– А как же! – обрадовался Алешка. – Два раза.
– А чего ждешь? Садись! Энта ручка для сцепления, а энта для винта включения. Шибко круто не сворачивай – перекинешься. Пошел!
Алешка газанул, винт превратился в сплошной круг, ударил тугим напором. Помчался, бразды взрывая. В чистое поле. Дед Василий посмотрел вслед:
– Хорошо малой сидит. Как царевич на волке. Да и машинка годная получилась. Мне один дачник все говорит: «Давай меняться. Я тебе свой «Буран» отдам, новенький». «Не, – говорю, – я свово Буяна не сменяю на «Бурана».
В заснеженном поле мелькала звездочкой фара, чуть слышался ровный треск мотора.
– Ишь, гоняет, – одобрительно приговаривал дед, – ишь, гоняет.
Звездочка фары уставилась на нас и стала стремительно расти. У самой калитки Лешка лихо осадил «волка», спрыгнул с него. Глаза его сияли.
– Давай, Дим! Клево! Почти как на лошади.
Я, конечно, не отказался.
Машинка оказалась очень простой в управлении, послушной и ходкой. Она плавно неслась, казалось, не по снегу, а прямо над ним, будто летела, его не касаясь, гнала перед собой сверкающий снежный круг. В котором искорками метались редкие снежинки.
Я мчался чистым полем, и мне не хотелось останавливаться. До чего же хороша машина!
Вот тебе и Непруха! Золотые руки у деда Васи. И светлая голова. Когда он с техникой работает, никаких неудач у него не бывает. Техника его любит. И слушается. Как умная и преданная собака. Любой мотор у него заводится, каждое колесо крутится – «всего делов-то»...
Прямо передо мной, в полосе света, мелькнул ошалевший заяц и умчался куда-то в темь.
Я с сожалением повернул назад. И все время думал об этом дедушке. И додумался, что самая главная его непруха – это его вредная Клавдия.
Я остановил Буяна возле калитки. Дед Вася прихватил свою сумку, и мы пошли в дом.
На крыльце он вежливо обмел веником валенки, потоптался, стряхивая с них остатки снега.
– Чай будете? – вежливо, с уважением спросил Алешка. И зачем-то добавил: – Сэр.
– Сыр? – переспросил дед. – Не, я сала вам принес. И картошки.
Картошка была уже сварена, а сало нарезано розовыми ломтиками. Прямо пир получился. Правда, дед Василий засиживаться не стал, выпил чашку чая и заспешил домой:
– Клавдия заругается. Она у меня строгая.
Вредная, а не строгая, прочел я в Алешкиных глазах.
– Я к вам скоро зайду, – натягивая телогрейку, пообещал дед. – Пчелок погляжу, да и вам, чем надо, подсоблю. По хозяйству.
Мы вышли проводить его на крыльцо. Дед оседлал Буяна, нахлобучил шлем:
– Прощевайте, мальцы! – и только снежная пыль столбом.
Проводив деда, мы снова поставили на печь чайник и поднялись в кабинет Митька. Здесь был идеальный порядок. Прямо как в музее писателя-классика. Даже домашние туфли Митька высовывались из-под тахты ровно и аккуратно. А на его рабочем столе не было ничего лишнего. Только лежала стопка бумаги и какая-то начатая рукопись. А из глиняной пивной кружки ровно торчали карандаши и ручки.
Да, классический кабинет. И классиков здесь полно. Они смотрели на нас в виде портретов, висевших на стене. Смотрели с осуждением. Но нас это не смутило. Особенно Алешку. Он подошел к сейфу, потрогал его:
– Холодный, Дим. – Я кивнул: не печка же. – Начнем. Как папа про обыски рассказывал? От двери по часовой стрелке?
И мы начали поиск ключей. Сначала от двери по часовой стрелке. Потом от окна – против часовой. Потом вдоль, потом поперек, потом по диагоналям. А писатели со стен смотрели на нас вредными глазами. И тапочки из-под тахты ехидно подглядывали.
– Во запрятал! – рассердился Алешка.
– А может, он их с собой взял? – предположил я.
– Ну да! Митёк – он, хоть и писатель, но умный. Потеряются еще в дороге. Или украдет кто-нибудь. Он их здесь спрятал.
Откуда такая уверенность? И Лешка признался:
– А я их разговор с папой подслушал. Папа говорит: «Ты ключи понадежней спрячь. Ага, правильно. В самом неожиданном месте». Давай, Дим, ищи неожиданное место. – В туалете, что ли? – А я пойду подкреплюсь.
