В 1762 году, после нескольких побед над прусской армией Суворов был назначен командиром Астраханского пехотного полка. На следующий год командиром Суздальского пехотного полка, который блестяще использовал опыт, накопленный Суворовым в боях против Фридриха Великого, и внес немалый вклад в разгром и первый раздел Польши.
По возвращении в Санкт-Петербург в 1773 году Суворов был произведен в генерал-майоры и отправлен на войну с турками в армию фельдмаршала Румянцева. Именно там произошли первые встречи будущего генералиссимуса с Григорием Потемкиным - будущим князем Таврическим. Два великих человека не испытали взаимной симпатии.
Роскошно-ленивый великан Потемкин и юркий, сухощавый, насмешливый Суворов могли прекрасно дополнять друг друга, но сблизиться никак не могли. Эта невозможность впоследствии стоила России нескольких лишних месяцев осады турецкой крепости Очаков: Потемкин, тогда уже всемогущий фаворит Екатерины, просто-напросто удалил Суворова с поля боевых действий, а сам добиться быстрой победы не смог. Этого, кстати, он тоже Суворову не простил и не забыл.
Вообще у Суворова был необычайный талант - допекать вышестоящее начальство. Когда он считал приказы сверху глупыми, то преспокойно пренебрегал ими и доводил начатое до конца, причем всегда успешно. На гневный вопрос того же Потемкина, чем он изволит заниматься, насмешливо ответил: "Я на камушке сижу, на Очаков я гляжу". Однако жалобы на Суворова императрица, не слишком любя его сама, ни от кого не принимала. "Победителей не судят", - начертала она на одном из донесений об очередной выходке строптивого генерал-майора, и на том дело было закрыто.
Опоздал он к победе только один-единственный раз, но и это опоздание оказалось весьма кстати. После окончания первой турецкой кампании Суворов был направлен на Волгу, для усмирения пугачевского бунта, но поспел, что называется, "к шапочному разбору": Пугачева уже схватили и отправили в Москву, мятеж дотлевал. После этого Суворов не без гордости говорил, что нигде, кроме как на войне, не пролил ни капли человеческой крови. При подавлении отголосков пугачевского бунта "не чинил ни малейшей казни, кроме гражданской, но усмирял "человеколюбивой ласковостью...".
Ослушаться он не смел только своего отца и, когда тот приказал сорокалетней уже сыну жениться и озаботиться наследниками, безропотно обвенчался с избранной родителями невестой - княжной Варварой Ивановной Прозоровскои, "Варютой". Жену, в общем, даже любил, потому что... "жена человеку Богом дается как не любить?". Та, правда, придерживалась несколько иных взглядов на семейную жизнь. После пяти лет относительного мира и согласия, за которые жена подарила ему сына Аркадия и дочь Наталью любимицу, в супружеской жизни стали появляться трещины. По-видимому. Варвара Ивановна иначе пред ставляла себе жизнь генеральши и богатой помещицы: сопровождать мужа в походах и делить с ним все "прелести" бивуачной жизни ей никак не улыбалось.
Суворов мог понять нелюбовь супруги к бытовым неудобствам, но измены дрожайшей половины его, человека невероятно вспыльчивого, настолько вывели из себя, что он даже обратился в консисторию с прошением о разводе. Развода ему не дали, наоборот, стали нанизывать примирение. Императрица не слишком стремилась поощрять супружеские добродетели, ибо сама в ту пору меняла фаворитом чуть ли не ежегодно. Через несколько лет Суворов вновь подал прошение уже непосредственно в Синод, обвиняя жену в недозволенной связи с секунд-майором Сырохнеевым, причем обещал предоставить соответствующие доказательства. И снова ему было отказано, причем ни он. ни Варвара Ивановна оттого счастливы не были. Она - женщина безусловно светская совершенно не подходила к роли жены "вечного солдата". Он плохо представлял себе супружескую жизнь врозь, а о его нахождении при дворе и речи быть не могло.
