«Послание» Эрнесто Гевары настоящему и будущему, его собственной—и последующей исторической эпохе; «тайна» его воздействия на эти эпохи—в неразрывном и едва ли не уникальном един
В изданиях, о которых шла речь выше, используется тематический или смешанный—хронологически-тематический—принцип. Что неизбежно ведёт к достаточно многочисленным повторениям. В подготовке к печати этого сборника речей, выступлений и писем принимал участие коллектив переводчиков в составе: Е.Воронова, , Н. Марчук, М. Морозова, А. Пятаков, А. Тарасов, С. Терехов, А. Харламенко, Е. Харламенко.
стве трёх «составляющих»: жизненного пути, личностных качеств и идей. Каждый из этих векторов—мысли, действия и этики—усиливал друг друга; каждый может быть по достоинству понят и оценён лишь в сочетании с другими. О чём, думается, стоит помнить каждому, читающему эту книгу, хотя подавляющее большинство её страниц говорит лишь об одном из этих трёх слагаемых.
121
Предисловие
Чтобы избежать разочарования и упрёков тех, кто решил начать чтение «Избранных работ» Эрнесто Гевары со вступления, должен предупредить: разговор не пойдёт ни об уникальной личности Че, ни о его жизненном пути—до и после его физической смерти. Об этом я уже писал—и несколько десятилетий назад, и совсем недавно1; эти же сюжеты затронет—по замыслу—и эпилог книги. Здесь же хотелось бы сказать о том, что и является по существу основным содержанием данного тома: о мире идей Че, о Геваре-теоретике. Сказать «до»—именно для того, чтобы имело место «после», чтобы недоумения и предрассудки не стали непреодолимым препятствием для потенциального читателя раньше, чем он начнёт знакомиться с книгой. Или «споткнётся» на первой сотне её страниц.
Писать предисловие к любой книге «статей, выступлений и писем» —всегда дело сложное: слишком легко сбиться на пересказ и таким образом «сплющить», обеднить её содержание и тем самым—помимо прочего—лишить читателя радости первой личной встречи (и притупить его интерес к ней).
Применительно же к наследию Эрнесто Гевары—как и иных марксистов прошлого—трудность эта усугубляется и тем, что в современной России марксизм не в моде. И потому, что им (пародией на него) значительная часть читающего населения была в свое время перекормлена (кстати, это в полной мере относится и к соответствующим предисловиям). И, что важнее, в силу того, что истины XIX—или XX века—по распространённому мнению (во многом справедливому) сегодня перестали быть таковыми. (А ведь многими марксизм и за бывшую истину не почитается). Постмодернисты теоретически отрицают научную ценность любых «тотализирую-
См. «Эрнесто Че Гевара, его жизни, его Америка». М. 2004 г. (особенно с. 13-22,112-132,135-141,354-382); «Свободная мысль», 2003 г., №9, с.44-55.
щих концепций», «меганарративов», а нормальные люди точно знают, что читать стоит только детективы и рекламные объявления.
Спрашивается: зачем же (в переводе на нормативную лексику) сегодня тратить время на автора, убеждённого в истинности марксизма, в его объяснении мира и его прогнозах на будущее. А убеждённость эта, сначала—романтическая (найденная, наконец, истина), потом—как реалистическое руководство к действию, впоследствии—«аналитическая» и, наконец, стоическая — пронизывает всё, что было написано, сказано, сделано Эрнесто Геварой (никогда, правда, не превращаясь для него в догму раз навсегда познанной истины. «Но об этом—потом»).
Так уж лучше,—говорю о тех, кто не уверен, что Че—это кличка бандита, людоеда, кровожадного фанатика, авантюриста-террориста, персонажа комиксов и т.п.1—почитать о жизненном пути легендарного революционера через страны и континенты, о его делах— на войнах и вокруг власти (один «уход» из неё чего стоит!), чем о сказанном и написанным им. И даже сам взгляд Че—с тиражированных футболок, платков и постеров—наверняка более впечатляющ, чем изложение его взглядов. Да и вообще, что понимал в теории и что мог дать теории Гевара—самоучка, дилетант, любитель поговорить и пострелять? И что, мы не знаем, чем «всё это» закончилось,— и для него самого, и для теории, и «вообще»? А, стало быть, и предисловие, оно—ни о чём, вроде тех, которые писались у нас для томов больших и малых вождей в прошлые десятилетия—хоровод вокруг пустого места...
