Судьба возвращенцев
За три месяца до окончания войны, 18 января 1945 года была разослана секретная Директива военным советам всех фронтов, а также командующим Западных округов. Она была подписана начальником тыла Красной Армии генералом Хрулевым и генералом Голиковым. Эта Директива фактически определила судьбу сотен тысяч военнопленных и перемещенных лиц, которые находились в Германии и в других странах.
Всех лиц, попавших в фильтрационные лагеря, разделили на три учетных группы:
1-я — военнопленные и окруженцы;
2-я — рядовые полицейские, деревенские старосты, другие граждане, уличенные в изменической деятельности;
3-я — гражданские лица в призывном возрасте, проживавшие на территории противника.
Приведем некоторые уточнения из первого раздела Директивы:
Рядовой и сержантский состав военнопленных направлять на сборные пересылочные пункты действующих фронтов. После проверки лиц, не вызывающих подозрений, направлять в армейские и фронтовые запасные части.
Лиц, служивших в немецкой армии и в спец. строевых немецких формированиях, власовцев, полицейских и других лиц, вызывающих подозрение, немедленно направлять в спец. лагеря НКВД.
Офицерский состав, находившийся в плену, направлять в спецлагеря НКВД.
Следующие подразделы первого раздела касались гражданских лиц, принудительно или добровольно оказавшихся на территории Германии. Таким образом, этой Директивой офицеры, попавшие в плен, автоматически приравнивались к полицаям и власовцам, со всеми вытекающими для них отсюда последствиями. Дальнейшие Директивы уточняли и дополняли эту, но суть ее оставалась неизменной, и военные власти следовали ей неукоснительно.
Отметим два обстоятельства, связанных с названной Директивой. Этот страшный документ появился до начала Ялтинской конференции в особо секретном виде, но Сталин не познакомил с ним союзников. Он понимал, что сделав это, трудно предвидеть, как поведут себя американцы и англичане, подпишут ли они «Соглашение о возвращении военнопленных». Гнусное воздействие оказала Директива на высылку целых народов из родных мест, затеянную Сталиным в 1944–1945 годах.
Сотни тысяч советских людей были уничтожены, изгнаны со своих родных мест, отправлены в лагеря. И это сделано было после победоносной войны. Причем все эти кровавые, бесправные и противоправные дела были выполнены тайно, без всякого милосердия. Наконец, Директива эта стала руководством для всех органов КГБ сверху донизу для осуществления контроля над всем гражданским населением страны.
Грозно вопрошали присмиревшее население: «Как смели жить без нее? Как смели пахать и сеять? Как смели кормить козу и делать запасы на зиму? Как смели дышать одним воздухом с теми, с кем она, советская власть, воюет? Кто сдавал немцам сало, кормил фашистских захватчиков? Кто тут торговал на базаре? Кто открыл сапожную мастерскую? Кто достал с чердаков иконы, ремонтировал церкви, шил попам рясы, разводил религиозный дурман? Кто служил в горуправах, холуйствовал перед оккупантами, защищал фашистское отребье?» Поэтому, не дожидаясь возвращения «родной» власти, с 1943 года многие русские люди уходили на Запад.
Упорядоченной статистики беженцев немецкие органы в оккупации не вели. Известно, например, что только в период с 25 января по 20 февраля 1943 года при отступлении немцев с Кубани и Северного Кавказа на Украину эвакуировалось 312 тыс. человек, включая стариков, женщин и детей. Вместе с семьями с оккупированных территорий выехали сотни представителей технической и гуманитарной интеллигенции.
В 1944–1947 годах, в ходе репатриации, западные союзники с применением силы передали СССР более 2,2 млн советских граждан, которые проходили службу в «восточных» добровольческих формированиях германских вооруженных сил (в это число также входят члены семей последних и беженцы, группировавшиеся вокруг тех или иных добровольческих частей). Из них по прибытии в СССР:
— 20 % были расстреляны или осуждены на 25 лет лагерей, что, по сути, было равносильно смертному приговору;
— 15–20 % осуждены на 5–10 лет лагерей;
— 10 % — высланы в отдаленные районы Сибири не менее, чем на 6 лет;
— 15 % посланы на принудительные работы в Донбасс, Кузбасс и другие районы, разрушенные немцами. Вернуться домой им разрешалось только лишь по истечении срока работ;
— 15–20 % разрешили вернуться в родные места.
