Удары продолжаются, наконец крышка гроба со скрипом приподнимается, затем ещё, ещё немного... Вот она откидывается и летит в воду. И из гроба встает во весь рост барон Ламберто. Он осматривается и восклицает:
— Да это же всё ошибка! Большая ошибка! Харон, вези меня скорей обратно домой! Ансельмо, смотри, не потеряй зонт! Оттавио, куда так спешишь?
Оттавио вмиг сообразил, что ситуация круто изменилась. Он тут же бросается со своей лодки в воду и быстро плывёт к берегу.
А барон Ламберто продолжает радостно кричать:
— Всё это ошибка! Всё надо переиграть! Похороны откладываются на неопределённое время, потому что покойник больше не играет!
По всему побережью вокруг озера раздаётся единое, нескончаемое «Ох!» Затем ещё более громкое и продолжительное «Ах!» А потом раздаётся гром аплодисментов и радостные крики:
— Да здравствует барон Ламберто!
Дирижёр оркестра миланских трамвайщиков не теряется в этой новой обстановке, и по его сигналу сто двадцать музыкантов знаменитого духового оркестра начинают играть триумфальный марш из «Аиды».
Ансельмо выуживает зонт, который на радостях уронил в воду, открывает его, закрывает — словом, волнуется.
— Синьор барон! — спрашивает он. — Что вам приготовить на обед? Хотите голубя а-ля Кавур? Или утку по-мантуански?
Барон не отвечает. Он целиком захвачен общим волнением. И если б в этот момент кто-то мог оказаться высоко-высоко над землёй, то непременно услышал бы, как ещё громче и сильнее звучит над озером:
— Ламберто, Ламберто, Ламберто...
— Так Ламберто жив...
— Наверное, кому-то показалось, что Ламберто умер...
— Везёт же этому Ламберто!
— По правде говоря, Ламберто этого заслуживает...
— Ламберто — здесь...
— Ламберто — там...
На фоне общего радостного возбуждения сильным контрастом выглядят двадцать четыре генеральных директора и их двадцать четыре секретаря.
Они не кричат, ничего не говорят и не выражают никаких признаков радости. Они устремили свои сорок восемь плюс сорок восемь глаз на барона Ламберто.
Они испытующе изучают его фигуру и лицо и сравнивают со своими воспоминаниями и фотографиями, которые извлекли из бумажников.
Они переглядываются и негромко совещаются. Наконец, приказывают своим лодочникам грести к острову вслед за Хароном, который уже причаливает к берегу.
Барон Ламберто соскакивает на землю и ещё раз приветствует всех, высоко подняв над головой сжатые в кулаки руки, как это делают боксёры— победители.
— Да здравствует барон Ламберто! — снова раздаётся над озером.
Затем люди постепенно расходятся, потому что смотреть больше не на что. Но все довольны — ведь это впервые за всю историю озера похороны завершаются таким счастливым финалом.
Некоторое оживление ещё заметно на полпути между островом и Ортой, в том месте, где затонул гроб и где любители оспаривают друг у друга оставшиеся от празднества сувениры, желая сохранить их на память об этом прекрасном дне.
Оттавио в это время уже далеко. Он останавливается только во Флоренции, и то потому лишь, что нужно заправить машину бензином. И вряд ли ещё когда-нибудь услышат о нём на зелёных берегах Орты.
Прощай, Оттавио!
12
Вынужденно проспав два дня и три ночи, раньше других просыпается Дельфина. И не сразу понимает, что проснулась. Ей даже кажется, будто началось какое-то новое сновидение — звучит оркестр, исполняющий триумфальный марш из «Аиды», и не совсем ясно, льются ли в окно солнечные лучи или звуки трубы.
Глаза её открыты, но это ещё ничего не значит — когда мы видим сны, глаза у нас тоже всегда открыты, кроме тех случаев, когда нам снится, что мы их закрыли.
— Ой! Какая жёсткая постель...
Дельфина осматривается и обнаруживает синьору Мерло, лежащую на полу, и голова её под столом. Наконец Дельфина соображает, что и сама тоже лежит на полу, и вскакивает как ужаленная. Бросается к окну и видит, что на озере большой праздник. Подбегает к столу и находит записку, оставленную Ансельмо: «Барон умер... Но виноваты вы... Уволены без предупреждения...»
