Впрочем, Ксения "типичной" боярышней не была: отец постарался дать ей европейское образование и воспитание, желая упрочить свой трон союзом с каким-нибудь европейским монархом. А посему не спешил выдавать дочь замуж за кого-либо из русских бояр, хотя Ксения могла рассчитывать на самых знатных и богатых женихов.
Царевна умела не только читать и писать, но знала латынь, могла объясниться по-польски, ездила верхом, прелестно пела, умела танцевать. Сам не слишком грамотный, Борис Годунов пригасил к своим детям иностранных учитгелей, хотя это и вызвало недовольство русского духовенства. Более того, он тослал обучаться в Европу около десяти боярских сыновей... но ни один из них не пожелал впоследствии вернуться на родину.
В общем, Борис, похоже, опередил свое время. Многие его династические планы сумел осуществить лишь сто лет спустя Петр Первый. Матримониальные же прожекты Годунова так и не воплотились в жизнь.
Первым женихом царевны Ксении был сын шведского короля, принц Густав, изгнанный из страны мятежными подданными. В 1599 году он принял |приглашение Годунова и прибыл в Россию. Бедного изгнанника приняли с королевскими почестями. Умный, образованный, с приятной внешностью принц вскоре сделался любимцем Годунова, который и предложил ему руку царевны и титул властителя Ливонии, которая в то время находилась в оккупации шведов. Непременным условием был переход принца в православную веру. Нустав отказался - и был выслан в Углич, где и скончался некоторое время спустя, причем не исключено, что ему в этом помогли.
Вторая попытка Годунова породниться с одним из западных королевских дворов была куда более успешной, во всяком случае вначале. Выбор царя Бориca пал на брата датского короля принца Иоанна, который согласился принять православие, а вместе с ним - руку царевны Ксении и княжеский удел на Руси. Принц торжественно въехал в Москву в сентябре 1602 года (то есть со времени первого неудачного сватовства Ксении минуло более трех лет!) и был принят со сказочной пышностью. Во время первого обеда царевна, оставаясь невидимой для пирующих, смогла вдосталь наглядеться на своего жениха и послушать его умные речи.
Ксения влюбилась в Иоанна с первого взгляда, а для него личное знакомство с царевной тоже оказалось приятым сюрпризом. В "нагрузку" к княжескому венцу ему вполне могли подсунуть рябую или хромую уродину, да ещё и малообразованную дурочку - вещь обычная в европейских царствующих домах. А тут - красавица, почти как в сказке. Свадьбу назначили на начало зимы. Но уже месяц спустя, на обратном пути из Троице-Сергиевой лавры, куда царская семья ездила на богомолье, принц Иоанн заболел жестокой горячкой и несколько дней спустя, несмотря на все усилия врачей, скончался...
"Царь отравил королевича!" - тут же ползла молва в народе. Никому не приходило в голову, что Годунову это было невыгодно, все лишь усмехались пpo себя: "С него станется!" После таинственной гибели царевича Дмитрия любая смерть в окружении царя Бориса приписывалась его злому умыслу. По иронии судьбы сам Годунов, по-видимому, тоже был отравлен - ход чрезвычайно ловкий, так как народ решил: что посеял, то и пожал.
До конца своей жизни Борис Годунов пытался найти для дочери супруга королевского происхождения. Однако возобновление брачных переговоров с Данией ни к чему не привело, там решили, что одной попытки вполне достаточно. Не увенчались успехом и поиски жениха в Австрии, Англии и даже Грузии. Трагическая участь обоих принцев отпугнула от царевны искателей её руки. К тому же, по понятиям того времени, Ксения уже была старой девой, ибо к моменту своего второго обручения достигла двадцатилетнего возраста. Но главной причиной краха всех брачных замыслов Годунова было то, что его собственное положение на троне становилось все более шатким.
Через пару лет после смерти принца Иоанна по Руси пополз слух, смертельно опасный для Бориса:
- Царевич Дмитрий жив!
Но, кроме слухов о чудесном спасении младшего сына Ивана Грозного, у царя были куда более серьезные проблемы. Россия страдала от голода и моровой язвы - то есть чумы, повсеместно появлялись разбойничьи шайки, грабившие и сжигавшие все подряд: от холопских изб до боярских палат. В довершение ко всему в 1604 году появилась комета, и вслед за нею начались бури, ураганы, опрокидывавшие дома и даже колокольни. Народ счел все это гневом Божьим, а виновником всего назвал, разумеется, царя Бориса, который, кстати, был отнюдь не злодеем и достаточно мудрым правителем.