Разрыв Александр Васильевич переживал тяжело и после расставания с женой вообще не глядел на женщин. Хотя, по другой версии, он добивался развода потому, что хотел жениться на дочери одного из своих полковых командиров, которая сопровождала отца во всех походах, переодевшись в мужской костюм. Никаких подтверждений этoro, правда, не существует - слухи и только. Зато доподлинно известно, что Александр Васильевич обожал свою дочь - "Суворочку", которую устроил в Смольный институт пансионеркой и безмерно о ней тосковал. Большую часть своего немалого состояния он завещал именно ей, остальное - сыну Аркадию, рано и трагически погибшему в одной из военных кампании. Жена по завещанию не получала ничего, хотя всю жизнь Суворов содержал её достаточно щедро.
А завещать было что. Суворовы считались богатыми помещиками, причем не выжимали из своих крепостных все соки, а. наоборот, всячески им покровительствовали. Сохранились письма, рассказывающие о его отношениях с крестьянами. В одном из них Суворов пишет: "У крестьянина Михаила Иванова одна корова! Следовало бы старосту и весь мир оштрафовать за то, что допустили они Михайлу Иванову дожить до одной коровы! Купить Иванову другую корову из оброчных моих денег... Богатых и исправных крестьян и крестьян скудных различать и первым пособлять в податях и работах беднякам. Особливо почитать таких неимущих, у которых много малолетних детей. Того ради Михаиле Иванову сверх коровы купить ещё из моих денег шапку в рубль".
Богатый человек, Суворов, тем не менее, презирал излишества в быту и не умел жить в роскоши и праздности. Не умел он жить и вне боевых действий. Оказавшись при императоре Павле в изгнании, сильно томился духом, искал утешения в молитвах, но милости просить не желал ни при каких обстоятельствах. Вспыльчивый по характеру, Александр Васильевич тем не менее умел себя сдерживать, когда надо, и по пустякам, как сейчас сказали бы, "не заводился". Но если задевали его принципы - пощады никому не было. Так, будучи главнокомандующим, Суворов вопреки всем правилам дипломатии сделал строгое внушение командующему австрийскими войсками:
"До сведения моего доходят жалобы на то, что пехота промочила ноги... Большой говорун, который жалуется на службу, будет отрешен от должности... Ни в какой армии нельзя терпеть таких!"
Суворов никогда не жалел о своем выборе жизненного пути, считая военную службу святым и естественным долгом дворянства. Уже в преклонном возрасте и больших чинах он осуждал закон, освобождавший дворян от обязательной службы. считая, что замещение офицерских вакансий иностранцами снижает боевые качества и моральный дух русской армии. Для него самого забота о благе Отечества и боеспособности армии была главной.
"Я заключал доброе имя мое в славе моего отечества, и все деяния мои клонились к его благоденствию. Никогда самолюбие, часто послушное порывам скоропереходящих страстей, не управляло моими деяниями. Я забывал себя там, где надлежало мыслить о пользе общей", - писал он одному из своих друзей незадолго до смерти.
Суворов провел более шестидесяти боев и сражений и ни одного не проиграл. Когда завистники пытались это объяснить просто везением, Александр Васильевич беззлобно и благодушно отмахивался:
- Раз - везение, два - везение, на третий-то раз, помилуй Бог, может, и умение?
До 1779 года Суворов командовал войсками на Кубани и в Крыму, превосходно организовав оборону Таврического полуострова (Крыма). После присоединения Крыма к России в 1783 году ему было приказано привести к покорности ногайских татар, что и было исполнено, несмотря на немалые трудности. В 1786 году Суворов получил звание генерала-аншефа, а с началом новой турецкой кампании в 1788 году командовал обороной Черноморскою побережья от устья Буга ло Перекопа. В 1789 году, командуя дивизией в армии князя Репнина, Сувоpoв наголову разбил турок при Фокшанах и Рымнике, за что получил орден святого Георгия 1 степени и титул графа Рымникского, а от австрийского императора - титул графа Священной Римской империи. И это, пожалуй, был единственный случай, когда Суворову послали по его заслугам: за блестяще проведенное им взятие Измаила он - не без интриг светлейшего князя Потемкина - вместо ожидаемого фельдмаршальского жезла получил лишь звание подполковника лейб-гвардии Преображенского полка. Правда, полковником в этом полку числилась сама императрица Екатерина, но тем не менее...
