Не недовольные же чиновники, не отставные министры "из Кутлеров" и не "фрондирующие профессора" полезут на баррикаду, "дадут в морду" городовому, что необходимо же как зацепка для революции, подставят под удар лоб; отсидят десять лет в тюрьме: для этого надобны мальчики, пламенные, неумные, без учения, без воспоминаний, без традиции и привычек, без дома и семьи, "бежавшие" и вообще на положении "разбойников". Но их надо соединить, одушевить и бросить к великой цели, предполагаемой великой. Это и сделал Чернышевский, и, больше всего, совершенно как в свое время два-три "Discours" Руссо. То же действие во Франции - гениальных речений, в России - плоских, банальных, но в высшей степени общедоступных слов. "Что делать" в своем роде "Конек-горбунок" революции. Усвояется в полчаса: а программа действия на всю жизнь. "Перелом убеждений" полный...
Чернышевский и произвел этот "перелом".
Когда начались в Петербурге известные пожары и вообще везде разошлась тревога и волненье, то правительство закрыло "Современник", а "ни в чем не виновного" Чернышевского выслало.
Вслух я, конечно, никогда бы не сказал, но, читая все это "на сон грядущий", невольно прошептал:
"А ведь правительство вовсе уже не такой ничего не понимающий болван-солдафон, как обыкновенно его представляет литература и "воспоминания". Действительно, против Чернышевского никакой улики не было. Но и Соловьев, негодовавший на его высылку, говорил: "Разве можно, без улики и сознания, высылать лицо с таким огромным общественным значением, за которым идет вся молодежь". Это собственные слова Соловьева, записанные в воспоминаниях его сына, философа. С другой стороны, Глинский передает слова Чернышевского, интимно сказанные в своем кружке:
"Меня ни за что не поймают, я не дам улики и повода провести себя". Таким образом, что же выходит? 1) Движение есть, огромное, опасное, перешедшее в пожары, т. е. в истребление имущества третьих, неповинных людей. Все это ярко передано в "Бесах" Достоевского, в той заключительной картине пожара фабрики, которую "без улик" и прямого действия зажег Петруша Верховенский. 2) - Центр движения исходит от Чернышевского, как формулировал и Соловьев, которому принесли весть об аресте автора "Что делать"; как сознавали это все боровшиеся литературно против "Современника". 3) - Но центральное лицо движения "никогда не будет уличено", как самоуверенно сказал о себе Чернышевский. Из этого сопоставления что же вытекало?
Конечно, если сказать пожарам - "продолжайте дальше", то из сопоставления этого не вытекало ничего другого, как гасить каждый пожар в ту ночь, когда он загорелся. Пожары горят, а пожарные тушат. Хорошо и нехорошо. Нехорошо тем, что нет общей мысли, как справиться с волнением. Конечно, может быть вовсе и не надо было "справляться": но дело в том, что правительство, как сущее, как наличная общая власть, ответственная перед торговцами Апраксина рынка за то, что горит их имущество, никак не могло остановиться на философическом тезисе, что "пусть совершается все, как совершается, истина неизвестна, и я, как Пилат, умываю руки или тушу отдельные пожары". Такое философическое положение невозможно для ответственной сейчас власти, от которой сейчас ждут, и тогда она, по формуле С. М. Соловьева, да в сущности и всей литературы, соглашающейся, что тогда "все шли за "Современником", закрыла его, а "главное действующее лицо" (с этим все тоже согласны) выслала "без вины, преступления и улик".
В море волнение. Отчего? Ну, оттого, что ветер. Во всяком случае "не волны виноваты" - их подымает ветер. Конечно, можно было бы ну хоть "виноватый ветер" сечь плеткой. Но капитан приказывает лить масло "на ни в чем не виноватые волны". Осудим ли мы его?
Есть лихорадка - прописывают хину.
Волны - льют масло.
Это "симптоматическое лечение" и "симптоматические меры": борьба против осязаемых явлений, которые угрожают жизни.