Как видно, эти данные не дают при сложении 100 %, вероятно, недостающие 15–20 % — это люди, которым удалось «скрыться» уже в СССР, умершие в дороге или бежавшие.[73]
Эти данные также не дают представления о том, какая судьба постигла каждую из категорий «восточных» добровольцев. Следует признать, что наиболее круто советское правосудие обошлось с бойцами и командирами РОА.
Согласно данным Н.Краснова, внучатого племянника атамана, офицеры из окружения генерала Власова и штабные офицеры были сразу же отделены от остальных, а прочие власовцы сразу же вывезены в специальный лагерь под Кемерово, где советские компетентные органы начали их фильтрацию на предмет выявления всех офицеров, вплоть до командиров батарей и взводов. Особое внимание уделялось офицерам-пропагандистам, прошедшим подготовку на курсах в Дабендорфе. Большинство из них были приговорены трибуналами Восточно-Сибирского военного округа к расстрелу, а остальные получили сроки в лагерях, чаще всего по 25 лет (главным образом на Колыме, в Воркуте и Джезказгане). Нечто похожее ожидало солдат и офицеров казачьих и других формирований. Со временем, к 1946 году, советские органы перестали различать отдельные категории «восточных» добровольцев, и по всем официальным и неофициальным документам они стали проходить как «власовцы».
578 616 репатриантов были направлены в распоряжение различных отраслей промышленности (угольная, путей сообщения, строительная и т. п.) в составе рабочих батальонов. Однако очень скоро они были расформированы. Но рабочие из их состава были прикреплены к определенным предприятиям и к месту жительства. За побег рабочие подвергались преследованию. И тем не менее число побегов было велико. Люди старались вернуться на свои родные места.
Прошли годы и годы, прежде чем Советское государство восстановило законность оставшихся в живых перемещенных лиц и военнопленных. Впервые историческая справедливость была восстановлена в 1956 году, то есть почти через 11 лет после окончания войны и после XX съезда КПСС. Речь идет о Постановлении ЦК КПСС и Совета Министров: «Об устранении последствий грубых нарушений законности в отношении бывших военнопленных и членов их семей». Однако потребовалось почти 40 лет, прежде чем эта законность была по-настоящему восстановлена. Здесь нельзя не отметить заслугу Б.Н.Ельцина. Он издал Указ «О восстановлении законных прав российских граждан — бывших советских военнопленных и гражданских лиц, репатриированных в период Великой Отечественной войны».
Значительное число перемещенных лиц и военнопленных, не желающих возвращаться в Советский Союз, разными путями старалось избежать репатриации. Большинство русских, оказавшихся на правах перемещенных лиц, стремилось уехать как можно дальше от Европы, за океан. Но эта возможность открылась не сразу, а лишь по мере ухудшения отношений союзников с Советским Союзом во время «холодной войны».
Негативное отношение к русским было тогда не только в США. Например, поначалу и Аргентина отдала распоряжение консулам не визировать паспортов лицам славянского происхождения, а в особенности русским. Лишь начиная с 1949–1950 годов, особенно после принятия благоприятного закона об иммиграции в США, лагеря для перемещенных лиц стали рассасываться.
Общественные организации русских эмигрантов, созданные еще до начала Второй мировой войны, получили государственные субсидии. Например, Толстовский фонд, основанный в 1939 году в США при участии Б.А.Бахметьева, финансировали американцы. Благодаря помощи этих организаций многим русским удалось сохранить свою жизнь. Толстовскому фонду особенно признательны были власовцы, так как многие государства, в том числе и США, запрещали их переселение в свои страны.
В отличие от многих русских организаций, созданных при иностранном финансировании, но ставивших своей целью спасение своих соотечественников, государственные власти западных стран преследовали в первую очередь экономические и политические цели. Причем экономические — получить дешевую рабочую силу, превалировали над другими.