Народная ненависть, однако, не коснулась Ксении. "В невестах уж печальная вдовица", по-видимому, вызывала лишь сочувствие. Во всяком случае, когда после смерти Бориса бояре убили его вдову и до смерти забили сына Федора, Ксению не тронули, что, впрочем, не сделало её участь менее печальной.
Почему Ксения не постриглась в монахини после смерти своего второго жениха, которому она как будто бы пообещала хранить вечную верность? Наверное, потому, что вовсе этого не хотела. "Кроткая голубица" была не только достойной дочерью своего отца, но и родной внучкой Малюты Скуратова, одного из самых жестоких людей того времени. Так что вряд ли она мечтала о монашеском покрывале: царский венец представлялся ей куда более заманчивым.
С
Самая двусмысленная страница биографии царевны Ксении - это её связь с Лжедмитрием. Буквально на следующий день после вступления самозванца в Москву Ксения Борисовна стала его любовницей. Правда, жертвами Лжедмитрия оказались ещё десятки боярских жен, дочерей и даже молоденьких монахинь. Но негодование историков почему-то обрушилось на одну лишь Ксению.
"В защиту Ксении Годуновой мы не находим ни слова, - пишет один из них уже в конце XIX века. - Жертвою грубого, зверского насилия честнейшая девушка или женщина может быть раз в жизни, но чтобы в течение нескольких месяцев переносить ласки человека ненавистного, убийцы её отца, матери, брата... и покоряться этому жребию, не имея духу убить злодея или собственной, добровольной смертью избавиться от позора и срама, - для этого надобно иметь в характере особый запас трусости и подлости..."
А почему, собственно, Ксения должна была убить Лжедмитрия или покончить с собой от позора? Целый народ принял самозванца за подлинного, природного царя, гордая аристократка Марина Мнишек согласилась стать его женой, а Ксения, приученная своим отцом к мысли о том, что будет королевой, сразу распознала "подлог"? Да быть того не может! И не исключено, что какое-то время самозванец колебался: то ли ему жениться на полячке, то ли на русской царевне. Брак с дочерью Годунова мог сильно упрочить позиции Лжедмитрия, и наверняка он это прекрасно понимал.
Наверняка это понимала и Ксения. Тем более что брак с царем, пусть и самозваным, был последним шансом гордой и властной красавицы найти себе достойного мужа. К тому же если бы "чистая голубка" стала не "жертвою" царя, а царицей, она по-прежнему бы осталась кумиром толпы и... историков. Победителей не судят. К несчастью для нее, судьба распорядилась иначе.
Кстати, к несчастью не только для нее, но и для Марины Мнишек. Своенравная полячка ещё колебалась: ехать ли ей в смутную и чужую Московию, чтобы занять там опасный, шаткий престол, или остаться на родине и найти менее блестящую, зато безопасную партию. И тут ей донесли, что жених отнюдь не изнывает в разлуке с нею, а приблизил к себе красавицу-царевну и чуть ли не собирается обвенчаться с нею.
Марина помчалась отбивать неверного суженого у соперницы. А поскольку в её запасе были очень внушительные аргументы - несколько тысяч вооруженных поляков, то выбор самозванец сделал очень быстро. Марина надела брачный венец, Ксения - монашеский клобук. Царевна превратилась в смиренную инокиню Ольгу и дожила в монастыре почти до сорока лет: возраст по тем временам вполне почтенный.
У связи царевны с Лжедмитрием может быть ещё одно очень простое и логичное обоснование. Выросшая на ступенях трона, воспитанная в ощущении своей избранности и достаточно искушенная в придворных интригах, дочь Бориса Годунова могла рассчитывать на то, что, став даже не царицею, а хотя бы фавориткою самозванца, она сумеет отомстить боярам, которые погубили её семью. Ведь Лжедмитрия не было в Москве ни в момент скоропостижной кончины Бориса, ни во время расправы с его семьей. Царицу и царевича убили свои, русские, в том числе князья Голицын и Мосальский. Убили на глазах у Ксении, а по чьему приказу - какое ей было дело! И не самозванец силком затащил царевну в свои покои: её привел туда все тот же князь Мосальский.
