксивым голосом. — Неужели ты ни минуты не можешь поиграть одна?
— Мама, но там мальчик, — настаивала Нэнси.
— Ах, мальчик, — произнесла миссис Коллинз, не поднимая головы от книги. — Ну вот и поиграй с ним, Нэнси. Только, ради бога, не кричите громко. У меня ужасная мигрень еще с вечера, — и миссис Коллинз снова взялась за свой роман.
— Как тебя зовут? — спросила Нэнси мальчика.
— Дик, — сказал тот. — Хочешь, я тебя научу ловить водяных крыс?
— Фи, — поморщилась Нэнси. — Крысы противные. Мама, — крикнула она, — правда, крысы противные?
Но миссис Коллинз уже ничего не слышала. Дети побежали на речку. Там Дик показал Нэнси, как он умеет плавать. Потом они играли в слона и охотника. Дик отыскал гнездо малиновки, где еще недавно сидели птенцы, и рассказал Нэнси, как мать прилетала их кормить, пока они не выросли. Потом Дик и Нэнси строили новую плотину — еще больше первой. Только к вечеру мальчик сбегал домой поесть горячих картофельных блинов и затем снова вернулся на дачу.
Так оно и пошло. Утром Дик приходил за Нэнси и они убегали на реку. Миссис Коллинз читала романы или спала в гамаке на веранде. Мистер Коллинз редко бывал дома. Утром он быстро проходил по саду, в своем сером костюме, помахивая тростью и ни на кого не глядя. А если он и находился дома, то сидел на веранде, пил пиво и читал газету.
Каждый вечер Дик рассказывал Делле и отцу про Нэнси и ее мать. В конце недели Делла решила сходить к миссис Коллинз и спросить, — нет ли какой-нибудь работы в доме. Не стирает же сама миссис Коллинз свое белье! А лишний доллар не помешал бы в хозяйстве Деллы.
Поздно вечером Делла накормила Дика и Билля, уложила их спать и пошла на дачу.
Миссис Коллинз в это время дочитывала роман о дочери миллионера, которая полюбила художника. Делла прервала ее на самом волнующем месте.
— Добрый вечер, миссис, — сказала Делла, — мой сын Дик говорит, что вы еще не скоро уедете. Может быть, вам нужно постирать?
Постирать в доме надо было, но миссис Коллинз не хотелось отрываться от книги. Она окинула Деллу недовольным взглядом и сказала, поджав губы:
— Я вообще не доверяю негритянкам. В городе у меня всегда стирали белые прачки, но так как здесь никого другого нет, ты приходи за бельем послезавтра.
Делла поклонилась и ушла. Миссис Коллинз посмотрела ей вслед. «Дик сказал ей о нас, — раздумывала она о словах негритянки, — кто такой Дик? Да ведь так зовут мальчика, который играет с Нэнси», — вдруг вспомнила миссис Коллинз и в ужасе вскочила с кресла.
Когда на другое утро Дик пришел на дачу, он почувствовал, что Нэнси встретила его как-то иначе. Она не подбежала к нему, как всегда, а остановилась в стороне и показала язык. Дик обиделся и отвернулся от девочки. Он решил пойти на свою плотину, но вдруг услышал голос миссис Коллинз.
— Мальчик, — позвала она Дика, — подойди сюда. Это твоя мать приходила вчера вечером?
Дик кивнул головой.
— Так ведь она негритянка, — вскричала миссис Коллинз, роняя раскрытую книгу. — Отвечай, мальчик, твоя мать негритянка?
— Ма, — нерешительно ответил Дик, — ма… она Делла.
— Эдуард, — закричала миссис Коллинз плачущим голосом, — Эдуард, наша дочь играет с негром! Меня здесь все хотят уморить. Я этого не вынесу. — И миссис Коллинз откинулась назад в кресле и закрыла глаза.
— Где негр? — спросил мистер Коллинз, который сидел на веранде с газетой. Он встал и спустился в сад.