Существует всего двадцать шесть рощиц гигантских веллингтоний; и каждое дерево в них носит собственное имя, как корабль во флоте.
Несколько десятков лет назад начали выращивать веллингтонии в Крыму. Эти деревья-«младенцы» еще малы: они не превышают какой-нибудь старой сосны.
Только недавно высочайшие здания, сооружаемые человеком, превзошли «небоскребы природы» — стопятидесятиметровые эвкалипты Австралии.
Миллионы квадратных километров моря заняты, мы говорили, «пленками» микроскопических водорослей, а на дне, под ними, на огромных «материках», куда не ступала еще нога никакого Колумба, в подводных лесах растут водоросли-колоссы. Водоросль макроцистис достигает трехсот метров: это самая большая длина живого существа на Земле…
Наши сухопутные леса — настоящие многоэтажные живые города. Их подвалы — корни и грибницы, пронизывающие влажную почву. Мшистый ковер разостлан по ней: тут первый этаж. Над травами подымаются вайи папоротников, ягодники, кустарники. И уносятся ввысь стволы…
А над городом-лесом парят воздушные путешественники: цветень, летучие семена, микроорганизмы и споры их. Бескрылые и легчайшие, они залетают, вероятно, и к верхним границам стратосферы…
Если есть где-либо в глубинах небесного пространства астрономы, направляющие на Землю телескопы, они видят нашу планету в оливковой дымке. Это поля и леса, земной растительный мир.
Мы не гадаем только, а знаем, что космические астрономы — если они существуют — должны видеть Землю именно такой.
На Марсе, суровой планете, которой Солнце гораздо более скупо шлет свои лучи, планете безводных пустынь и разреженного, как у нас на высочайших горах, воздуха, весной начинает сокращаться, таять полярная шапка. И медленно зеленеют бурые пространства.
Но астрономы заметили странный голубоватый отлив кое-где и в тех частях планеты, которые скованны неведомой нам, на Земле, по жестокости своей, зимой. Что же это такое? Астрономы стали изучать те лучи, которые отражает тусклая поверхность Марса. И недавно маститый советский ученый, член-корреспондент Академии наук СССР Г. А. Тихов попытался разгадать по этому отраженному свету, по этим сигналам, летящим в бесконечный холодный простор вселенной, что именно находится на далеком Марсе. Марс не подходит к нам ближе 55 миллионов километров, и то только во время великих противостояний, а Тихов уверенно заявляет: то, что на Марсе есть растительность, — это еще общая фраза; можно сказать подробнее: там существует вечнозеленая растительность — типа нашей северной хвойной и низко стелющейся!
Наука поистине сказочная — астроботаника, звездная ботаника — уже рождается на наших глазах, в нашей стране!
И если так подробно мы можем разведать о скудной жизни Марса, за сколько же сотен миллионов километров дает о себе знать по вселенной наша земная Зеленая страна!
ПРЯЖА ЖИЗНИ
Каждый зеленый листок — самая таинственная лаборатория из всех, какие существуют на Земле. В нем ежесекундно, пока долетает до него солнечный луч, осуществляется дерзновеннейшая мечта химиков: создание живого из неживого. Только зеленое растение может изготовлять живое вещество из неорганических веществ. Удивительно и прекрасно начинается это «творчество жизни». Оно начинается работой плененного в растении солнечного луча. И так и называется это фотосинтезом, то есть созиданием при помощи света.
Что же такое этот процесс фотосинтеза? Многое мы уже знаем о нем. Материалы для него крайне просты: углекислота воздуха, вода, а затем в дело вступают растворы солей, доставляемые корнями из почвы.
И все бесцветные растительные существа — растения-паразиты, плесени, грибы, далее — все животные и все человечество — нахлебники чудесной зеленой кухни: она кормит всех. Хищники пожирают травоядных, а травоядные питаются растениями. И все живут за счет пищи, приготовленной зелеными растениями.[2]
Итак, зеленые растения — наши общие кормильцы. Но оказывается, что нам бы следовало поблагодарить их и за воздух, которым мы дышим.