Так или иначе, но с мая 1947 года по 1952 год из западных зон Германии и Австрии в страны Европы и американского континента было вывезено 213 388 человек, из них в Канаду — 38 708.
Более точная цифра, вероятно, была получена комиссией под руководством Д.А.Волкогонова. Она определила — 504 тыс. человек, не вернувшихся из лагерей, беженцев. Но и она, очевидно, не конечна. В это число не входят те, кто избежал лагерей и тем самым не был включен в статистику перемещенных лиц. Категория эта была многочисленной. Вне лагерей находилось около 300 тыс. человек. Таким образом, число не вернувшихся в Советский Союз существенно отличается от официальной советской статистики и составляет примерно от 500 до 800 тыс. человек.
В 1955 году новый режим попытался повторить сталинскую уловку и вновь заманить в свои сети тысячи эмигрантов. На этот раз акция проходила под лозунгом «Родина-мать тебя зовет!». Как мы видим, пропагандисты ничего нового не придумали. Руководил кампанией не КГБ или СМЕРШ, как это происходило раньше, а организованный в Москве комитет «За возвращение на Родину» под началом генерала КГБ Михайлова.
Однажды комитет попросил Полиграфический институт, где я работал преподавателем, послать им «толкового» редактора. Им направили хорошего редактора, но женщина выдержала в том учреждении всего два месяца, хотя платили прилично. Как-то я встретил ее на улице и спросил, почему она ушла. Ответила она так: «Большей лжи в жизни я не видела. Не выдержала!»
Говоря о возвращении из второй эмиграции в 50-е годы в Советский Союз, следует вот что сказать. Их не сажали в лагеря, не гнали на стройки, но и не очень жаловали какими-то особыми льготами. Мне рассказывал один ленинградец, которого отпустили домой, что он прожил три года в землянке за городом, прежде чем добился прописки и получил шестиметровую комнату в коммунальной квартире в городе Ленинграде.
Чем закончилась широко разрекламированная кампания — известно. Почти все, кто смог, вернулись обратно в те страны, где они ранее обосновались, честно трудились, обрели нормальную человеческую жизнь.
Чтобы более полно понять, что собой представляют так называемые фильтрационные лагеря (в лучшем виде) в первые дни их организации в Германии, расскажу об одном из них, где мне пришлось однажды побывать.
«Пионерский лагерь»
Километрах в пятнадцати-двадцати от места, где находилась артиллерийская бригада, расположен женский фильтрационный лагерь. Три офицера сели на мотоциклы и быстро добрались до места. Ни забора, ни сторожевых будок, ни колючей проволоки, ни часовых. Чудеса! Слышны лишь девичьи голоса да девичьи песни. Улицы с русскими названиями. Аккуратные немецкие дома с садиками. В них живут «возвращенки».
В начале каждой улицы расположен так называемый блокпост. Рядом построена дощатая площадка с обеденными столами. Сюда привозят еду. Женщины все делают сами: готовят, убирают. Раз в день — проверка. В лагере есть санитарная часть, баня. Выдают справки о медицинском обследовании, так как без них выезд на Родину закрыт. Иногда показывают какой-либо патриотический фильм.
Когда наступает темнота, военнопленные итальянцы — их лагерь по соседству — поют или высвистывают серенады. Кто-то, смеясь, заметил: «Прямо пионерский лагерь». О многом рассказал нам дежурный солдат. Отметим, без оружия он.
Мы поинтересовались у него: «Что можно, а чего нельзя?» Солдат гордо ответил: «Победителям все можно!» Но посоветовал: «Прежде чем кавалерам представляться барышням, следует побывать у начальства».
Офицеры СМЕРШа приняли нас радушно. Охотно рассказали о своем учреждении, где находится около пяти тысяч «возвращенок». Предупредили, чтобы в следующий раз без коньяка не приезжали.
