Итак, Гитлер приспособил к своим целям дипломатию: договоры, пакты, переговоры. Но в том же 1934 году произошли события, которые показали, что и на международной арене нацисты действовали не только дипломатическими, но и откровенно бандитскими методами. Эти события — убийства трех крупных государственных деятелей — австрийского канцлера Дольфуса, югославского короля Александра и французского министра иностранных дел Барту. Совершенно очевидно, что за спиною наемных убийц Дольфуса, Александра и Барту стоял нацистский фюрер.
Вечер 25 июля 1934 года Гитлер провел в Байрейте — там проходил традиционный вагнеровский фестиваль. Шла опера Вагнера «Золото Рейна». Гитлер сидел в ложе вместе с Фриделинд Вагнер, внучкой композитора. «После представления, — вспоминала она впоследствии, — фюрер казался чрезвычайно взволнованным и озабоченным». Во время спектакля к нему все время подходили адъютанты Брюкнер и Шауб и шепотом сообщали какие-то «неприятные сведения». Речь шла о нацистском путче в Австрии, сигналом для которого должно было послужить убийство Дольфуса. Покушение удалось, но путч провалился. Встревоженный событиями Муссолини перебросил войска к австрийской границе, создалась угроза военного конфликта между Гитлером и его главным союзником в Европе — дуче. Надо было срочно выпутываться из скандала. Не успел кончиться спектакль, как фюрер вскочил и направился… в ресторан. «Мне обязательно надо показаться там хоть на час, — сказал он своим адъютантам, — иначе люди подумают, что я замешан в этой истории».
Подробности убийства Дольфуса впервые всплыли на Нюрнбергском процессе, но некоторые детали выяснились только в 1963–1964 гг., когда в Чехословакии были обнаружены так называемые «документы Черного озера» (гестаповские архивы, которые нацистские чиновники утопили в 1945 году).
Убийство Дольфуса и нацистский путч в Австрии были запланированы Гитлером за шесть с половиной недель до того, как разыгрались сами эти события. Акцию поручили 89-му австрийскому батальону СС. Днем 25 июля батальон в составе 154 человек проник в резиденцию канцлера — дворец Меттерниха, разоружил охрану и рассредоточился. Восемь эсэсовцев ворвались в кабинет Дольфуса. За несколько часов до этих событий канцлера предупредили о готовящемся путче, но он не поверил и остался во дворце. Теперь Дольфус пытался спастись бегством. Убийцы настигли его в коридоре. Эсэсовец Отто Планета дважды выстрелил в канцлера; раненого Дольфуса схватили, бросили на диван и закрыли чехлом от мебели. А убийцы-эсэсовцы сели покурить, наблюдая, как Дольфус истекает кровью.
Однако за пределами дворца путч проходил не так, как ожидали нацисты. Правда, гитлеровцам удалось занять центральную радиостанцию и передать в эфир сообщение о том, что кабинет Дольфуса низложен, а главой правительства назначен австрийский нацист Антон Ринтелен. Но они упустили из виду, что в распоряжении правительства остались другие радиостанции, через которые власти проинформировали население о событиях. Вскоре полиция обезоружила путчистов, Многие из них предстали перед судом, и семеро, включая Планету, были приговорены к смертной казни. Мятеж в Австрии на этот раз удалось подавить.
Гитлер дал сигнал к отбою. Официальное немецкое агентство ДНЕ, успевшее передать приветствие путчистам, уже в полночь 25 июля огласило соболезнование австрийскому правительству по поводу «жестокого убийства». Эсэсовских бандитов, бежавших через границу, Гитлер велел выдать Австрии, одновременно он отозвал германского посла в Вене и сместил своего «инспектора по австрийским делам» Хабихта. Новым послом в Вену назначили бывшего вице-канцлера, католика фон Папена.
Конец этой истории разыгрался уже в 1938 году после оккупации Австрии. Фюрер велел повесить на здании, где был размещен батальон СС, мемориальную доску, прославлявшую «подвиг» тех, кого ДНБ несколько лет назад назвало «жестокими убийцами». Он сам пришел к их могилам и возложил венок. Теперь уже Гитлеру незачем было скрывать свои симпатии к убийцам Дольфуса и причастность к путчу. Возможно также, что фюрер сделал этот жест, чтобы заглушить неприятные воспоминания об июльских событиях 1934 года. Ведь после провала путча он так испугался, что встретил отбывавшего в Вену Папена словами: «Господин Папен, мы стоим перед новым Сараево».
