Никакой свободы дома, вне его стен тоже никакой. С другими детьми с моей улицы я находился в состоянии перманентной войны. Потому что хотя денег и не хватало, и мать не знала, чем оплатить счета за гравий и песок, мой отец, старый аферист, позволил себе купить Мерседес 180 D. Машина послужила причиной того, что у матери чуть не случился приступ, и она перестала разговаривать с отцом. В тот же час товарищи отвергли меня, вспыхнула всеобщая зависть: «Эй, Болен, иди сюда, хочешь, мы тебя поколотим!» Я сразу стал нелюбим. Их излюбленным занятием стало поджидать меня после школы у кювета. И если им удавалось меня поймать, мне приходилось выдумывать всё новые способы, как отвести от себя опасность: «Слушайте, " — заманивал я — «дайте мне дойти до дому, и я принесу вам огрооомную. Плитку шоколада!» Вот так с раннего детства развивалось моё творческое мышление. Придя домой, я, конечно же, не доставал никаких сладостей, а просто высылал на улицу свою бабушку с веником. Я ухмылялся победоносно, стоя за живой стеной и наблюдая, как она грозит моим мучителям взбучкой. И в то же время у меня на душе делалось тревожно за следующий раз, когда им снова удастся поймать меня.
Переезд в Эверстен, пригород Ольденбурга, стал моим спасением, мне тогда исполнилось 10 лет. К тому времени мой отец забетонировал такое количество автодорог, вычерпал столько рудников и канализационных труб, что мы могли позволить себе приобрести собственный дом в любом понравившемся месте. «Не халтурить, а вкалывать!» — всё, что мой отец делал, он делал правильно: нас ждала не абы какая вилла семьи Болен, а огромная двухэтажная коробка из голубого клинкера с отвратительной плоской крышей. Причём такие коробки с плоской крышей пользовались тогда бешеным спросом.
У отца к тому времени появилась целая армия из двухсот рабочих, которых он передвигал туда и сюда между большими стройками. Я бывал ужасно горд, когда мы на его Мерседесе крутились по стройкам. Он открывал окно и громко кричал: «А ну, ещё разок, ребята!» Это мне ужасно нравилось — мой отец, мой живой памятник! Я хотел, когда вырасту, тоже открывать окно и раздавать указания.
Мне это показалось неплохой идеей, подражать в школе поведению отца. Но это доставило мне не много радости. Я помню, как снова и снова пытался стать классным старостой. Но когда по окончании голосования считали бумажки с голосами, ниже моего имени на доске красовалась только меловая черта, так что я знал: «Эй, да здесь единственный, кто тебя выбирает — это ты сам.» Вид этой черты потрясал меня. Мысленно я видел себя предводителем, своего рода главарём банды, и я не мог понять, почему другие меня отшивают.
А потом мне повстречалась судьба в образе отвратительного прыщавого типа, малыш Боленский как раз перешёл во второй класс гимназии. А тот тип выглядел в высшей степени непривлекательно, но что он хорошо умел, так это играть на гитаре. И сразу все девчонки и все парни из моего класса заворожено усаживались вокруг него, когда он играл «I Wanna Hold Your Hand» Beatles. Все восторженно восклицали «Ууу!» и «Ах!», он сразу делался клёвым, пользовался успехом. Все хотели знаться с ним. А до меня дошло: «Секундочку, ах, так вот как добиться популярности!»
Я сразу же помчался к отцу. День за днём — я прожужжал ему все уши одной и той же фразой: «Слууушай, паааапа, я тоже хочу такую гитару!» Но мой старик. Конечно же, ответил: «Нет, никакой гитары! Учи уроки!» Но это не заставило меня отказаться от своей затеи. Я хотел, чтобы другие точно так же сидели вокруг меня, удивлялись и спрашивали: «Скажи, Дитер, как у тебя это получается?»
Решить проблему помог фермер из Эверстена, он жил пятьюстами метрами по улице выше нас. За 5 марок в день я ползал с проволочной корзиной на брюхе за трактором и собирал картофель, вырытый плугом из земли. С семьюдесятью марками в кармане и двумя кило родной земли под ногтями я побежал в «Меркурий», что около церкви, и купил свою мечту: маленькую походную гитару.
Гитара, это, конечно, здорово, теперь неплохо было бы научиться играть. У меня оставалось 10 марок, на которые я мог позволить себе взять урок игры на гитаре. Запоминающийся опыт: я же левша, а учитель упорно перебирал струны правой рукой. Это меня абсолютно сбило с толку, я ни черта не понял. Так мой первый урок стал в то же время и последним.
Настал печальный день, когда Люлле исполнилось 15, она прогнала меня и быстренько забеременела от какого–то музыканта по имени Детлеф. Я никогда больше её не видел. После моего с ней прощания родители возносили к небу благодарственные молитвы. Точнее, молилась одна лишь бабушка, так как мои мама и папа были всё время слишком заняты.
Но, как утверждала, моя бабушка «Вода камень точит». Так случилось и с Энрике. Каждый вечер, как по будильнику, я подходил к ней и говорил, как здорово она выглядит. Что я весь день думал о ней. Что она женщина всей моей жизни. Я говорил чистую правду, насколько такое вообще возможно. Я думаю, Энрике чувствовала это. После трёх месяцев тяжких трудов я был услышан ею.
Она была моей принцессой. Это была противоположность, которая меня притягивала: она, ходившая каждую неделю в оперу и в театр, такая чистая и в свои 13 лет, конечно же, всё ещё девственница. Она сидела всегда с прямой спиной, грациозная, как русалка. У неё дома всегда пахло свечами, тогда как у меня дома свечи горели лишь на Рождество. Для чего же иначе электричество? Энрике была женщиной, которой я мечтал обладать, моей богиней, превосходство которой я осознавал. Только в одном я чувствовал себя лучше её: когда я убирал ноты, она не могла сыграть даже «Маленького Ганса». «Послушай» — говорил я ей — «Ты пять лет училась играть на пианино и не можешь сыграть без нот вообще ничего, где же твоё творческое начало?» Тогда она смотрела на меня обиженно и плакала.
Через полгода я познакомился с её родителями: мы сидели вместе за столом — Энрике, ее отец, мать, четверо сестёр. Её отец вдруг наклонился ко мне и шепнул: «Дитер, мне нужно поговорить с тобой с глазу на глаз». А я спросил: «Да, в чём дело?» А он: «Надеюсь, ты меня правильно понимаешь, моей дочери только 14 лет…» Он говорил немного напыщенно и туманно, так что я ему ответил: «Да, если Вы имеете в виду, что я не должен спать с Вашей дочерью — так это я давно уже сделал!» На что её папочка легонько размахнулся и влепил мне такую затрещину, что я растянулся около стола. До конца моих дней мне было запрещено приходить домой к Энрике.