Чин генерала-фельдмаршала Суворов все-таки получил, но лишь в 1794 году, после взятия Праги. Два года спустя его назначили начальником российских военных сил в южных и юго-западных губерниях, и здесь он довел до совершенства свою систему обучения и воспитания войск, а также дал окончательную редакцию своему блистательному военному катехизису "Наука побеждать". Казалось, что для Суворова наступило время пожинать лавры, но... Скоропостижно скончалась императрица Екатерина, на престол взошел её сын Павел, ярый поклонник всего прусского, и Александр Васильевич со свойственной ему резкостью выступил против нелепых нововведений и "усовершенствований" в столь любимой им русской армии.
Реакция последовала мгновенно: в 1797 году Суворов высочайшим повелением был отставлен от службы и сослан в свое имение под надзор полиции. Ссылка эта продолжалась около двух лет и могла бы длиться до самой смерти великого полководца, но авторитет и слава Суворова были столь велики, что даже император Павел оказался перед ними бессилен. По требованию коалиции европейских держав император был вынужден отозвать Суворова из ссылки и возложить на него командование союзными войсками в Северной Италии. В итальянском, а затем и швейцарском походах Суворов немало добавил к славе своего отечества. Его швейцарский поход считается самым выдающимся из всех совершенных до этого альпийских переходов (вспомните знаменитую картину "Переход Суворова через Альпы"!), хотя неутомимому полководцу было в то время без малого семьдесят лет. За этот поход император Павел пожаловал ему титул князя Италийского и звание генералиссимуса, а также приказал поставить памятник в Санкт-Петербурге, что, к сожалению, так и не было исполнено.
Как ни странно, Павел оказался куда более справедливым к Суворову, нежели его мать, императрица Екатерина, хотя Александр Васильевич выкидывал иной раз штучки, крайне обидные для императора. Как-то с визитом к Суворову приехал любимец Павла, бывший его брадобрей Кутаисов, только что получивший графское достоинство. Суворов выбежал ему навстречу, кланялся в пояс и суетился:
- Куда мне посадить такого великого, такого знатного человека? Прошка, стул, другой, третий!
И при помощи лакея Прошки Суворов ставил стулья один на другой, кланяясь и прося садиться выше:
- Туда, туда, батюшка... а уж свалишься - не моя вина.
В другой раз, приехав в Санкт-Петербург, Суворов хотел видеть самого императора, но так как сил ехать во дворец уже не было, он попросил, чтобы Павел удостоил его посещением. Павел, однако, послал вместо себя все того же графа Кутайсова. Когда тот вошел в комнату в красном мальгинском мундире с голубой лентой через плечо, Суворов приподнялся в постели и закричал все тому же Прошке:
- Ступай сюда, мерзавец! Вот посмотри иа этого господина в красном кафтане. Он был такой же холоп, как и ты, да видишь, куда залетел! И к Суворову его посылают. А ты, скотина, вечно пьян и толку из тебя не будет.
Забыл, видно, Александр Васильевич, что ею собственный батюшка начинал карьеру денщиком у императора. Или не забыл, а искренне считал, что дворянское происхождение автоматически ставит его выше любого, рожденного в ином сословии. Вольнодумство Суворова имело свои пределы.
Сказались эти пределы и тогда, когда друзья попытались склонить его к участию в заговоре против императора Павла. Суворов аж подпрыгнул и в ужасе перекрестил говорящему рот:
- Молчи, молчи, не могу! Кровь сограждан - помилуй Бог!
Ни опала, ни ссылка не оправдывали в его глазах участия в смуте, способной привести к кровопролитию.
Любимая дочь Александра Васильевича, "Суворочка", вышла замуж за очень богатого и доброго человека - Дмитрия Хвостова, который имел только одну слабость: мнил себя поэтом. Суворов полушутя, полусерьёзно жаловался друзьям, что зятю удастся то, что не удалось турецким ядрам: до времени свести его в могилу:
- Бубнит и бубнит, и все в рифму, и рифму... Помилуй Бог, с ума спятить недолго! Знаю, что не по злому умыслу, а то еи-eйi, пришиб бы.