Второй террористический акт — убийство Барту и короля Александра в Марселе 9 октября 1934 года — оказался, если воспользоваться бандитским словарем нацистов, куда более «чисто сработанным». Он был организован по приказу фюрера службой безопасности, возглавлявшейся тогда Гейдрихом, и абвером и получил условное наименование операция «Тевтонский меч». Но непосредственными исполнителями приказа являлись не немцы, а югославские нацисты, сторонники хорватского «фюрера» Анте Павелича. Получив в Берлине инструкции, деньги и оружие, они в начале октября отправились в Марсель, куда должны были прибыть с официальным визитом югославский король Александр и представителе французского правительства для встречи короля — министр иностранных дел Франции Луи Барту. В ту минуту, когда оба государственных деятеля шли к машине по улице Каннебьер, убийцы, спрятавшиеся около здания биржи, открыли по ним огонь. Король Александр и Барту были смертельно ранены. Убийц схватили и впоследствии казнили. Но имена подлинных организаторов покушения так и остались неизвестными.
Кровавая марсельская драма имела тяжелые последствия для европейской политики. Барту был автором плана «восточного Локарно» — союза восточноевропейских государств, который должен был гарантировать неприкосновенность их границ. Советское правительство горячо поддерживало этот план, и в случае его осуществления он мог бы стать серьезным препятствием на пути развязывания гитлеровской агрессии. После убийства Барту план «восточного Локарно» положили под сукно. Преемником Барту оказался человек, который стал в дальнейшем главным гитлеровским агентом во Франции, а после крушения рейха кончил жизнь на виселице как предатель. Это был Пьер Лаваль.
В целом гитлеровская внешняя политика оказалась до поры до времени плодотворной для нацистов и их покровителей — немецких монополистов. Общественность была убаюкана шквалом миролюбивых речей и фарсом германо-польского примирения. На оппозицию внутри страны надели намордник, население Германии было задавлено, втиснуто в железный обруч нацистской «народной общности», оболванено и ослеплено мнимыми успехами режима. Противники Гитлера вовне оказались разобщенными — «политика умиротворения» парализовала все сколько-нибудь серьезные попытки коллективного сопротивления ползучей фашистской агрессии. В этой обстановке Гитлер решился еще на одну, уже более крупную акцию — на односторонний отказ от военных и внешнеполитических ограничений Версальского договора. Провел он ее за 1935–1936 гг.
Конец Версаля
Первым шагом на этом пути, как уже сказано ранее, было создание вермахта и введение всеобщей воинской повинности.
Операцию по отказу от Версальского договора Гитлер держал в строжайшем секрете до 16 марта 1935 года. Неделю, предшествовавшую публикации новых законов, он провел в Берхтесгадене: таким образом, ничто, казалось бы, не предвещало политических сенсаций. Впоследствии даже фельдмаршал Манштейн жаловался, что он и генерал фон Витцлебен, в то время командующий берлинским военным округом, узнали о введении всеобщей воинской повинности только из газет. Манштейн добавил к этому, что цифра в 36 дивизий, которую Гитлер назвал в законе о восстановлении армии, не была согласована с генеральным штабом. По его словам, эту цифру Гитлер взял с потолка. 18 марта Розенберг записал в своем дневнике: «Фюрер принял решение внезапно. Однако, как он сообщил нам вечером 16 марта, он не спал до этого целых десять ночей, потому что продумывал всевозможные варианты».
День 16 марта был выбран не случайно. Это была суббота, а Гитлер считал субботу «счастливым днем». Кроме того, 16 марта — историческая дата, в этот день в 1813 году прусский король призвал немцев выступить против Наполеона (об этом намеренном «совпадении» Гитлер специально упомянул в разговоре с Розенбергом). Наконец, на следующий день, 17 марта, должна была состояться церемония по случаю дня павших героев, ежегодно отмечавшегося в Германии. Гитлер был суеверен, любил символику и пышные спектакли. И он уже возомнил себя великим политиком, деяния которого заносятся в скрижали истории. Все это определило его выбор. День героев он отметил на этот раз с большой помпой. Вот что рассказал об этом празднике в своей уже упоминавшейся книге бывший корреспондент американской радиовещательной компании Уильям Ширер, присутствовавший на церемонии в Берлине: «Рядом с Гитлером сидел Макензен, единственный оставшийся в живых генерал-фельдмаршал кайзеровской армии, он был облачен в роскошный гусарский мундир. На сцене (церемония происходила в здании государственной оперы. — Авт.) в ярком свете прожекторов стояли неподвижные, как мраморные изваяния, молодые офицеры с военными знаменами рейха. На занавесе позади них горело огромное серебристо-черное изображение Железного креста. Официально церемония была посвящена памяти жертв войны 1914–1918 гг., фактически она превратилась в торжество по поводу конца Версаля и возрождения германского вермахта».
