* АД *
ПЕСНЬ ПЕРВАЯ Комментарии
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во тьме долины.
Тот дикий лес, дремучий и грозящий,
Чей давний ужас в памяти несу!
Но, благо в нем обретши навсегда,
Скажу про все, что видел в этой чаще.
Настолько сон меня опутал ложью,
Когда я сбился с верного следа.
Которым замыкался этот дол,
Мне сжавший сердце ужасом и дрожью,
Что свет планеты, всюду путеводной,
Уже на плечи горные сошел.
И долгий страх превозмогла душа,
Измученная ночью безысходной.
На берег выйдя из пучины пенной,
Глядит назад, где волны бьют, страша,
Вспять обернулся, озирая путь,
Всех уводящий к смерти предреченной.
Я вверх пошел, и мне была опора
В стопе, давившей на земную грудь.
Проворная и вьющаяся рысь,
Вся в ярких пятнах пестрого узора.
И я не раз на крутизне опасной
Возвратным следом помышлял спастись.
Сопровождали те же звезды вновь,
Что в первый раз, когда их сонм прекрасный
Доверясь часу и поре счастливой,
Уже не так сжималась в сердце кровь
Но, ужасом опять его стесня,
Навстречу вышел лев с подъятой гривой.
От голода рыча освирепело
И самый воздух страхом цепеня.
Казалось, все алчбы в себе несет;
Немало душ из-за нее скорбело.
Перед ее стремящим ужас взглядом,
Что я утратил чаянье высот.
Когда приблизится пора утрат,
Скорбит и плачет по былым отрадам,
За шагом шаг волчицей неуемной
Туда теснимый, где лучи молчат.
Какой-то муж явился предо мной,
От долгого безмолвья словно томный.
"Спаси, – воззвал я голосом унылым, -
Будь призрак ты, будь человек живой!"
Я от ломбардцев низвожу мой род,
И Мантуя была их краем милым.
Я в Риме жил под Августовой сенью,
Когда еще кумиры чтил народ.
Как сын Анхиза отплыл на закат
От гордой Трои, преданной сожженью.
Что не восходишь к выси озаренной,
Началу и причине всех отрад?"
Откуда песни миру потекли? -
Ответил я, склоняя лик смущенный. -
Уважь любовь и труд неутомимый,
Что в свиток твой мне вникнуть помогли!
Лишь ты один в наследье мне вручил
Прекрасный слог, везде превозносимый.
О вещий муж, приди мне на подмогу,
Я трепещу до сокровенных жил!"
Он отвечал мне, увидав мой страх, -
И к дикому не возвращаться логу;
Всех восходящих гонит, утесняя,
И убивает на своих путях;
Что ненасытно будет голодна,
Вслед за едой еще сильней алкая.
Она премногих соблазнит, но славный
Нагрянет Пес, и кончится она.
А честь, любовь и мудрость он вкусит,
Меж войлоком и войлоком державный.
Той, для которой умерла Камилла,
И Эвриал, и Турн, и Нис убит.
Ее, нагнав, он заточит в Аду,
Откуда зависть хищницу взманила.
Иди за мной, и в вечные селенья
Из этих мест тебя я приведу,
И древних духов, бедствующих там,
О новой смерти тщетные моленья;
Среди огня, в надежде приобщиться
Когда-нибудь к блаженным племенам.
Тебя душа достойнейшая ждет:
С ней ты пойдешь, а мы должны проститься;
В свой город мне, врагу его устава,
Тех не впускает, кто со мной идет.
Там град его, и там его престол;
Блажен, кому открыта эта слава!"
Молю Творцом, чьей правды ты не ведал:
Чтоб я от зла и гибели ушел,
Дай врат Петровых мне увидеть свет
И тех, кто душу вечной муке предал".
ПЕСНЬ ВТОРАЯ Комментарии
Земные твари уводил ко сну
От их трудов; лишь я один, бездомный,
И с тягостным путем, и с состраданьем,
Которую неложно вспомяну.
О благородный разум, гений свой
Запечатлей моим повествованьем!
Достаточно ли мощный я свершитель,
Чтобы меня на подвиг звать такой?
Еще плотских не отрешась оков,
Сходил живым в бессмертную обитель.
К нему был благ, то, рассудив о славе
Его судеб, и кто он, и каков,
Он, избран в небе света и добра,
Стал предком Риму и его державе,
Святой престол воздвигли в мире этом
Преемнику верховного Петра.
Был вдохновлен свершить победный труд,
И папский посох ныне правит светом.
Дабы другие укрепились в вере,
Которою к спасению идут.
Я не апостол Павел, не Эней,
Я не достоин ни в малейшей мере.
Боюсь, безумен буду я, не боле.
Ты мудр; ты видишь это все ясней".
И, передумав в тайной глубине,
Бросает то, что замышлял дотоле,
И мысль, меня прельстившую сначала,
Я, поразмыслив, истребил во мне.
Ты дал смутиться духу своему, -
Возвышенная тень мне отвечала. -
Иначе мы отходим от свершений,
Как зверь, когда мерещится ему.
Скажу тебе, как я узнал о том,
Что ты моих достоин сожалений.
Я женщиной был призван столь прекрасной,
Что обязался ей служить во всем.
Ее рассказ струился не спеша,
Как ангельские речи, сладкогласный:
Чья слава целый мир объемлет кругом
И не исчезнет, вечно в нем дыша,
В пустыне горной верный путь обресть
Отчаялся и оттеснен испугом.
Боюсь, не поздно ль я помочь готова,
И бедствия он мог не перенесть.
И всем, чем только можно, пособя,
Спаси его, и я утешусь снова.
Меня сюда из милого мне края
Свела любовь; я говорю любя.
Пред господом мой голос назовет.
Я начал так, умолкшей отвечая:
Возвышенней, чем всякое творенье,
Вмещаемое в малый небосвод,
Что я, свершив, заслуги не приму;
Мне нужно лишь узнать твое веленье.
Земного недра, алча вновь подняться
К высокому простору твоему?"
Тебе скажу я, – был ее ответ, -
Зачем сюда не страшно мне спускаться.
Для ближнего таится сокровенный;
Иного, что страшило бы, и нет.
Что вашей мукой я не смущена
И в это пламя нисхожу нетленной.
Скорбя о том, кто страждет так сурово,
Судью склонила к милости она.
И молвила: – Твой верный – в путах зла,
Пошли ему пособника благого. -
Ко мне, сидевшей с древнею Рахилью,
Сказать: – Господня чистая хвала,
Того, который из любви к тебе
Возвысился над повседневной былью.
Не видишь, как поток, грознее моря,
Уносит изнемогшего в борьбе? -
И не стремился к радости быстрей,
Чем я, такому слову сердцем вторя,
Твоей вверяясь речи достохвальной,
Дарящей честь тебе и внявшим ей".
Вверх обратясь, сквозь слезы мне светил
И торопил меня к дороге дальней.
От зверя спас тебя, когда к вершине
Короткий путь тебе он преградил.
Зачем постыдной робостью смущен?
Зачем не светел смелою гордыней, -
Ты в небесах обрел слова защиты
И дивный путь тебе предвозвещен?"
Ночным морозом, – чуть блеснет заря,
Возносится на стебле, весь раскрытый,
Решимостью был в сердце страх раздавлен.
И я ответил, смело говоря:
И ты сколь благ, не пожелавший ждать,
Ее правдивой повестью наставлен!
И так стремлюсь продолжить путь начатый,
Что прежней воли полон я опять.
Ты мой учитель, вождь и господин!"
Так молвил я; и двинулся вожатый,