Насчет турецких ядер Александр Васильевич несколько преувеличивал, ибо сам любил говорить, что за всю жизнь им было получено семь ран: две - на войне, а пять - при дворе. И уж совершенно точно, что эти пять ран были куда более боле болезненны и опасны для здоровья. нежели первые две. Несмотря на то, что Суворов никогда не терял присутствия духа и чувства юмора, да и вообще был большим жизнелюбом, придворные нравы больно задевали даже его. Не случайно он всю жизнь предпочитал держаться от двора подальше и появлялся там лишь в случае крайней необходимости.
О жизнелюбии Суворова говорит и тот факт, что когда он был уже безнадежно болен и дни его - сочтены, Дмитрий Хвостов, желая подбодрить тестя, сказал, что лекари, мол, живо поставят его на ноги.
- Это хорошо, - усмехнулся Суворов, - только, ежели останусь жив, долго ли проживу?
Хвостов щедро пообещал ему как минимум пятнадцать лет. Суворов нахмурился, плюнул:
- Злодеи! Отчего не сказал - тридцать?
Было это за неделю до его кончины... Суворов умер 6 мая 1800 года и был похоронен в Александро-Невской Лавре. А ещё накануне в письме к другу заклинал:
"Только не Отнимайте у меня возможности до конца дней моих печься о пользе Отечества..."
Да можно ли было отнять то, что было предначертано свыше? Остановить генералиссимуса смогла только смерть. Отечеству же он верой и правдой служил пятьдесят три года.
Листая страницы российской истории, легко убедиться в том, что полководцев, равных Александру Васильевичу Суворову, в ней не было. А уж таких личностей в ранге генералиссимуса - тем более.
ЦАРЕВНА КСЕНИЯ ИЛИ ВДОВСТВУЮЩАЯ НЕВЕСТА
После смерти Ивана Грозного трон унаследовал его младший сын, Федор, человек, о котором сам его отец отзывался так:
"Постник и молчальник, быть бы ему монахом, а не царем".
И действительно, за четырнадцать лет, проведенных на троне, и даже в последние дни своей жизни царь Федор Иоаннович ни на минуту не задумался о том, что происходило в России и кто будет самодержцем после его смерти. В результате царем стал Борис Годунов, боярин худородный, но брат овдовевшей царицы Ирины.
В какой-то степени это было справедливо: Борис фактически правил Россией именем Федора все эти годы, и правил неплохо: в стране было относительно спокойно. Более того, его как бы "выбрал" царем сам народ случай беспрецедентный. Но ни явные способности к управлению, ни "глас народа" не могли перевесить одного: загадочной смерти (или убийства?) в Угличе младшего сына Ивана Грозного - царевича Дмитрия. Сам Борис, вступая на престол, окружил себя таким избытком предосторожностей, что лишь укрепил окружающих в уверенности: убийца и узурпатор.
О том, как народ "избирал" на царствие Бориса, лучше и правдивее всего написал Александр Сергеевич Пушкин. Он, правда, не знал, что задолго до этого какие-то "звездочеты" (т. е. астрологи) предсказали Годунову, что он станет царем, но царствовать будет только семь лет.
- Хотя бы семь дней, - воскликнул в ответ он, - лишь бы царствовать!
Так что все отговорки при избрании на царство были лишь ломанием и кокетством: Борис стремился надеть шапку Мономаха, как юная девица подвенечную вуаль: любой ценой, а там видно будет. Более того, он мечтал быть основателем новой династии - Годуновых. У Бориса было двое детей дочь Ксения и сын Федор. Оба заплатили непомерно высокую цену за отцовские амбиции.
Но в день его коронации, 1 сентября 1598 года, никто не предполагал, насколько трагичны для России будут последствия этой церемонии. А меньше всего об этом думала шестнадцатилетняя Ксения Годунова - с этого момента ставшая царевной. Ей собственное будущее рисовалось в самых радужных красках, и поводов для такого оптимизма было предостаточно.
Прежде всего Ксения Борисовна представляла собой классический образец русской красавицы тех времен. Современники в один голос превозносили прелести этой стройной, яркой брюнетки с "союзными", то есть сросшимися на переносице бровями, пышными косами, огненными глазами и "телом, словно сделанным из сливок". Последнее наблюдение, впрочем, придется оставить на совести летописцев: кто из посторонних мог видеть русскую боярышню - тем более царевну! - тех времен без непременных пышных одеяний от шеи до пят?