Гитлера заботило только одно — реакция заграницы. Но уже после приема послов Англии и Франции (аудиенция послам была дана, чтобы проинформировать их о новых мероприятиях германского правительства) он совершенно успокоился и с торжеством сказал Розенбергу: «По поведению послов я, как старый практик, сразу понял, что наш авторитет растет. Франсуа-Понсе (французский посол. — Авт.) под конец отвесил мне поклон чуть ли не до земли. После того как я оповестил англичанина (имеется в виду английский посол Фипс. — Авт.), он сказал: «Именно об этом мы и хотели вести переговоры». Выслушав, Розенберг ответил: «Если бы у французов хватило ума, Париж послал бы бомбардировщики». Но фюрер сказал беспечно: «Ничего, все обойдется».
Да, Гитлер имел основания считать, что «все обойдется». Правда, в середине апреля представители Англии, Франции и Италии собрались в итальянском городе Стрезе и заявили официальный протест против односторонних действий Германии. Они подтвердили свои гарантии целостности Австрии и свою верность Локарнскому пакту (о неприкосновенности границ, установленных Версальским договором на Западе. — Авт.). Одновременно Совет Лиги наций осудил акцию Гитлера и назначил очередную подкомиссию для изучения вопроса о применении санкций. Но все это были слова. На деле «фронт Стрезы» оказался весьма непрочным. Италия все теснее связывала свою судьбу с нацистской Германией: военные авантюры, в которые она влезла, окончательно приковали ее к колеснице фюрера. Начало итальянской агрессии в Абиссинии было с восторгом встречено Гитлером. После того как фюрер полностью поддержал итальянский фашизм, участие Италии в антигерманском «фронте» превратилось в чистейшую фикцию.
В это же время и Англия по доброй воле показала, что она считает декларацию, принятую в Стрезе, пустой бумажкой. За спиной своих союзников она начала переговоры с Гитлером о двустороннем морском соглашении. Этим переговорам суждено было стать важнейшей вехой в истории мюнхенской политики. Они продемонстрировали готовность западных держав заключить любую сделку с Гитлером.
18 июня мир, к своему удивлению, узнал, что Англия, так сказать, по собственной инициативе подтолкнула Гитлера на увеличение военно-морских сил, да еще в таких масштабах, которые даже не снились Германии, Английский премьер заявил, что в целях улаживания «мирным путем» спорных вопросов Великобритания «готова признать право Германии на морские вооружения в определенных размерах». Размеры эти и были зафиксированы в англо-германском морском соглашении 1935 года.
Внешне дело выглядело так: Германия получила разрешение на строительство флота, который по надводным кораблям составлял несколько более трети английского, а по подводным лодкам был ему равен. Фактически, однако, договор развязывал руки Гитлеру для создания мощнейших военно-морских сил, которые он вскоре использовал для борьбы с самой Англией. Заключив соглашение, Германия сразу приступила к строительству 4 линкоров, 21 крейсера, 64 эсминцев и большого количества подводных лодок. Несмотря на то, что немецкие судостроители изо всех сил старались осуществить эту программу, она так и не была полностью выполнена до начала войны. Но и построенного Гитлером флота оказалось достаточно, чтобы создать смертельную угрозу английским военно-морским силам.