Я намеренно смешал воедино голоса россиян разных настроений и поколений. И должен признать, что некоторые страницы книги могут вроде бы цитироваться в подтверждение рулад этого хора. Верно и то, что даже в «Большом мире» из «триады» послания Че: личность, путь, идеи—последний компонент не являлся и не является ни наиболее известным, ни самым мощным—по силе, долговременное™ и массовости воздействия.
Но вместе с тем именно этот, идейно-теоретический, вектор Послания придаёт остальным двум историческое объяснение, подлинный исторический смысл, «знак» перед абсолютной величиной. Без него меньшей становится и сама эта величина; вне этого компонента легче воспринять—или изобразить—Геварулишь как«геро-
Взято из отечественных mass media.
ического партизана» или современного Савонаролу; искателя приключений, «не способного к созидательной деятельности» или донкихотствующего мечтателя1.
Или—жёстче: Эрнесто Гевара, лишённый «пути» (реальной биографии, жизненных «выборов»)—это честный, талантливый политик, организатор, пропагандист лево-марксистского толка, не чуждый теоретизирования, не удовлетворённый ритуальными ответами на «проклятые вопросы» реальной жизни.
АЧе вне своего теоретического поиска—герой; что-то вроде Чапаева глобального масштаба; человек действия, последовательно противостоящий и «мировому империализму» и — объективно — выжидающему («зрелости предпосылок») большинству в рядах своих «вроде бы единомышленников».
Но лишь соединение одного с другим придаёт полнокровный смысл и тому, и другому, мысли и действию; позволяет понять глубину, смелость и—через несколько опосредующих звеньев—актуальность его теоретического поиска. И конечный смысл того, что стояло за многообразием интересов Че и географией его передвижений по глобусу, за бескомпромиссностью его требовательности к себе и соратникам, за его сегодняшней востребованностью2.
И точно так же можно наверное сказать, что сугубо незаурядные личные качества Эрнесто Гевары, так выделявшие его из числа сверстников3, могли воплотиться и в совсем иной биографии (врача или исследователя, путешественника, благородного бандита или тайного агента)—если бы не то воздействие духовного (теоретического) поиска, которое в огромной мере определило выбор пути. Пути, придавшего этим качествам ту огранку, которая и создала образ Че, третий и, быть может, самый долгосрочный компонент «триады»...
Каждое из этих определений содержит крупицу—илиувесистый кусок— истины. Но даже объединённые вместе представления об истинном Геваре они не дают.
Об этом см. «Свободная мысль», 1998 г.—№ 7 (с. 38-50) и 9-12 (с. 92-99); 2003 г.—№9, с. 53-55.
Такие, как культ правды и дела (противопоставленного пустословию), безразличие к материальным благам и страсть к чтению и познанию или абсолютность самостоятельности выбора, нонконформизм, сочувствие чужому страданию, редкое личное мужество и упорство (воспитанные астмой и страстью преодолеть налагаемые ею ограничения).
151предисловие
Все это и возвращает непосредственно к проблеме формирования взглядов Эрнесто Гевары, к общей оценке идейно-теоретического наследства Че.
Стоит, пожалуй, начать с того, что медик по университетскому образованию Эрнесто Гевара с раннего детства (астма!) и до последних (буквально) дней жизни и борьбы был одержим жаждой знания1. И прежде всего был страстным читателем и почитателем книг21. Наверное, большую часть написанного им составляют выписки, заметки, словари (философский и др.), которые оседали у него после чтения и размышления о прочитанном. Определённое представление об этом даёт список авторов, книги которых прочитал Че в последние месяцы своей жизни—в Конго, Танзании, Праге, на Кубе (август—октябрь 1966 г.) и в Боливии31, между боями и между двумя войнами.