Ведь это они, расщепляя углекислый газ и воду во время фотосинтеза, в конце концов, после ряда химических превращений, выделяют наружу чистый кислород (происходящий, по-видимому, из воды, а не из углекислого газа, как думали ученые очень долго).
И можно полагать, что весь кислород воздуха выделен — за миллионы лет — именно зелеными растениями.
Миллионы лет растительные клеточки ткали летучую одежду земному шару — атмосферу, без которой мы не могли бы жить.
Мы с трудом представляем себе, как выглядела бы Земля, если бы не существовало растений и, значит, всех живых существ, связанных с ними.
Остановилось бы большинство химических процессов.
Не было бы почвы, на которой раскинулись сейчас степи и поля, растут леса и сады.
Не было бы белых меловых и известковых скал.
Не осталось бы ничего, что сейчас привычно и знакомо глазу.
Вероятно, земные материки напоминали бы лунную поверхность: острые, иззубренные скалы, равнины щебня и битых камней. И все это окутано удушливой углекислотой с едким аммиаком.
Так было бы, если бы на Земле не было растении и, значит, не было жизни.
Какой же силой обладает жизнь, изменившая все это! И откуда эта сила?
Это сила Солнца. Зеленые листья, словно миллиарды чудесных солнечных машин, улавливают энергию солнечных лучей. И начинается ее исполинская работа на Земле.
Значит, можно сказать так: силу Солнца поймали и низвели на Землю зеленые растения.
А сами они из лучей прядут бесконечную пряжу жизни, которая одела, украсила и переменила все на нашей планете.
ВЕЛИКАЯ АРМИЯ
Фитогеографы — ученые, изучающие географию растений, — разделяют Зеленую страну на двадцать или тридцать областей, на сотни провинций и округов. В них живет население пестрое, причудливое, бесконечно разнообразное по своим нравам и обычаям.
Покрывало серных бактерий, шириной с Черное море, висит над отравленными сероводородом черноморскими глубинами.
Серо-голубые саксаульники растут в «мертвых» песках — леса без тени, со скрученными, кривыми стволами, не похожие ни на какие другие земные леса. Один ученый, работник Репетекской песчано-пустынной станции, рассказывал мне, что, попав в такой вековой саксаульник в юго-восточных Кара-Кумах, он не мог отделаться от странного ощущения: будто он перенесен на другую планету, в «лунный лес», о котором читал в детстве какой-то фантастический рассказ.
Вот дерево толщиной в три обхвата. У него только два листа, а высота этого столетнего дерева — 30 сантиметров. «Вельвичия удивительная» из пустыни Калахари больше всего сходна с низеньким круглым столом.
Пожалуй, самые странные пленники зоопарков и даже диковинные порождения фантазии уступят иным обитателям Зеленой страны.
Ползучие кедры дальневосточных гор Кактусы карнегии, напоминающие гигантские темные многорукие канделябры, расставленные великанами-циклопами на угрюмых нагорьях Мексики. «Кружевное дерево» с острова Ямайка, распускающееся в воде тончайшим кружевом. Растения-овцы новозеландских гор, уцепившиеся за бесплодные скалы тысячью корней, покрытые цветочным мехом. Мох «шистостега», сияющий изумрудным светом во мраке пещер.
Растения-гимнасты, которым ничего не стоит всползти по отвесной скале, куда залетают только птицы.
Знаменитая «арнольдовая раффлезия» с острова Суматра, состоящая словно только из одного цветка: он больше метра в поперечнике, походит на сырое мясо, и мухи даже летят на него, как на падаль. Ни стебля, ни листьев. Чудовищный цветок — самый большой в мире — сидит на корнях других деревьев: он сосет их соки.
Есть растения-хищники, пожирающие животных: мухоловка, захлопывающая неосторожное насекомое в «кулаке» своего листа; росянка, предательски блестящая клейким соком, похожим на росу; пузырчатка, ставящая подводные ловушки дафниям, личинкам комаров и даже рыбкам; растения-желудки — «непентесы» и «саррацении», переваривающие свои жертвы внутри мешочков, у которых стенки выделяют жидкость, подобную желудочному соку. Если бы существовал мальчик с пальчик, для него растительный мир казался бы полным страшных врагов, неожиданных и грозных опасностей.