Но Чернышевский вызвал "волнение". Этого никто не отрицает, с этим все согласны. Тогда правительство "прекратило" его.
Не хуже и не лучше, но все-таки гораздо гуманнее, чем революция поступила с Людовиком XVI.
На суде говорили жирондисты: за что же вы хотите его судить: до конституции он не совершил crimen, ибо был безответственен, а после конституции если и совершил зло, то по конституции, т. е. виновны в этом вы, Национальное собрание и Конвент.
Тогда Робеспьер произнес знаменитую формулу:
"Людовик должен быть казнен не по вине своей, а чтобы не было больше монархии". Не по мотивам причины, а по мотивам цели.
Мотив цели - вообще есть административный мотив и притом единственный. Им только администрация и отличается от суда, действующего по мотиву причины, повода, наказуемого.
Но революция отняла жизнь у короля; русское государство только выслало журналиста.
Русское общество и печать, конечно, не за Людовика XVI, конечно, не против Конвента: но отчего же оно так волнуется на "немотивированность" высылки Чернышевского? В обоих случаях суть дела была совершенно ясна.
Опасность и угашение опасного лица.
Ужасные коллизии, ужасные из-за совести: но кто хочет их избежать, не берись за политику. Политика вообще есть "чортово пекло". Но кто-то должен в нем мешать кочергой и рисковать опасностью сгореть.
Правительство вторгается тут "по положению", ситуации. "Таков жребий", может быть и своими руками взятый, но уже давно. Но Чернышевский совершенно добровольно лично и от себя сунулся сюда... И был обожжен, как вообще все "жжется" тут.
В. Розанов
Статья напечатана не была.
МАЛЕНЬКИЙ ФЕЛЬЕТОН
Социал-комики
От драмы к трагедии и наконец к водевилю: эти фазисы прошла наша социал-демократия, имевшая свой идиллический и драматический фазис в пору "хождения в народ", ставшая трагедией около 1-го марта, и теперь на наших глазах кончающаяся четырьмя водевильными старцами: комическою старухою Елизаветой Кусковой и тремя "с головой Медузы" социал-библиографами: Горнфельдом (в других местах он почему-то именуется "Кранихфельд"), Венгровым и Рубакиным. Много забот правительству Коковцова дают эти библиографы. С Кусковой, как с женщиной, оно справится, но что оно станет делать с Рубакиным, Горнфельдом и Венгровым - сказать довольно затруднительно. Все они хитры, как Талейраны: пишут библиографию - не придерешься! Нельзя же запрещать библиографию: тогда французская академия чтo скажет! Изумятся англичане, возмутится Берлин! Ни для Петропавловки, ни для Шлиссельбурга библиография недосягаема: посмотрите же, однако, какую на этой литературной низине построили в своем роде "Запорожскую сечь" наши Талейраны... Известно, что Запорожская сечь лежала тоже на низменном острове, окруженном мелями, - и этим самым и была неприступна для больших судов, и значит для войск. Вот на таких низинах уселись и наши библиографы: достаньте вы, например, хоть 12-дюймовой пушкой Рубакина, когда он пишет просто книгу своей мамаше. Куда тут пушку наводить - прослезишься! Цензора на Театральной улице, я думаю, плачут, держа в руках по тому "Среди книг" и открыв страницу с посвящением матери: умилительное зрелище! "Вот прежде писатели были негодные, ни отца, ни матери не почитали: а теперь посвящают не жене и не любовнице, а "матери" и тоже "библиографу"! "Лидии Терентьевне Рубакиной, двадцать лет работавшей среди книг и научившей меня любить книгу и верить в ее непреоборимую и светлую мощь". Тут не то что цензор, сам Азеф расплачется. Ну, цензора и поверили: дальше "посвящения" не читали, а он на странице 381 этакое выпалил: "Главнейшие капитальные труды по этике, имеющие большое значение в истории развития этических идей", - цитирую подряд и без пропусков.
"Библия. Ветхий Завет.