— Что? Что? Синьора Мерло! Синьора Дзанци!
Шлепки, щипки, холодный душ из графина, крики — и вот наконец разбужены остальные пятеро её товарищей.
— Моя смена? — бормочет синьор Джакомини и сразу же, ещё зевая, принимается за работу:
— Ламберто, Ламберто, Ламберто...
— Стоп! — кричит Дельфина. — Стоп! Незачем больше ламбертарить — мы уволены. Смотрите! Возможно, нас даже обвинят в убийстве. Синьор Армандо, пожалуйста, не засыпайте!
— Который час? — интересуется синьор Армандо.
— Спросите лучше, который день.
Синьор Армандо смотрит на свои часы, показывающие не только время, но также день и месяц.
— Чёрт возьми! Сколько же мы спали? Что случилось, хотел бы я знать?
— Мне кажется, — говорит синьор Бергамини, — я слышу трубы берсальеров. Красивый звук!
— Это марш из «Аиды», — поправляет его Дельфина.
— Я знал когда-то в Тревизо одну синьору, которую звали Аида. Она держала остерию и очень неплохо готовила. Кстати, а вы не проголодались? Что у нас сегодня на обед?
— Синьор Бергамини, вы, видимо, ещё не поняли, что происходит. Честно говоря, я тоже не очень понимаю. Пойдёмте поищем кого-нибудь, кто бы нам объяснил.
Все соглашаются и спускаются в вестибюль, как раз в то время, когда ворота виллы распахиваются и во двор с радостными криками врывается толпа. Тут же полицейские, карабинеры, регулировщики уличного движения...
— О небо! — пугается синьора Мерло. — Неужели нас хотят арестовать?
— Не произнесу ни звука, пока не прибудет мой адвокат, — заявляет синьор Джакомини.
— А я, — объявляет синьора Дзанци, — ничего не знаю! Я спала.
— А мы что, не спали?
— Не знаю. Когда я сплю, я не смотрю по сторонам и не вижу, что делают другие.
Но вот и синьор Ансельмо. Он устремляется к Дельфине и обнимает её, больно задевая зонтом.
— Дорогая, дорогая синьора Дельфина! Это самый прекрасный день в моей жизни!
— А увольнение без предупреждения?
— Считайте, что его не было! Вы все вновь приняты на работу! Больше того, я нисколько не удивлюсь, если барон Ламберто на радостях в честь такого события увеличит вам зарплату.
— Минутку! Но синьор барон... Разве он не умер?
— Он жив! Он жив и здоров, как никогда!
— А эта записка?
— Считайте, что её не было!
— Тогда пойдёмте наверх, — предлагает синьор Бергамини. — Обед готов?
— Нет, подождите, — возражает Дельфина, — я желаю кое в чём разобраться.
— Если хотите видеть синьора барона, то вот и он! — с радостным волнением восклицает Ансельмо.
Сопровождаемый громкими аплодисментами, в вестибюль входит синьор барон. Он улыбается и выглядит свежим, как майское утро.
Шестеро служащих смотрят на него, вытаращив глаза от удивления. Это барон? А куда делся дряхлый старик, похожий на черепаху, с которым они познакомились несколько месяцев назад, когда поступали сюда на службу.
Они хорошо помнят его, этого жалкого синьора, едва шевелившего языком, который, казалось, вот-вот рассыплется. Он сказал им тогда, опираясь на палки с позолоченными набалдашниками и устремив на них свои крохотные глазки, спрятанные за тяжёлыми веками:
— Прошу вас... Моё имя следует произносить очень чётко... Без особого нажима... Не слишком громко, но и не шёпотом... Не растягивая... Каждый слог должен звучать отчётливо. Попробуем. Сначала все вместе, затем по очереди... Готовы? Начали... Ламберто, Ламберто, Ламберто...
— Как он помолодел, — замечает синьора Дзанци.
— Совсем другой человек! — добавляет синьор Армандо.
Дельфина становится ещё мрачнее. Она не улыбается, даже когда синьор барон с поклоном целует ей руку и сообщает:
— А знаете, вы очень похорошели!
— Мне кажется, — строго замечает Дельфина, — что сейчас вам следует кое-что объяснить нам, а не делать комплименты. Ведь нас обвиняют в вашей смерти.