Когда Гитлер приступил к переговорам с англичанами, у него в кармане уже лежал план очередной агрессивной акции, которая должна была окончательно разрушить версальскую систему и уничтожить последние препоны на пути неограниченного перевооружения Германии. 12 мая 1935 года, за пять недель до начала англо-германских морских переговоров, Гитлер приказал Бломбергу подготовить план оккупации демилитаризованной Рейнской зоны (по условиям Версальского договора Германия не имела права держать в этой примыкающей к Франции зоне войска и создавать там военные объекты. Условия эти были подтверждены локарнскими соглашениями 1925 года, причем любое их нарушение квалифицировалось как акт агрессии и должно было повлечь за собой коллективные ответные меры). План получил условное название «Учение» и был настолько засекречен, что Бломберг не разрешал перепечатывать его на машинке; экземпляр, хранившийся у него в сейфе, был написан от руки. Правда, осуществить этот план Гитлер смог лишь в марте 1936 года: до этого он успел дважды выступить с речами, в которых клялся, что не намерен предпринимать никаких шагов для изменения статус-кво. Но план уже был готов. И речи фюрер произносил только для того, чтобы одурачить мировое общественное мнение. Так выглядела на практике новая «нордическая дипломатия».
7 марта 1936 года германские войска вступили в Рейнскую зону.
Эта операция Гитлера по сравнению с его предыдущими агрессивными акциями имела некоторые важные особенности. Она носила открыто военный характер; впервые фюрер двинул войска, но именно в военном отношении операция была на редкость плохо подготовлена. Первый призыв в вермахт прошел всего за несколько месяцев до этого и в Германии еще почти не было резерва обученных солдат. Фюреру удалось наскрести для своего похода… всего-навсего одну дивизию.
Гитлер проводил военную операцию в обстановке, когда у него, по сути дела, не было никаких союзников (так называемый «Антикоминтерновский пакт» между Германией, Италией и Японией был заключен позже и как раз благодаря тому, что фюрер достиг успеха в Рейнской области). В то же время внешнеполитические позиции Франции, которой в первую очередь угрожало занятие демилитаризованной зоны, были весьма благоприятны — незадолго до вторжения нацистов, в феврале 1936 года, вступил в действие франко-советский пакт о взаимной помощи (после ратификации его Французским парламентом). К тому же Франция в тот период далеко превосходила Германию по боеспособности. Согласно оценке тогдашнего французского посла в Берлине Франсуа-Понсе, она могла бы выставить против Германии 90 дивизий.
Вот почему, когда рано утром 7 марта первые три немецких батальона перешли границу демилитаризованной зоны, фюрер волновался и трусил, как никогда раньше. Вспоминая эти дни, он говорил: «Сорок восемь часов, последовавших за вступлением в Рейнскую область, были самым напряженным периодом моей жизни. Если бы французы двинулись в Рейнскую область, нам пришлось бы с позором отступить, потому что силы, которыми мы располагали, были недостаточны, чтобы оказать даже слабое сопротивление».
Не меньше трусил и немецкий генеральный штаб. Бломберг запасся приказом, повелевавшим войскам немедленно отступить, если они натолкнутся на вооруженное сопротивление французов. Когда генерал Гамелен придвинул к границам 13 французских дивизий, в генштабе в Берлине разразилась форменная паника. Бломберг потребовал, чтобы фюрер дал войскам приказ об отступлении, но фюрер привык блефовать и поступил соответственно: велел выждать до тех пор, пока французы не вступят в непосредственное соприкосновение с немцами. Однако дивизии Гамелена остались стоять у франко-германской границы, в Рейнскую зону они так и не вступили. «Господи, как я рад, что дело прошло гладко, — сказал после этого бледный как смерть фюрер своим генералам. — Да, поистине мир принадлежит смелым!» А позже, оценивая возможные последствия провала своей авантюры, он признал: «Отступление означало бы тогда для меня катастрофу».
Когда этот инцидент всплыл на Нюрнбергском процессе, обвиняемые из числа генералов также подтвердили, что сопротивление французов свело бы на нет планы Гитлера в самом их зародыше. Фельдмаршал Кейтель заявил: «Они (французы. — Авт.) могли бы нас вышвырнуть в два счета, и я лично ничуть не был бы удивлен. Но после того как Гитлер увидел, что все сходит ему с рук… вот тогда-то одна акция и стала следовать за другой». Генерал-полковник Йодль также признал: «Откровенно говоря, нам было не по себе, мы чувствовали себя примерно так, как чувствует себя игрок в рулетку, поставивший все свое состояние на «красное» или на «черное». И добавил: «Я должен только засвидетельствовать, что нас могла буквально сдунуть французская армия прикрытия».