Попытались кое-что узнать. Например, почему лагерь не охраняется? Как обстоит дело с кормежкой? Долго ли держат женщин в лагере до их отправки на Родину? Вот что любезно сообщил усатый полковник: «Наш контингент, — сказал он, — должен обрести полную уверенность, что лагерь — уже часть Родины! Куда бежать и зачем? На всех дорогах КПП, во всех деревнях и лесах расположены воинские части. Американцы обратно их не примут».
То ли лукавил кум, то ли врал или же не знал! Скоро все «пионерские лагеря» приобрели иной вид, на советский лад. Пока мы беседовали, наступило время обеда. Женщины шли с котелками.
От неожиданности я чуть вздрогнул: приметил Веру, женщину, которая первая мне сообщила о конце войны. Исхудавшее лицо, тусклые, ничего не выражающие глаза, одета ужасно: поношенное платье, башмаки с помойки, не иначе. После обеда мы встретились. Разговор состоялся невеселый. Вот что я узнал. После того как мы расстались в Судетах, новая власть на следующий день выгнала ее из дома, где она жила, не разрешив, кроме еды, ничего брать с собой. Куда деться?
Чехи особенно не церемонились с судетскими немцами. После войны они их — около двух миллионов — выслали из страны.
«Пошла к «своим» и рассказала все о себе, «очистила душу», а там — будь что будет», — рассказала Вера. Поведала она свою личную историю. В Балаклаве (Крым), где немцы устроили базу подводных лодок, она работала в офицерской столовой судомойкой: это избавило ее мать от голода. Как-то ее приметил немецкий офицер-моряк. Стали встречаться. Скоро он ушел в плавание. Привезли его с лицом обгоревшим, полуживым. Вера помогла выходить подводника. Затем особый госпиталь, где он долечивался. Под видом санитарки раненый офицер забрал ее с собой в Чехословакию. Туда его отправили после выздоровления. Из Атлантики парень не вернулся. Вера стала искать работу. Устроилась горничной у богатого судетского немца, который сбежал с отступающей немецкой армией.
Я внимательно слушал Верин рассказ. Она еле сдерживала слезы. Находясь рядом, я испытывал все время некоторую неловкость. Заставлял себя найти в адрес Веры хотя бы несколько теплых слов утешения. Они не давались. Встреча вся казалась какой-то неестественной. Все же на следующий день я приехал в лагерь проводить Веру. Привез ей телогрейку, чулки и новые башмаки. Прощаясь со мной, она рассказала о судьбе своей подруги-соседки с Украины, которая повесилась. Не смогла, бедняжка, смириться с похороненной мечтой о жизни на Западе.
На проводы очередной партии женщин на Родину по традиции собрался весь лагерь. Зрелище врезалось в память. Описать его трудно. Надо было только видеть. Следовало обладать глубоким чувством сострадания, чтобы понять происходящее. Многие из нас, офицеров, за годы войны, честно говоря, позабыли такое слово. Женщин построили в стройную колонну. С вещичками, с самодельными мешками за плечами, строй двинулся к воротам лагеря. Верно, я не заметил у многих в глазах грусти. Лагерные офицеры подбадривали женщин, пытаясь рассеять в их душах самые маленькие сомнения. «Девочки, все будет хорошо!» — хитро улыбаясь, говорили они. И «девочки» верили им, точнее — старались верить. В воздухе зазвенела знакомая песня: «Широка страна моя родная…»
Впервые в тот день я задумался над подлым коварством власти. Ни я, ни мои товарищи не проронили ни слова. Тогда мы еще многого не знали о том, как встретит Родина-мать своих дочерей, которых победа Советской Армии вырвала из их нацистского ада. Таких, как Вера, «клейменных», как их называли за связь с немцами, было в лагере немного.
Встреча с Родиной
По мере приближения к государственной границе глаза «возвращенных» тускнели, теряли свой блеск, а душу заполнял холодный страх… Они ничего не просили, ничего не требовали от власти, которая не сумела их защитить, уберечь от врага… Ни в 41-м, ни в 42-м, ни в 43-м, ни в 44-м. Четыре с половиной года Красная Армия освобождала родную землю от оккупантов…