ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ Комментарии
Гнала их россыпью к подножью скал,
Где правда нас испытывает строго,
Куда б я устремился, одинокий?
Кто путь бы мне к вершине указал?
О совесть тех, кто праведен и благ,
Тебе и малый грех – укол жестокий!
Которая в движеньях неприглядна,
Мой ум, который все не мог никак
И я глаза возвел перед стеной,
От моря к небу взнесшейся громадно.
Ломался впереди меня, покорный
Преграде тела, для него сплошной.
Боясь, что брошен, – у моих лишь ног
Перед собою видя землю черной.
Сказал, ко мне всей грудью обращенный. -
Ведь я с тобой, и ты не одинок.
Почиет прах, мою кидавший тень,
Неаполю Брундузием врученный.
Дивись не больше, чем кругам небесным:
Луч, не затмясь, проходит сквозь их сень.
Подвержены и наши существа
Могуществом, в путях своих безвестным.
Что постижима разумом стихия
Единого в трех лицах естества!
Будь все открыто для очей твоих,
То не должна бы и рождать Мария.
Которые бы жажду утолили,
Навеки мукой ставшую для них.
И многие". И взор потупил он
И смолк, и горечь губы затаили.
Стеной такой обрывистой и строгой,
Что самый ловкий был бы устрашен.
От Лериче к Турбии, худший путь
В сравненье был бы лестницей пологой.
Сказал, остановившись, мой вожатый, -
Чтоб мог бескрылый на нее шагнуть?"
Не отрывая взоров от земли,
А я оглядывал крутые скаты, -
Чреду теней, к нам подвигавших ноги,
И словно тщетно, – так все тихо шли.
Сказал я. – Вот, кто нам подаст совет,
Когда ты сам не ведаешь дороги".
"Пойдем туда, они идут так вяло.
Мой милый сын, вот путеводный свет".
И после нашей тысячи шагов,
Что бросить камень – только бы достало,
Теснясь к скале, свой ход остановили,
Как тот, кто шел и стал, дивясь без слов.
Сонм избранных, и мир да примет вас,
Который, верю, все вы заслужили,
Чтоб мы могли подняться кручей склона;
Для умудренных ценен каждый час".
Одна, две, три, и головы, и взгляд
Склоняя робко до земного лона,
А стоит стать ей, – смирно, ряд за рядом,
Стоят, не зная, почему стоят;
К нам приближались с думой на челе,
С достойным видом и смиренным взглядом.
Свет разорвался и что тень сплошная
Ложится вправо от меня к скале,
И весь шагавший позади народ
Отхлынул тоже, почему – не зная.
Что это – человеческое тело;
Поэтому и свет к земле нейдет.
Иная воля, свыше нисходя,
Ему осилить этот склон велела".
«Идите с нами», – было их ответом;
И показали, руку отводя.
Вглядись в меня, пока мы так идем!
Тебе знаком я по земным приметам?"
Он русый был, красивый, взором светел,
Но бровь была рассечена рубцом.
«Смотри!» – сказал он, и смертельный след
Я против сердца у него заметил.
Родимый внук Костанцы величавой;
Вернувшись в мир, прошу, снеси привет
Сицилия горда и Арагон,
И ей скажи не верить лжи лукавой.
Себя я предал, с плачем сокрушенья,
Тому, которым и злодей прощен,
Но милость божья рада всех обнять,
Кто обратится к ней, ища спасенья.
Козенцский пастырь, Климентом избранный
На то, чтобы меня, как зверя, гнать, -
У моста Беневенто, как в те дни,
Когда над ними холм воздвигся бранный.
Под дождь и ветер, там, где Верде льется,
Куда он снес их, погасив огни.
И с тех, кто ими проклят, снимет гнет,
Пока хоть листик у надежды бьется.
Хотя в грехах успел бы повиниться,
Тот у подножья этой кручи ждет,
Срок отщепенства, если этот срок
Молитвами благих не сократится.