Когда Эрнесто (Тете) Геваре было 15 (или 16) лет, в этом «широком бредне» (испано- и франкоязычном) впервые оказались работы Маркса и Энгельса. Мало что поняв в них тогда, он вернулся к Марксу (и встретился с Лениным) четыре года спустя, в университете. И хотя на этот раз Гевара разобрался в содержании прочитанного и даже поставил Маркса в один ряд со всегда высоко ценимым им
Символами этого могут служить и ночные министерские семинары по «Капиталу», организованные Че и—ночные же—классы по высшей математике, и тома книг в боливийском рюкзаке Че (опытные туристы оценят это по достоинству) —тексты Райта Миллса, Лука-ча, Троцкого, стихиЛ.Фелипе и др.
Об этом вспоминают все, кто знал его; книга, а не оружие в его руках— атрибут всех описаний Че в мемуарах о «его» войнах, о его встречах со знаменитостями и т.д.
В списке значатся Маркс, Энгельс, Ленин, Троцкий, Сталин, Мао, Ме-ринг, Плеханов, Дж. Рид, Малькольм X. [США], Мондольфо [Италия], Лукач, Альтюссер, Райт Миллс. А также Клаузевиц, Гегель, Хосе Гаос [испанский философ], Джордано Бруно, Эразм Роттердамский, Лукреций, Гомер, X. Марти, Шекспир, Гёте, Ф. Гарсиа Лорка, X. Гойтисо-ло, Болеслав Левин (биография Тупак Амару), X. Кортасар и многие другие. Список заканчивается—уже в Боливии—Ф. Ницше («Секретные силы»).
161
Фрейдом—решающей, «озаряющей» эта встреча в ту пору (1948 г.) не оказалась. Специфическая, связанная прежде всего с феноменом перонизма ситуация в Аргентине (на стыке десятилетий) не способствовала «открытию ставен в собственном доме». Ни через осмысление социальной борьбы в стране, ни через личное участие в борьбе политической Гевара «выйти на Маркса» тогда не мог11. А «на веру» он уже в те годы ничего не принимал.
Восприятие марксизма как «своей истины», ответа на свои вопросы пришло к ироничному аргентинцу позднее—в ходе и в результате его странствий 1950-1953 гг. по Латинской Америке. Они и послужили для него тем личным опытом, который превратил знания, данные чтением,—в мировоззрение. Важно подчеркнуть, что Гевара пришёл к марксизму индивидуально—и через первоисточники (не «за компанию» и не через учебники). Пришёл, ведомый двумя главными импульсами—гуманистическим (социально-гуманистическим), от непримиримости к «страданию бедных», к угнетению, к попранию и утрате человеческого достоинства—и антиимпериалистическим (антисевероамериканским2). И находя в марксизме очевидный ответ на все «почему?», «кто?», «против кого?» и «как?» (революция), вытекающие из этого «кипения возмущённого разума».
К концу 1953 г. в Гватемале 25-летний Эрнесто Гевара осознаёт себя революционером—и социалистом. Еще через год в письме к матери (из Мексики3) непочтительный скептик и постоянный спорщик пишет о своих коммунистических убеждениях. Первый этап поиска заканчивался. Путь к своей истине был долог, зато, как показало будущее, основателен. Но, отнюдь не завершён: сразу же— сначала в Гватемале, затем в Мексике, в одиночку, совместно с подругой4, потом—параллельно с военной подготовкой (с Кастро и его
Немалую роль в этом сыграли и особенности Компартии Аргентины—оплота «догматизма и начётничества», практики «объяснения мира»—в противовес изменению его — в коммунистическом движении региона.
Это, очевидно и был первичный импульс, который превратил богемистого книжника — бродягу, «ни в малейшей мере не участвовавшего в политической и студенческой борьбе в своей стране», в бунтаря. См. с. 556.
Потом—женой (Ильда Гадеа).
171 предисловие
соратниками) Эрнесто Гевара, с середины 1956 г. уже—Че, углублённо изучает марксистскую литературу, включая тексты по философии и политэкономии.
О становлении Гевары (Че) —марксиста дают представление некоторые из писем, публикуемых в третьем разделе тома. И известный, едва не ставший фатальным для судьбы революционера эпизод, когда вопреки жёстким указаниям Фиделя Кастро аргентинец на допросе в мексиканской полиции (после ареста) утвердительно ответил на вопрос «есть ли тут марксисты?» («Я не мог солгать»,—объяснил он потом Фиделю1)...