Прямо Винни Пух какой-то!
Пока мы бороздили во всех направлениях кабинет Митька, чайник вскипел и вовсю звенел подпрыгивавшей крышкой. Мы сели за стол. Леха вооружился деревянной ложкой, заглянул в свою миску. Укорил меня:
– Ну, Дим, я же не пчелка. Добавил бы.
Я добавил...
Через полчаса Алешка, отдуваясь, откинулся на спинку стула, облизнулся и признался:
– Устал. Давно я так не уставал, Дим.
– Ты бы зубы помыл, – посоветовал я. – И уши, по-моему, тоже все медом заляпал.
Алешка погремел рукомойником, споласкивая вымазанную медом мордашку, и вдруг прислушался:
– Дим, а это что? Воет. Как стадо волков.
И правда, снаружи донесся какой-то странный, непривычный для нас шум. Ровный такой, напористый. Будто приближался откуда-то тяжелый железнодорожный состав. Или «КамАЗ», груженный бетонными блоками.
Мы подбежали к окну.
На улице было уже совсем темно. Только высоко в черном небе сиял ясный до прозрачности месяц да в деревушке под горой мелькали слабые огоньки.
А шум приближался, нарастал. И вдруг все вокруг оказалось в снежном вихре – вздрогнул под его напором старый дом, задребезжали стекла, словно сердитый леший охапками бросал в окна крупный ледяной снег. Прямо как у Пушкина: сделалась метель.
Мгновенно исчез месяц. Исчезли огоньки в домах – как будто их разом погасили по приказу Чубайса.
– Не слабо, – сказал Алешка. – Наши не заблудятся?
– Не заблудятся. Они давно уже в Москве. Чай на кухне пьют. А Митёк им свой роман читает.
– А давай еще дров подбросим, – сказал Алешка. – И тоже чаю попьем. – Он подумал секунду: – Только без меда, ладно? Мы ведь не пчелы, да?
Мы пили чай, а за окном металась пурга. Она даже в печной трубе завывала и свистела.
Алешка часто подходил к окну, прижимался лбом к стеклу, заслонялся ладошками и вглядывался в белесую темь. Но ничего он не видел. Там был только сплошной бушующий снег, который вскоре залепил все окна. Будто весь дом оказался заваленным огромным сугробом. Даже как-то не по себе стало. Это – мне. А Лешка был в восторге.
– Мы, Дим, как в снежной пещере! Нас, Дим, занесло по шейку! Мы потерялись во мгле. Папа объявит нас в розыск. Нас будут искать бульдозеры и вертолеты. И МЧС на верблюдах. – При чем здесь верблюды? – А мы будем себе сидеть здесь и уничтожать Митьковы запасы продовольствия.
– В виде меда?
Алешка открыл рот, но не успел ответить – в шум пурги и метелицы вмешался вдруг тонкий комариный звон. В виде мелодии. Мы не сразу сообразили – что это, но, оглядевшись, просекли: на книжной полке ожил мобильник. Его, наверное, забыл или специально оставил Митёк.
Звонила мама.
– Как вы? – спросила она. – Не голодаете?
– Здорово, – ответил я. – У нас тут пурга и метель. Нас занесло снегом до самой крыши. А у вас?
– А у нас метели нет. Мужики напились чаю и поют на кухне грустные песни.
Знаем, какого чая они напились.
– Смотри, чтобы Лешка не забывал умываться и босиком по снегу не бегал.
– Ладно, – сказал я. – Передам.
И я сказал Алешке, чтобы он не забывал бегать босиком по снегу.
– Ладно, – пообещал он. – Завтра утром.
И мы завалились спать. И долго лежали в темноте, прислушиваясь, как на воле бушует зима.
А порой мне казалось, что кто-то осторожно ходит на втором этаже, поскрипывает половицами и что-то ищет в темноте и в шуме вьюги...
Побегать босиком по снегу Алешке удалось не сразу. Потому что... Потому что снег был снаружи, а мы были внутри. И не могли выйти на улицу, где давно улеглась метелица, стих буйный ветер и сияло в чистом небе красное солнце.
Дверь на крыльцо не открывалась.
– Снегом завалило, – сказал Алешка. – А я писать хочу.
– Понял теперь, почему на севере двери внутрь открываются? – назидательно спросил я.