Об этике Ветхого Завета см. Ковалевский П., Нордау, Толстой, С. Трубецкой, Вл.Соловьев, Вольтман, Жанэ, Мечников, Штраус, Ренан, Вольтер (после каждого имени сделана ссылка на нумера книги Рубакина, где уже названы сочинения этих корифеев-библеистов, которые "читай").
"Будда.
"О Будде и буддийской нравственности" см. Лесевич, No6283.
"Бюхнер .1.
"Сила и материя". Перев. Н. Полилова. СПб 1906 г.
" - То же. Изд. "Вестн. Знания".
"О Бюхнере и вообще о материалистической этике", см. Ланге, "Кропоткин и Толстой".
Те же "основные труды по этике" на букву "К" и далее:
"Кропоткин П.
См. NoNo 4428-34. О Кропоткине П., и вообще об этике анархизма смотри в отделе "Анархизм". Изложение его системы и критику ее см. Плеханов, Эльцбахер, Бернштейн, Цокколи и в отделе "общественных наук".
"Лавров П.
"Современные учения о нравственности и их история". СПб 1903г.
"Его же. "Исторические письма". См. о них No 4443.
"Его же. "Очерк вопросов практической философии". СПб 1860 (редка).
"О П. Лаврове см. Кареев, No6975, Чернышевский: "Антропологический принцип в философии".
Ну и что же тут сделает министр внутренних дел? Ничего не сделает: библиография, невинность. И, наконец, это "посвятил мамаше"... Ничего нельзя сделать, как и с тем, что из книги, где во "Введении" (190 страниц) автор научает организации библиотек и где есть такие волнующие главы, как: "Читатель и книга", "Классификация книг по подготовке читателей", "Распределение книг по кругам читателей" и проч., и проч., выпущен вовсе отдел, именуемый в училищах "Законом Божиим", т. е. отдел "Богословия", "Священного Писания", "Церкви". Ничего! Нет самой рубрики! Прямо начинается: "Часть первая. Изящные искусства в связи с их историей, их теорией, их критикой. Литература. Публицистика. Этика." Ну, а в "Этике" - Библия, Ренан и Кропоткин, член центрального комитета социалистов-революционеров. Но что же с этим поделаешь: глупо или не глупо, а будут читать (2-е издание и умопомрачительное множество публикаций в конце книги, изо всех городов России) и будут именно по ней организовывать читальни, библиотеки, даже сортировать в магазинах "товар". Книга будет "ходка", да уже и сейчас она "пошла", как когда-то "Крестный календарь" Гуцкова.
Сказано - "Запорожская сечь", которую за болотистостью "не достанешь..." Она поползет по губерниям, по уездам, по фабричным местечкам... Во "Введении" есть специальные главы: "Об устройстве библиотек на фабриках" и "Об устройстве сельских библиотек": и через 20-25 лет библиотеки всей России, кроме громадных и казенных (без читателей - в дали уединения) будут "подобраны во вкусе Рубакина"! Фатально, неодолимо!! Каталог с толкованиями подчиняет себе неодолимо библиотекаря, становясь ему "другом" и "светящей свечой".
Кто же заметит, что в сущности "свеча Рубакина" сжигает все библиотеки! Что она не "Среди книг", а "Против книг", за брошюрки, за листки, за мелочь и сор...
Возьмем "классификацию":
"Отдел II. Публицистика и критика. Девяностые годы.
I. Течение анархическое. К нему принадлежат:
А) анархисты-коммунисты: П. Кропоткин (и друг.); Б) Мистические анархисты: Георгий Чулков; В) "Махаевцы": А. Вольский и друг.; Г) Религиозные анархисты: Л. Толстой, В. Чертков.
II. Социалистическое течение: А) социалисты этико-социалистической школы: Н. Михайловский, Вл. Короленко, Южаков, Иванов-Разумник, Мякотин, Пешехонов, Тан, Е. Рубакин (всего указано 46 писателей этой одной группы!!); Б) народники-социалисты: Слонимский (еврей); В) социалисты марксистской школы, и в них 1) меньшевики и среди них "бундисты" Гейман, В. Медем; 2) большевики; 3) "беззаглавцы" (sic!!!): В. Богучарский, Е.Кускова (еще немного, штук шесть); 4) государственный социалист (академик) И. Янжул.