Внутренность цветов аройника горяча: в них такая же температура, как в крови лихорадочного больного.
Индийский кустарник десмодиум взмахивает каждые полторы минуты сотнями своих листьев-вееров; это «жестикулирующее» растение. Листочки стыдливой мимозы начинают дрожать, будто мимозу знобит от холода, если внезапно сиять с нее стеклянный колпак в прохладной комнате. Тычинки барбариса «прыгают» при малейшем прикосновении. Они более чувствительны, чем ресницы нашего глаза. Утверждают, что при сильном ударе белая акация иногда также складывает свои листочки. А однажды было замечено, как в жаркий день папоротник красный кочедыжник кругообразно шевелил вайями — совсем, как десмодиум…
Есть растения-кулинары и растения-кондитеры. Их плоды — самая изысканная пища на Земле. Почти все лекарства в наших аптеках приготовлены растениями-фармацевтами. Мы любуемся растениями-художниками: их лепестки расцвечены всеми оттенками солнечного спектра. А живые крепости, вооруженные шипами, броней и ядом, нескольких капель которого достаточно, чтобы свалить слона!
Папоротники дважды живут свой век: в виде крошечного листка-заростка и в виде пышного, всем знакомого растения, украшающего лес.
Многие травы и деревья начинают свою жизнь с далекого воздушного путешествия. И кто в крылатом семени узнает будущего неподвижного, как каменная колонна, лесного исполина?
Суровые «солдаты» тайги — хвойные деревья — своими иглами чешуями и «колосками» странно напоминают плауны, самых крошечных обитателей хмурого и сырого лесного дна.
По всему земному шару победно прошли злаки, превращаясь то в деревья (бамбук), то в дерн, покрывающий луга. И для человека нет более ценных растений, чем злаки: ведь они приготовляют пищу для сотен миллионов людей.
А двадцать пять тысяч видов сложноцветных! Ромашки, одуванчики, васильки, полынь, чертополох, астры, подсолнечники, замечательные растения-каучуконосы — кок-сагыз, тау-сагыз, — все это травы; есть и деревца (в тропиках). В «корзинках» сложноцветных сложены вместе сотни цветочков, подобно тому как в фасетчатых глазах насекомых — сотни глазков.
Это наиболее молодая и уже самая многочисленная растительная армия: в ее ряды входит десятая часть всех известных ботаникам семенных растений; и, может быть, нет такого места на земной суше, которое не завоевал бы какой-нибудь из отрядов армии сложноцветных.
Злаки, сложноцветные, несколько уступающие им в численности мотыльковые, изобильная семья орхидных с самыми роскошными цветами на земле; то причудливые деревца, то серые, неказистые былинки — молочайные; пестрая толпа мареновых, куда входят и деревья — хинное и кофейное, и бурые, груболистые придорожные травы — вот самые могучие армии Зеленой страны.
Пласты каменного угля напоминают о древних сумрачных чащах исполинских папоротников, хвощей, плаунов, образовавших эти подземные склады солнечной энергии. А сейчас дальневосточный экспресс несколько суток мчится сквозь тайгу — самый большой (вместе с южноамериканскими «гилеями») лес на земле.
И все же степи уже теснят лес. Не ветеран дремучего бора, дуплистый дуб, а дружный, сомкнутый покров разноцветно переливающегося на ветре луга — вот, может быть, самый главный герои сегодняшнего растительного мира! Правда, не просто идет борьба деревьев и трав. Да и человек не взирает на нее бесстрастно. Об этой борьбе, о лесе, наступающем и отступающем, и о вмешательстве человека нам придется еще говорить дальше…
РАЗВЕДЧИК И ХОЗЯИН
Земля нетронутая и необъятная простиралась некогда вокруг первобытного человека. Великий мир растений давал ему корни, плоды, зерна, луковицы; укрывал человека в непогоду; человек охотился в лесу.
И много тысячелетий человек разведывал дороги в Зеленой стране. Когда он перешел от простого собирания того, что она дарила, к покорению ее? Когда он стал не только разведчиком, но и хозяином ее?