Ничего невыполнимого в замыслах Ксении не было: о подобных случаях она наверняка читала в европейских исторических хрониках. Обворожить нового государя, сделать его покорным орудием в своих руках и через него расправиться с врагами... Ради этого можно было снести "утрату чести" штуку, в представлении внучки Малюты Скуратова, весьма спорную. И если бы за спиной её соперницы Марины Мнишек не маячили польские сабли... кто знает, как бы обернулась история России. Не исключено, что союз Ксении и Дмитрия дал бы вполне законное продолжение царской династии, и сама приставка "лже" никогда бы не пристала к имени царя. Впрочем, история не приемлет сослагательного наклонения.
Ддобровольное самопожертвование Ксении подтверждает ещё одна малораспространенная версия о том, что произошло между кончиной Бориса Годунова и "падением" его дочери. Один из князей Белосельских, родственник царевны, предложил ей тайно обвенчаться с ним и бежать в Англию под защиту короля Иакова. Ксения ответила категорическим отказом.
- Рожденная царствовать, - якобы сказала она, - лучше посвящу себя Богу, чем стану нищей попрошайкой на чужбине.
Трудно сказать, насколько это соответствует действительности, но характеру царевны полностью отвечает. Умевшая прикидываться и "кроткой голубицей", и "безутешной невестой", и "пленительной красавицей-принцессой", Ксения на самом деле обладала недюжинной силой воли и властным нравом, а от отца унаследовала, по-видимому, фанатичное стремление к царскому венцу. Кое-что добавилось и от матери - урожденной Скуратовой. Такой "коктейль" никоим образом не способствовал христианскому смирению: даже стоя на краю гибели, рискуя всем, Ксения Борисовна не смогла отказаться от последнего шанса стать царицей. Она проиграла. Но ведь могла и выиграть.
Как бы то ни было, Ксения Годунова - последняя русская царевна, которую намеревались выдать замуж, да ещё и за иностранца. Целый век после этого царские дочери из девичьей светелки отправлялись прямиком в монастырь, обреченные на вечное девство. Понадобилось воцарение Петра Великого, чтобы этот обычай был, наконец, отменен.
Свою старшую дочь, Анну, Петр выдал за герцога Голштинского, претендовавшего к тому же на датскую корону. Ту самую корону, которой домогался в свое время первый жених Ксении - принц Густав.
История - большая мастерица на такие повторы и совпадения.
ПОЛУ-ЦАРИЦА, ПОЛУ-ДЕВИЦА
ЦАРЕВНА СОФЬЯ
Рискну пойти против укоренившегося мнения о том, что первым царем-реформатором на Руси был Петр Великий, и предложить несколько иную точку зрения на события трехсотлетней давности. Да, "герр Питер" железной рукой, за волосы поволок Россию к западному прогрессу. Но до него, причем гораздо более гуманными методами, это пыталась сделать его старшая сводная сестра царевна Софья Алексеевна, столь незаслуженно забытая и историками, и потомками.
Софья была одной из шести дочерей царя Алексея Михайловича, получившего в истории прозвище Тишайший, от брака с Марией Милославской, которая родила царю ещё и двух сыновей - Федора и Ивана. Но если с потомством женского пола все обстояло нормально: царевны были здоровыми и достаточно сообразительными, то с сыновьями Алексею Михайловичу не повезло. Старший был чрезвычайно болезненным и не слишком смышленым, младший откровенно слабоумным.
Так что рождение сына Петра от второй жены - Натальи Нарышкиной - было воспринято царем с восторгом. Проживи Алексей Михайлович подольше, займись он сам воспитанием младшего сына, глядишь, реформы в России прошли бы более плавно и без крови. Но Тишайший скончался, когда Петруше едва исполнилось четыре года. И шапку Мономаха пришлось надеть Федору Алексеевичу.
У него, кстати, хватило ума всеми силами этому сопротивляться. Но сил отказаться от коронации, а потом править державой практически не было. И то, и другое неизлечимо больной Федор делал лежа в постели. Впрочем, "правил" - слишком сильно сказано. Фактически он лишь одобрял то, что предлагали его ближайшие советчики. А ближе всех была старшая любимая сестра Софья, совершившая после смерти отца настоящий переворот в дворцовой жизни.