– Чтоб бродячие медведи вваливались, – буркнул в ответ Алешка. – Думай скорей, – он переминался с ноги на ногу, – а то поздно будет.
А чего тут думать? Я еще раз навалился на дверь, но она даже не дрогнула. Придется вылезать в окно. И откапывать дверь.
Так мы и сделали. Быстренько распахнули окно, быстренько выпрыгнули во двор и быстренко, чтобы не выстудить дом, захлопнули окно. И по белому чистому хрустящему снегу побежали к крыльцу...
Вот это фишка! Никакого сугроба на крыльце не было. Снег, конечно, на него намело, но не так много, чтобы он держал дверь. Держало ее кое-что другое. Дверная ручка была подперта толстой палкой, вроде клюки.
Ничего себе шуточки!
– Это Митёк навредничал, – сразу же предположил Алешка. – Он втихую вернулся, когда мы в дом ушли, и подпер дверь.
– А это тоже он натворил? – спросил я, указывая на перевернутую собачью конуру.
– Это? – Алешка растерялся. – Это вьюга и метель.
– И бочку тоже?
Громадная бочка, в которой прошлым летом Алешка откармливал рыбу макаронами, лежала на боку.
– И дверь в сарай распахнута, – прошептал Алешка. – Что-то мне это не очень нравится.
Мы осторожно подошли к сараю и с опаской заглянули внутрь. Там никого не было, но без сомнений, кто-то тут побывал. И этот кто-то – не Митёк. Потому что у Митька даже в сарае был порядок. А сейчас порядка в сарае не было. Был беспорядок.
– Дим, – шепнул Алешка. – Кто-то чужой здесь шарился. И что-то искал.
Похоже, что так.
– Пошли! – Алешка решительно захлопнул дверь сарая.
– Куда?
– Ключи искать! От сейфа. Нам оружие нужно.
– Может, лучше Митьку позвонить?
– Ну да! Позвонить! Он сюда примчится, а там ему премию не дадут. Обидно. – Алешка на секунду призадумался. – Ничего, Дим, сами справимся.
– С кем?
– А я знаю? Но я его поймаю.
– За шиворот? – усмехнулся я, хотя нам было совсем не до смеха.
– За ногу, – сказал Алешка уверенно. – Пошли.
Мы еще побродили по двору, пытаясь отыскать хоть какие-то следы таинственного ночного посетителя. Но пурга надежно все замела и скрыла белым снегом.
– Я думаю, – сказал Алешка, когда мы вернулись в дом, – он что-то искал. И дверь подпер, чтобы мы ему не помешали.
Пожалуй, так. Но что можно искать в собачьей будке и в старой бочке?
Мы сделали на завтрак хорошую яичницу, но она у нас сгорела на печке, и пришлось завтракать хлебом с медом.
Несмотря на тревожное событие, аппетит у нас не пропал. Впрочем, мед есть мед. Даже с хлебом.
– Я его подкараулю, – с набитым ртом пообещал Алешка. – Я ему засаду устрою. На ночь.
– Вот фиг! – возразил я с набитым ртом. – Я тебя ночью из дома не выпущу.
– А я и сам не пойду! – засмеялся Алешка. И не стал ничего объяснять. – Пошли опять оружие добывать.
Мы сполоснули под рукомойником чашки, соскребли со сковородки в помойное ведро то, что осталось от яичницы, и поднялись в кабинет Митька.
– Здравствуйте, господа, – сказал Алешка портретам писателей-классиков. – Мы вам не помешаем?
Сразу видно: человек из Англии приехал. Где водятся одни джентльмены. И королевы в автобусах.
Классики молча выразили свое согласие. А мы снова начали искать ключи от сейфа. Но без толку.
Я даже снял со стены все портреты писателей и осмотрел рамочки с изнанки – искать надо в самом неожиданном месте. Алешка в это время обшаривал шкаф.
– Дим, – тихо и как-то глухо позвал он. – Обернись.
Я обернулся. И чуть не выпрыгнул в окно. Вместо Алешки на меня скалилось злобное чудовище с черным лицом и красными глазами. От страха даже портреты писателей, которые я прислонил к стене, рухнули на пол.
– Ну, извини, Дим, – глухо проговорил Алешка. – Я не знал, что ты нервный. Это маска колдуна, Дим. Ее Митёк из Африки привез. Там еще одна есть, пострашнее. Можешь и меня попугать. – И он снял маску, а я вздохнул с облегчением. И с радостью полюбовался его сияющей мордашкой.
