* ЧИСТИЛИЩЕ *
ПЕСНЬ ПЕРВАЯ Комментарии
Мой гений вновь стремит свою ладью,
Блуждавшую в столь яростной пучине,
Где души обретают очищенье
И к вечному восходят бытию.
Святые Музы, – я взываю к вам;
Пусть Каллиопа, мне в сопровожденье,
Как встарь, когда Сорок сразила лира
И нанесла им беспощадный срам.
Накопленный в воздушной вышине,
Прозрачной вплоть до первой тверди мира,
Чуть я расстался с темью без рассвета,
Глаза и грудь отяготившей мне.
Зажгла восток улыбкою лучей,
И ближних Рыб затмила ясность эта.
И он пленился четырьмя звездами,
Чей отсвет первых озарял людей.
О северная сирая страна,
Где их сверканье не горит над нами!
Я обратился к остью полуночи,
Где Колесница не была видна;
Исполненный почтенности такой,
Какой для сына полон облик отчий.
И ей волна волос уподоблялась,
Ложась на грудь раздвоенной грядой.
Священным светом четырех светил,
Что это блещет солнце – мне казалось.
Чтобы к слепому выйти водопаду? -
Колебля оперенье, он спросил. -
Чтоб выбраться из глубины земли
Сквозь черноту, разлитую по Аду?
Иль новое решилось в горней сени,
Что падшие к скале моей пришли?"
И голосом, и взглядом, и рукой
Мне преклонил и веки, и колени.
Жена сошла с небес, ко мне взывая,
Чтоб я помог идущему со мной.
У нас судьба, то это мне закон,
Который я уважу, исполняя.
Но был к нему так близок, безрассудный,
Что срок ему недолгий был сужден.
Был послан час; и только через тьму
Мог вывести его стезею чудной.
И души показать ему желаю,
Врученные надзору твоему.
Мне сила свыше помогла, и вот
Тебя я вижу и тебе внимаю.
Он восхотел свободы, столь бесценной,
Как знают все, кто жизнь ей отдает.
Смерть в Утике, где ризу бытия
Совлек, чтоб в грозный день ей стать нетленной.
Он – жив, меня Минос нигде не тронет,
И круг мой – тот, где Марция твоя
О чистый дух, считать ее своей.
Пусть мысль о ней и к нам тебя преклонит!
Тебя я славил, ежели пристала
Речь о тебе средь горестных теней".
Пока я был в том мире, – он сказал, -
Что для нее я делал все, бывало.
Я, изведенный силою чудесной,
Блюдя устав, к ней безучастен стал.
Достаточно и слова твоего,
Без всякой льстивой речи, здесь невместной.
И сам ему омой лицо, стирая
Всю грязь, чтоб не осталось ничего.
Идти навстречу первому из слуг,
Принадлежащих к светлым сонмам Рая.
Внизу, где море бьет в него волною,
Растет тростник вдоль илистых излук.
Иль жесткие, не могут там расти,
Затем что неуступчивы прибою.
Восходит солнце и покажет ясно,
Как вам удобней на гору взойти".
Прильнув к тому, кто был моим вождем
Его глаза я вопрошал безгласно.
В ту сторону; мы здесь на косогоре
И по уклону книзу повернем".
Нестойкий мрак, и, устремляя взгляд,
Я различал трепещущее море.
Как тот, кто вновь дорогу, обретает
И, лишь по ней шагая, будет рад.
В боренье с солнцем, потому что там,
На ветерке, нескоро исчезает, -
Нагнулся мой учитель знаменитый,
И я, поняв, к нему приблизил сам
И он вернул мне цвет, – уже навек,
Могло казаться, темным Адом скрытый.
Не видевший, чтобы отсюда начал
Обратный путь по волнам человек.
О удивленье! Чуть он выбирал
Смиренный стебель, как уже маячил
ПЕСНЬ ВТОРАЯ Комментарии
С тем горизонтом, чей полдневный круг
Вершиной лег поверх Ерусалима;
Взошла из Ганга и весы держала,
Чтоб, одолев, их выронить из рук;
Там, где я был, мерк бело-алый цвет,
От времени желтея обветшало.
Как те, что у распутья, им чужого,
Душою движутся, а телом нет.
На западе, над самым лоном вод,
В час перед утром Марс горит багрово,
Свет, по волнам стремившийся так скоро,
Что не сравнится никакой полет.
Я отстранял, чтобы спросить вождя,
Свет ярче стал и явственней для взора.
Какой-то белый блеск разросся чудно,
Другой – под ним, отвесно нисходя.
Узнать крыла в той первой белизне,
И он, поняв, кто направляет судно,
Молись, вот ангел божий! Ты отныне
Их много встретишь в горней вышине.
Ни весел не желает, ни ветрил,
И правит крыльями в морской пустыне!
Взвевая воздух вечным опереньем,
Не переменным, как у смертных крыл".
Господней птицей путь на нас держал;
Я, дольше не выдерживая зреньем,
И челн его такой был маловесный,
Что даже и волну не рассекал.
Такой, что счастье – даже речь о нем;
Вмещал сто душ и больше струг чудесный.
Сливаясь хоре, их звучало пенье,
И все, что дальше говорит псалом.
И все на берег кинулись гурьбой,
А он уплыл, опять в одно мгновенье.
Безвестный край, смущенная немного,
Как тот, кто повстречался с новизной.
Метало солнце, их стрелами сбив
С небесной середины Козерога,
На нас глаза, сказал нам: "Мы не знаем,
Каким путем подняться на обрыв".
Знакомимся мы сами в первый раз;
Мы тоже здесь как странники ступаем.
Другим путем, где круча так сурова,
Что вверх идти – теперь игра для нас".
Что у меня дыханье на устах,
Дивясь, бледнели, увидав живого.
Бежит народ, чтобы узнать, в чем дело,
И все друг друга давят второпях,
В мое лицо, забыв стезю высот
И чаянье прекрасного удела.
Объятия раскрыв так благодатно,
Что я ответил тем же в свой черед.
Сплетал я руки, чтоб ее обнять,
И трижды приводил к груди обратно.
Но тень с улыбкой стала отдаляться,
И ей вослед я двинулся опять.
И тут ее узнал я без труда
И попросил на миг со мной остаться.
Тебя любил я, так люблю вне тленья.
Я подожду; а ты идешь куда?"
Сюда же, – я сказал, – предпринял путь.
Но где ты был, чтоб так терять мгновенья?"
Что он, беря, кого ему угодно,
Мне долго к прочим не давал примкнуть;
Теперь уже три месяца подряд
Всех, кто ни просит, он берет свободно.
Где Тибр горчает, растворясь в соленом,
Я был им тоже в этом устье взят,
И где всегда в ладью сажает он
Того, кто не притянут Ахероном".
От дара нежных песен, что, бывало,
Мою тревогу погружали в сон,
Моей душе, которая, в земной
Идущая личине, так устала!"
Запел он так отрадно, что отрада
И до сих пор звенит во мне струной.
Так радостно ловили каждый звук,
Что лучшего, казалось, нам не надо.
Величественный старец крикнул строго:
"Как, мешкотные души? Вам досуг
Спешите в гору, чтоб очистить взор
От шелухи, для лицезренья бога".
Толпятся, молчаливые, без счета,
Прервав свой горделивый разговор,
Тотчас бросают корм и прочь спешат,
Затем что поважней у них забота, -
Бросая песнь, спешил к пяте обрыва,
Как человек, идущий наугад;