До тех пор женщины царского рода были обречены на полное и абсолютное затворничество. Они шагу не могли сделать не только за пределы дворца, но и в самом дворце. На каждый выход из своих покоев - в церковь ли, в сад - они должны были получить разрешение самого царя, а его по пустякам не беспокоили. Сама царица не могла проехать по Москве в открытом возке: только в закрытой повозке с опущенными занавесками. А уж царские дочери и вовсе были пленницами. Помимо царя и царицы, за ними зорко следили тетки незамужние сестры царя. И строже всех царевна Ирина Михайловна, которую в молодости сватали то ли за датского, ю ли за шведского королевича, но до свадьбы дело не дошло. Жених не захотел жениться, ни разу не увидев невесту Так и осталась царевна Ирина в девках а заодно и всем другим царевнам при шлось забыть мечты о супружестве Либо терем, либо монастырь.
Вторая жена Алексея Михайловича - Наталья Кирилловна - была воспитана не столь строго. И увидел-то её царь не на традиционных смотринах (только царк и разрешалось видеть невесту до свадьбы, да ещё и выбирать самую красивую), а в доме своего приближенного боярина Матвеева, где молодая воспитанница пользовалась большой свободой Вольнолюбивый дух она принесла и в дворцовые покои: при ней падчерицам жилось вольготнее, чем при родной матери. Пятеро из них воспользовались этим, чтобы вволю сплетничать, наряжаться и по праздникам кататься по Москве. Самая старшая - Софья распорядилась своей свободой иначе.
По характеру и замашкам точная копия своего младшего сводного брата Петра, Софья почти все свое время уделяле чтению и учебе. Делала она это вместе со своими родными братьями, но ecли Федор и Иван в науках, мягко говоря, не преуспевали, то их сестра почерпнула oт своих наставников все, что они могли eй дагь. Софья знала латынь, польский, разбиралась в богословских вопросах, увлекалась историей. И это при том, что абсолютное большинство женщин в те время были просто неграмотны!
Сразу после смерти отца Софья буквально вынудила своего брата Федора принять знаки царской власти, обещая ему всяческую помощь и содействие в управлении Россией. Прекрасно разбираясь в людях, Софья окружила своего брата умными и достаточно прогрессивными советниками, первым из которых был князь Василий Голицын - по скандальней дворцовой хронике "цесаревнш полюбовник". Конечно, при царе Алексее Михайловиче его умная и властная дочь определенных границ приличия не переходила: отец хоть и был Тишайшим, но мог бесстыжую строптивицу запросто постричь в монахини. При вечно больном и слабовольном Федоре, на которого она имела совершенно неограниченное влияние, Софья "забросила чепец за мельницу" и повела себя так, что возмутились не только её богомольные тетки-вековухи, но и более чем терпимая мачеха.
И было чем возмущаться! Высокородная девица, царская дочь, появлялась перед совершенно посторонними мужчинами с открытым лицом. Вела с ними долгие и продолжительные беседы на темы, которые девушке и знать-то не полагалось: внутренняя и внешняя политика, финансы, военные вопросы... Впрочем, все это, как оказалось, были только цветочки. Ягодки появились, когда подобные беседы с князем Голицыным стали происходить с глазу на глаз. А потом - и не только беседы.
Дo поры до времени Софье все сходило с рук, потому что царь-братец души в ней не чаял. Но когда он, процарствовав с горем пополам несколько лет, скончался, над царевной вполне реально нависла тень монашеского клобука. В обход следующего законного наследника - Ивана - родственники вдовствующей царицы Натальи Кирилловны провели девятилетнего Петра. Для всех это означало лишь замену одной правившей боярской партии Милославских - другой партией - Нарышкиных. Но лично Софье это грозило просто уходом в небытие, не говоря уж о неизбежном расставании с возлюбленным князем.
Царевна, которой не исполнилось к тому времени и двадцати пяти лет, решилась на крайний шаг: при содействии своих родственников Милославских подбила стрельцов на вооруженный бунт. Сделать это было нетрудно, поскольку стрельцы жили в нищете, нуждались в самом необходимом, да к тому же недолюбливали Нарышкиных и Матвеевых, главную опору юного Петра. Стрельцы ворвались в Кремль и вырезали особо ненавистных им бояр.