— Это была временная смерть, — улыбается барон. — Ничего серьёзного!
— Рада за вас, — говорит Дельфина. — Но, видимо, пора сказать нам то, что вы не сказали в своё время.
— Вы слишком многого желаете, — вздыхает барон. — А если я удвою вам зарплату?
Синьора Мерло открывает было рот, чтобы с волнением поблагодарить, но Дельфина опережает её:
— Мы хотим знать смысл нашей работы. Для чего она? Какой в ней толк? Какое отношение она имеет к вашей жизни и к вашей смерти?
Барон снова вздыхает. Синьор Ансельмо, шокированный поведением Дельфины, готов вмешаться, но барон возражает:
— Милый Ансельмо,— говорит он, — синьора Дельфина права. Она не только хороша собой, но ещё и умна. Мне хотелось бы только знать, согласны ли с нею остальные?
Остальные опускают глаза, вздыхают. Они не знают, что сказать. Но в то же время не хотели бы перечить Дельфине.
— Ладно, — соглашается барон. — Сейчас всё объясню.
Но тут во двор входят двадцать четыре генеральных директора банка, за ними следуют их двадцать четыре секретаря с портфелями. Они двигаются колонной по трое, военным шагом. Они твёрдо намерены поближе рассмотреть барона.
Толпа расступается, пропуская их. Войдя в вестибюль, они окружают барона. Генеральный директор банка Ламберто в Сингапуре, старший по возрасту, берёт слово:
— Синьор, мы можем остаться с вами наедине?
Барон с удивлением разглядывает гостей. Похоже, они не очень довольны его воскрешением. Почему бы?
— Ансельмо, — обращается он к слуге, — проводи синьору Дельфину и её друзей наверх. Я поднимусь туда через несколько минут. Всем остальным дамам и господам моя сердечная благодарность и до свидания! Как видите, у меня деловое совещание... Ну вот, мы и одни. Нас, следовательно, сорок девять. Кто просит слово?
— Я, — отвечает генеральный директор из Сингапура.
— Прошу.
— Буду краток. Вернее, буду задавать вопросы. Почему это у вас вдруг два уха?
— Мне кажется, я имею на это право. Даже у кошки их два.
— Кому же, в таком случае, принадлежало ухо, которое прислали нам бандиты?
— Мне.
— Тогда, выходит, у вас было три уха, а не два?
— Дело в том, что...
— Покажите ваши руки, пожалуйста, — перебивает его генеральный директор.
Барон показывает руки и сам тоже с любопытством рассматривает их. Ого! На месте ампутированного пальца вырос новый!
— Почему это у вас десять пальцев? — возмущается инквизитор.
— А у вас? У вас самого сколько пальцев? А у вас, господа? А у папы римского сколько?
— Оставьте папу в покое! Вы самозванец!
— Признаю, — улыбаясь, соглашается барон Ламберто, — что всё это несколько странно и необычно.
— И правильно делаете, что признаёте, — снова перебивает его генеральный директор из Сингапура. — Что касается нас, то мы не признаём вас бароном Ламберто, владельцем и президентом банков, которые представляем.
— А кто же я, по-вашему, такой?
— Это ваше дело, уважаемый синьор. Ваши документы нас не интересуют. А за исчезновение барона Ламберто ответите полиции.
— Очень хорошо сказано! — хором подтверждают остальные двадцать три генеральных директора.
Двадцать четыре секретаря спешат зафиксировать и это важное замечание.
Барон Ламберто улыбается. Не шутке и не угрозе передать его полиции. Ему пришла в голову другая мысль.
Она-то и заставляет его улыбаться.
— Господа, — говорит он, быстро вставая и направляясь к лестнице. — Будьте добры, подождите здесь минутку. Я забыл сделать одну очень важную вещь. А мажордом тем временем предложит вам какой-нибудь прохладительный напиток.
— Но что вы затеяли?
— Куда вы? Идите сюда!
— Задержите самозванца!
Двадцать четыре плюс двадцать четыре взволнованных синьора с криком бросаются вслед за бароном Ламберто, который, перескакивая через три ступени, мчится наверх, распахивает двери мансарды, влетает в комнату, где его ждут шестеро служащих, и сходу заявляет:
— Синьорина Дельфина, выходите за меня замуж!