III. Либеральные течения (без числа). В нем: в) беспартийные демократы: А. Кони и Кугель (homo novus): г) буржуазные либералы: Чичерин, Нотович и Д. Шипов; д) идеалисты: З. Гиппиус, Д. Мережковский.
IV. Умеренно-консервативные и реакционные течения: "Группа эта не выдвинула из своей среды, как известно, ни одного мало-мальски выдающегося таланта: В. Герье, В.Буренин, Т. Локоть, М. Меньшиков; в) аграрии: Ермолов, бюрократ; г) реакционеры: ген. Батьянов, А. Р. Васильев (бюрократ, славянофил), ген. Куропаткин, Неплюев (сектант), Вл. Саблер (об. прок. Синода), В. Розанов, И. Сергиев Кронштадтский".
Если вы скажете, что это такая яичница, какой не видал свет, то ведь ее все-таки придется скушать! Суть не в материале, а в том, что будет болеть живот. И он будет болеть у всей России, ибо, поистине, "без Рубакина не обойдешься". Вот все эти Киреевские, Аксаковы, Рачинские парили в воздухе, махали крыльями: к ним подполз незаметно червячок, "всего только Рубакин, послушный своей мамаше", и "испортил им все блюда", "смешал всем им карты", усадив Аксакова с кн. Мещерским, Иоанна Кронштадтского с Куропаткиным.
Вы скажете, вся Россия скажет: "чепуха"! Но ведь и о "столоначальнике" вся Россия говорила: "взяточник", а император Николай вздохнул: "да, но он управляет Россией". А Рубакин со своей "яичницей" - хотите вы или не хотите а влез в "управление литературой". И никаких средств его оттуда выкурить. "Люблю мамашу": против этого сам Коковцов скажет: "пас".
Разве бы на него напустить Распутина? Говорят, всемогущий человек? Не знаю, что с ним делать.
*
* *
"Мы - глупенькие, да! Но мы будем управлять миром": на этом сошлись Мякотин и "махаевцы". Ничего не поделаешь. Кто же копает землю?
Конечно, не орлы. Социал-демократы съедят всех трудолюбием. "Маленькие. Строим библиотечки. Кладем книжки на полку; пусть там сочиняют что угодно, но - класть будем мы, и этим определим все. Акакии Акакиевичи, говорите? Пусть: пришло царство Акакия Акакиевича, пришло царство смирения, простоты, недалекости. После стольких веков, когда Акакия Акакиевича все угнетали, все над ним смеялись, все на него плевали, - пришел, наконец, великий христианский час, когда Акакий Акакиевич может сам на всех плюнуть".
Вот вам и "титулярный советник": получите "Среди книг" - "вы меня Шекспиром не удивите, и генералом Курловым не испугаете: Шекспира я зачеркну, т. е. просто пропущу его, как пропустил же рубрики: "церковь", "христианство"; а генер. Курлова даже помещу среди черносотенцев: и цензура промолчит... Я неуязвим: "Люблю мамашу. Не Шекспир, а мамаша". Ничего не поделаешь. Он христианин. Мне кажется нередко, что в социал-демократии поднялась ожидаемая и зловещая "заключительная глава христианства". "Последние да будут первыми". Поднялось все убогое, поднялось с невероятной силой! Что-то подспудное дает ему силу, и часто думается, не "Христос" ли это, - не Белый Христос, в лучах и озарении, Которого мы любим и весь мир поклонился Ему; а тот тусклый, без лучей, "Христос", Который за ним стоит и указал калекам придти в мир и завладеть миром, - калекам и больным, худоумным и худородным; и, словом, который сломил гордость и аристократизм мира. Увы, - ведь это тоже есть в Евангелии! И за всю ту сладость, которую XX веков человечество пило от христианства, оно "на остаточек" вынуждено будет выпить вот и эту черную жижицу.