Может быть, женщина, собиравшая съедобные клубни, колоски диких злаков для детей и для общего очага, пока мужчины охотились, — женщина первая заметила, как из оброненных зерен выходят крепкие ростки. Но еще должно было пройти долгое время, пока это простор и поразительное наблюдение могло стать прочным и нужным званием.
Как заглянуть во тьму безвозвратно миновавших тысячелетий? Но попробуем мысленным взором что-нибудь разглядеть в той далекой жизни, такой не похожей на все, что окружает нас сейчас.
Времена «тощие» чередовались для первобытных людей с временами «жирными». И «тощих» было куда больше.
И вот вообразим себе.
То ли год худой выдался, — а тут и мыши и муравьиное нашествие; то ли охотники-воины соседнего племени нагрянули и пограбили — только осталось поселение без свято хранимых своих запасов. Сказали мы: поселение, а ведь не одно, а сотни поселений оказывались то и дело в таком положении. И всем в них приходилось плохо, а круче всех женщинам-матерям, хранительницам очага. Им первым — печаль и беда.
Кидались собирать новые запасы. И когда-нибудь в каком-то поселении догадалась, наконец, какая-нибудь из женщин помочь беде, умножив то, что осталось или что собрали: сделать так, чтобы новые запасы сами выросли. В теплых краях это недолго: 2–4 месяца — весь круг жизни однолетнего растения.
Думать надо, много раз и во многих местах начиналось великое дело человечества — земледелие, начиналось и опять гасло, забывалось. А когда оно, наконец, утвердилось, были этому не случайные причины — не отдельные беды и неудачи, не отдельные наблюдения зорких и внимательных людей. Нет, причины были важные и общие. Нужно было, чтобы до этого доросло, доразвилось человеческое общество. Должны были уже измениться самые обстоятельства жизни людей.
Это произошло на рубеже между древним и новым каменным веком. Люди, еще не знающие металлов, вооруженные каменными топорами, копьями и стрелами с каменными наконечниками, жили родовым строем. Не существовало государства, но уже гуще сделались поселения, жили оседлее. Были уже у людей домашние животные — собаки, свиньи.
Каменная мотыга стала первым орудием обработки земли. Работали женщины, «собирательницы колосьев».
Что же росло на первых «полях»?
Если судить по лесным полукочевым племенам Африки, Малайского архипелага и Южной Америки, то человек начинает с возделывания корнеплодов и клубневых. У нынешних племен это таро, арорут, ямс, батат, маниок. Все — растения зарослей. Это еще лесное земледелие. С него, может быть, и начал человек. Но с ним недалеко уйдешь. Оно только подспорье для племен, главное занятие которых по-прежнему охота.
А чуть только земледелие по-настоящему стало земледелием, съедобные корни джунглей должны были уступить главное место зерновым. И зерновое земледелие появилось уже в очень давние времена. В черепках битой посуды, найденных на месте нескольких самых старых поселений и стоянок человека в Европе, обнаружены зерна пшеницы, ячменя; они пристали некогда к морской глине у первобытных гончаров, влипли, вмуровались в нее — ученые увидели зерна, когда догадались разламывать черепки.
Это самые первые, известные нам следы земледелия. Им, может быть, восемь-десять тысяч лет.
В свайных поселениях, которые существовали за пять-шесть тысяч лет до нашего времени (остатки их находят, например, в Швейцарии), уже было «регулярное» сельское хозяйство. А на востоке, в стране Элам, тысяч семь лет назад сеяли просо, пшеницу, сахарный тростник. Чуть моложе земледелие у сумеро-аккадов. Вавилоняне сеяли уже и бобовые; были у них и сады: древние источники говорят о «прекрасных садах». Финиковая пальма доставляла хлеб, сладкий «мед», финиковое вино; а ячменя, по словам древнегреческого географа Страбона, у вавилонян было столько, «как нигде».
Три, а может быть, и больше тысячи лет назад знали земледелие и наши предки, прародители нашего народа, жившие в наших южных степях.
Больше шести тысяч лет назад египетские земледельцы кинули зерна в илистую теплую почву, еще влажную после нильского разлива. Хлебные злаки египтяне заимствовали у сумеро-аккадов.