— Что вы сказали, извините?
— Прошу вас выйти за меня замуж! Это было бы так прекрасно! Мне пришло это в голову только сейчас, когда я разговаривал с этими господами. С тех пор, как я увидел вас, сердце моё потеряло покой. Ваши зелёные глаза и ваши огненные волосы околдовали меня! Я чувствую, что мы созданы друг для друга, и потому будем жить счастливо и дружно!
От радости синьора Дзанци и синьора Мерло бросаются друг другу в объятия и признаются, что всегда об этом догадывались.
Синьор Армандо мрачнеет, потому что у него тоже имелись свои виды на синьорину Дельфину.
Синьор Бергамини и синьор Джакомини вежливо аплодируют и позволяют себе пошутить:
— И когда же свадьба?
— Да здравствует синьора баронесса!
— Минутку, — холодно возражает Дельфина, — я ведь ещё не ответила.
— Скажите — да, Дельфина! — упрашивает барон. — И это будет самый прекрасный день в моей жизни!
— А я скажу — нет!
Удивление, возгласы, комментарии: «Ну как же можно отказываться от такого счастья!», «Ей, видите ли, мало барона! Ей, наверное, нужен принц голубых кровей!», «Это просто невежливо — отказывать такому порядочному человеку».
— Неужели «нет»? А может, только «Нет, может быть»? Или «Нет, посмотрим» или даже «Нет, подождём немного»? — настаивает барон. — Оставьте мне хоть какую-нибудь надежду! Скажите хотя бы «Ни»!
— Ни за что! Пока что замужество совершенно не входит в мои планы.
— А что же входит? — интересуется синьор Армандо.
— Прежде всего, — говорит Дельфина, — я хочу понять кое-что во всей этой истории. Барон обещал нам всё объяснить.
— Более чем справедливо, — вздыхает барон (сколько раз ему пришлось вздыхать в этот день!). Так и быть!
— Давно пора, — замечают двадцать четыре генеральных директора, которые тоже поднялись в мансарду (двадцать четыре секретаря остались на лестнице, им не хватило тут места).
— В прошлом году в октябре я ездил в Египет...
Барон Ламберто открывает свой секрет. Рассказывает всё по порядку, и Ансельмо всё время кивает. А однажды даже прерывает барона, чтобы привести точные слова египетского святого, которого они встретили тогда случайно в тени Сфинкса: «Запомни, что человек, имя которого непрестанно на устах, продолжает жить».
Теперь двадцать четыре генеральных директора всё понимают. От подозрения они переходят к волнению. Когда барон рассказывает о том, как бандиты отрезали ему ухо, затем палец, они не выдерживают — падают на колени, целуют ему руки, особенно новый палец. Кто-то целует даже в ухо.
Когда барон рассказывает, как проснулся в гробу, синьора Мерло крестится, а синьора Дзанци чуть не падает в обморок.
Ансельмо плачет и несколько раз роняет зонт, который директора банков услужливо подают ему.
— Вот, — заканчивает барон, — вот и всё! А теперь что скажете, если я предложу тост за здоровье всех присутствующих?
— Кстати, о здоровье, — говорит Дельфина. — Если я правильно поняла, это мы вернули вам ваше здоровье?
— Конечно.
— И даже несмотря на то что мы не врачи, — продолжает Дельфина. — Мы даже лучше волшебников. Мы поддержали жизнь этого важного господина нашими голосами, нашей работой. Даже не понимая её смысла. Неделю за неделей, месяц за месяцем мы как попугаи повторяли там, наверху, его имя, не зная, зачем. Кстати, а пластинка или магнитофон разве не дали бы того же результата?
— Нет, синьора, — объясняет Ансельмо. — Мы пробовали, не получается.
— Нужен был живой человеческий голос, — заключает Дельфина, — нужны были наши лёгкие. Многие месяцы жизнь барона Ламберто находилась в наших руках, и мы не знали этого, даже не подозревали...
— В самом деле? — с удивлением восклицает синьор Армандо. — А ведь могли бы потребовать увеличения зарплаты.
— Больше того, — поддерживает его синьор Джакомини, — могли бы, наверное, запросить даже целый миллиард. Вы, синьор барон, дали бы нам миллиард, если бы мы попросили?