Моей Костанце возвестив, какая
Моя судьба, какой на мне зарок:
ПЕСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ Комментарии
Боль или радость поглотит сполна,
То, отрешась от прочих чувств вседневных,
И тем опровержимо заблужденье,
Что в нас душа пылает не одна.
К чему-либо всю душу обратит,
Забудется и времени теченье;
А душу привлекла к себе другая;
И эта связана, а та парит.
Я в этом убедился без труда,
Затем что солнце было выше края
Все эти души, там, где было надо,
Вскричали дружно: «Вам теперь сюда».
Пошире щель заложит шипняком,
Когда темнеют гроздья винограда,
Мой вождь и я за ним проникли с воли,
Оставив тех идти своим путем.
И пеший след к Бисмантове ведет;
А эту кручу крылья побороли, -
Великой жажды, вслед вождю, который
Дарил мне свет и чаянье высот.
Мы подымались между сжатых скал,
Для ног и рук ища себе опоры.
На верхний край стремнины оголенной:
«Куда идти, учитель?» – я сказал.
Все в гору вслед за мной, покуда нам
Не встретится водитель умудренный".
А склон был много круче полуоси,
Секущей четверть круга пополам.
"О мой отец, постой и оглянись,
Ведь я один останусь на утесе!"
И указал мне на уступ над нами,
Который кругом опоясал высь.
Напрягся, чтобы взлезть хоть как-нибудь,
Пока на кромку не ступил ногами.
Лицом к востоку; путник ослабелый
С отрадой смотрит на пройденный путь.
Затем на небо, и не верил глаз,
Что солнце слева посылает стрелы.
Нежданный вид, что колесница света
Загородила Аквилон от нас.
В соседстве с зеркалом, светящим так,
Что все кругом в его лучи одето,
Еще тесней вблизи Медведиц кружит,
Пока он держит свой старинный шаг.
Когда себе представит, что Сион
Горе, где мы, противоточьем служит;
Но горизонт один; и та дорога,
Где несчастливый правил Фаэтон,
Здесь – с этой стороны, а там – с другой,
Когда ты в этом разберешься строго".
Я вижу с ясностью столь совершенной
Казавшееся мне покрытым тьмой, -
Или экватор, как его зовут,
Между зимой и солнцем неизменный,
К полночи, а еврейскому народу
Был виден к югу. Но, когда не в труд,
Так высока скалистая стена,
Что выше зренья всходит к небосводу".
Что поначалу подыматься трудно;
Чем дальше вверх, тем мягче крутизна.
Твои шаги начнут тебя нести,
Как по теченью нас уносит судно,
Там схлынут и усталость, и забота.
Вот все, о чем я властен речь вести".
"Пока дойдешь, не раз, да и не два,
Почувствуешь, что и присесть охота".
Увидели левей валун огромный,
Который не заметили сперва.
Расположились люди; вид их был,
Как у людей, объятых ленью томной.
Руками он обвил свои колени
И голову меж ними уронил.
"Мой милый господин, он так ленив,
Как могут быть родные братья лени".
Поверх бедра взглянул на нас устало;
Потом сказал: «Лезь, если так ретив!»
Еще с трудом взволнованная грудь,
Мне это подойти не помешало.
Сказав: "Ты разобрал, как мир устроен,
Что солнце влево может повернуть?"
Его ленивый вид и вялый слог.
Я начал так: "Белаква, я спокоен
Сидеть вот тут? Ты ждешь еще народа
Иль просто впал в обычный свой порок?"
Меня не пустит к мытарствам сейчас
Господня птица, что сидит у входа,
Чем в жизни, эта твердь свой круг опишет,
Затем что поздний вздох мне душу спас;
Могли бы мне молитвами помочь.
В других – что пользы? Небо их не слышит".
Звал сверху: "Где ты? Солнце уж высоко
И тронуло меридиан, а ночь