Таким—убеждённым и «самостоятельно пришедшим» к своему мировоззрению марксистом—вступал Че в Кубинскую революцию. Вступал «левофланговым» 82-х с "Гранмы"»...
Два года вооружённой борьбы сыграли свою роль в становлении Че как марксиста (и коммуниста). Оно происходило в ходе первого общения Че с реальностями социальной борьбы (крестьянства) и борьбы внутриполитической, через нараставшую интенсивность его связей с кадрами компартии (PSP) —и, опять-таки, через чтение и чтение2. К этому времени относится, по-видимому, и рождение осознанного антидогматизма Гевары, и ригоризм его «стиля», и эскиз того, что через пару лет станет по существу теорией латиноамериканской революции. Возможно, что именно тогда, в годы, которыми не датируется ни одна из включённых в этот том работ, приходит к Че и сознание необходимости гораздо более углублённого, а, быть может, и критического усвоения марксизма—во всем реальном многообразии его тенденций... Но все это пока — между прочим, между боями, в которых Гевара участвует как постоянный боец авангарда, лучший командир Повстанческой Армии, ближайший помощник Фиделя (особенно в 1958 г.).
«Я хотел обругать его—говорил Фидель сорок лет спустя дочери Че— но когда я его увидел, и он мне сказал это («не мог лгать»)—знаешь, что? Я его понял потому, что твой папа был таким...» (См. N.Kohan, op. cit. p. 268)
«Я спросила его, сделаны ли буквы (заголовка книги, которую читал Че) из золота»,— вспоминала подруга Че (крестьянская девушка из Сиерры) Соила Родригес.—«Он рассмеялся и сказал: это книга, она о коммунизме». «А я была слишком застенчива, чтобы спросить его, что это значит—ведь я никогда прежде не слыхала этого слова.» (см. Jon Lee Anderson, Che Guevara, A revolutionary life, New York, 1997, p. 312).
18 I
В первый год после победы Революции Че, подчиняясь тактической линии Фиделя, практически не выступает ни как марксист, ни вообще как «теоретик слова». Его теория—в его делах, он—на «острие копья» перерастающей, «перманентной» кубинской революции и её полномочный представитель в «третьем мире» (затем— в странах «реального социализма»).
Ситуация в данном плане довольно резко меняется в 1960-1961 гг.
С одной стороны, Че учится—в промежутках между все (почти все) поглощающей работой по развитию кубинской промышленности—с большей интенсивностью и напряжением, чем когда-либо в прошлом. Семинары по «Капиталу»—в правительстве и Министерстве промышленности. Чтение—сквозное—классиков марксизма. Знакомство с работами Троцкого, Альтюссера, польских экономистов и североамериканских марксистов.
С другой, именно Че становится провозвестником и теоретиком перерастания Кубинской революции: за много месяцев до «официального» объявления о её социалистическом характере (16 апреля 1961 г.), он по существу уже говорит об этом—и на Кубе, и в Москве (в частности в Колонном зале Дома Союзов), избегая лишь самого слова-определения.
Все эти годы Гевара продолжает начатый ранее теоретический анализ Кубинской революции, обеих её фаз (до—и после взятия власти), её уроков для Латинской Америки, развития её новых международных связей.
Впоследствии многие его выступления посвящены экономическим, «административным» идеологическим («воспитательным»), в меньшей мере—политическим1 проблемам социалистического строительства на Кубе.
И, наконец, уже тогда—через начавшуюся (в 1961-1962 гг.) полемику в левом движении региона—Че выходит к проблематике, которой суждено будет стать главной, узловой в «его» марксизме: к вопросу о соотношении объективных условий—и действия истори-
В конце 1961—начале 1962 гг. Гевару, как и большинство других лидеров и активистов «Движения 26 июля», оттирают от политики (ревизионист!) выходцы из традиционной компартии (PSP)—это тот самый сектантский (и «копирующий») уклон, с упоминаниями о котором читатель не раз столкнется в тексте.
191 предисловие
ческих субъектов; о роли личности сознания в выборе исторической альтернативы, к теме революционного гуманизма...