Но ноги меня не держали. Я перевел дыхание и присел за рабочий стол писателя. Здесь лежала едва начатая рукопись. Бросил взгляд на первую страницу... и уже не смог оторваться.
Повесть называлась интересно: «Тайна старого чердака».
– Иди-ка сюда, – позвал я Алешку. Он, сопя, вылез из-под тахты – все еще надеялся найти ключи, – подвинул на место Митьковы тапочки и тоже склонился над рукописью...
Глава IV
Вася в капкане
«Этот старый-престарый дом в заброшенной деревушке, затерявшейся в глухом лесу, пользовался дурной славой. Когда-то, очень давно, в нем жил бородатый лесник, одинокий и немолодой человек. Он редко появлялся в деревне и почти все время пропадал в лесу. Он бродил густыми чащами, страшными болотами, охотился, собирал грибы, ягоды и лечебные травы. Но никого этими травами не лечил. Все свободное время он на чердаке дома варил эти травы в ключевой воде и пытался создать колдовское зелье. О котором вычитал в старинных колдовских книгах. Их у него было много, и, как гласит предание, он прятал их где-то на чердаке. И если бы ему удалось, как тоже гласит предание, сварить это страшное зелье, он смог бы обладать тремя свойствами. Ему открылись бы все старинные клады, зарытые в земле. Он смог бы по желанию становиться невидимым. И, самое главное, он мог бы влиять на людей и полностью подчинять их поступки своей воле.
Но зелье никак леснику не удавалось. Не хватало ему самой главной травы. Эта разрыв-трава, по слухам, находилась где-то в глубине Лешачьих болот. Лесник бродил по ним и днем, и ночью. И однажды, по неосторожности, разрушил гнездо Лешего. Тот сильно рассердился и долго водил лесника по зыбучим топям, пока тот окончательно не заблудился, и Леший зажил в его доме. На чердаке.
Долгое время никто этого не знал. Когда выяснилось, что лесник безвозвратно пропал в болотах, в его доме поселилась бедная вдова с тремя детьми. Но они прожили в этом нечистом доме всего несколько дней и удрали из него без оглядки».
Здесь слово «удрали» было зачеркнуто и вместо него вписано слово «исчезли». Странно получается – исчезли без оглядки.
Читаем дальше.
«... А когда их стали спрашивать люди: «Что же вы такой добротный дом бросили и приютились в дырявой хижине?» – ответ был такой: «Страшно в том доме. Каждую ночь кто-то бродит по чердаку, аж потолок скрипит, и раздается чье-то бормотание. А чье? Не видать. И вещи в доме прыгают. Однажды прямо из печи чугун со щами на пол соскочил и давай плясать! Нечистый дом!»
Шли годы. Дом стоял, как прежде, и не старился. И хранил свою тайну. И никто в нем не уживался. «По чердаку кто-то бродит, ворчит, и вещи прыгают».
Стоит этот дом и сейчас, на прежнем месте. Такой же не старый. И живут в нем старенький дедушка да маленькая внучка.
Зашел я к ним как-то, проведать. Спрашиваю: «Ну как вам живется? Не надо ли чем помочь?» Дедушка в ответ: «Хорошо живем. Только по ночам беспокойно. Кто-то по чердаку бродит, а кто – не видать. Сколько раз с фонарем ходил туда в полночь – нет никого. А только лягу в постель – опять шаги над головой. Внучке-то очень боязно».
Ну, думаю, займусь-ка я этим делом. Остался ночевать в доме. Попили мы чаю с сушками, легли спать. Я все на часы поглядываю – время к полуночи идет. Вдруг слышу какой-то шум, стук негромкий и – шаги по потолку. Да такое впечатление, что не один ходит, а несколько. Шаги легкие, будто детишки там шалят. Домовята малые, озорные.
Встал тихонько, фонарик взял, ступил на лестницу. А ступенька скрипнула – и враз на чердаке тишина настала.
Замер я, стою, жду. Прошло время – опять шум наверху. Тут уж со всей осторожностью ступаю – ни одна ступенька голос не подала в ночной тишине...
Вот и дверь на чердак. Осторожно ее хочу открыть – да не открывается. Будто заперта изнутри. А я знаю – никакого запора там нет. Я еще с вечера проверял. Ну думаю...»
И на этом месте рукопись обрывалась. Не дописал еще Митёк свою повесть. Только начал...