– Маша, ты только посмотри, чего мы смогли достичь! Зачем же нам отступать?
Юрий встретился с Ником и обсудил с ним вариант мягкого расставания, который удовлетворил обе стороны.
– Послушайте, Ник, как можно выбрасывать маленькую девочку на улицу?
И Ник разрешил нам пробыть в академии еще несколько месяцев, использовать корты и пользоваться столовой, пока дети не вернутся с летних каникул. Все это время Юрий осматривался и обдумывал новый план. Наконец он остановился на Секу Бангоре, профессиональном теннисисте африканского происхождения, который долгие годы работал у Боллетьери. В начале девяностых Секу открыл свою собственную академию «Эль-Конкистадор», которая располагалась на нескольких кортах с твердым покрытием недалеко от академии Боллетьери.
Это была одна из бесчисленных флоридских теннисных фабрик, во главе которых обычно стоял гуру, широко забрасывающий свою сеть в надежде подцепить звезду, которая прославила бы его имя. Секу пытался создать империю и следовать в кильватере Ника. Мне он не нравился. Луженая глотка, всегда готовая забиться в истерике. У него была коварная улыбка, которую я не переносила. Я ему не верила. Но Юрий был уверен, что Секу – это решение наших проблем. Может быть, у него просто не было лучшего варианта. И денег. Все началось с того, что однажды утром мы сыграли с Секу. Он был среднего роста и атлетического телосложения – бывший профессионал, который так и не смог выйти на серьезный уровень. Ему было лет тридцать пять-сорок. После игры он отвел отца в сторону.
– Вижу, вижу, что она может играть, – сказал Секу.
– А у вас есть местечко для нее в вашей академии? – поинтересовался Юрий.
– Есть, – сообщил Секу, – но ей придется платить. Деньги. Немного. Самую мелочь.
– В этом-то все и дело, – пояснил Юрий. – Платить мы не можем. Она должна получить стипендию.
– В этом случае, – сказал Секу, подумав мгновение, – я должен посмотреть, как она будет играть в соревновании.
– Потому что есть тренировки, – пояснил он свою мысль, – а есть соревнования, которые гораздо важнее. Трудно реально оценить игрока, пока не увидишь его в процессе соревнования. Некоторые, которые блестяще выглядят на тренировках, мгновенно тушуются, когда что-то идет не так.
В ближайший уик-энд на севере должен был состояться турнир. До него надо было ехать несколько часов на машине. Секу хотел взять туда меня и несколько других учеников, поместить меня в боевые условия и посмотреть, что из этого выйдет. В чем была уловка? В том, что Юрий не мог поехать вместе с нами. Без родителей. Это невероятно обеспокоило моего отца. Он очень долго думал, советовался с нашей русской домовладелицей и моей русской учительницей, прежде чем дать свое согласие. Хотя какой у него был выбор? Да и другие дети тоже едут.
Я уже не помню подробности. С тех пор прошло столько соревнований. Они все перемешались. Но я помню выражение лица папы, когда тем вечером Секу высадил меня около дома. Мы опоздали на несколько часов. Мой отец мерил шагами коридор, следил за огнями фар и смотрел на часы. Он поручил свою дочь человеку, которого плохо знал и которому не очень доверял. Но у нас была хорошая причина для опоздания. Я выиграла! И не только матч, но и весь турнир. Получила приз. Меня сфотографировали, и на этом все закончилось. Секу выглядел довольным. Он пригласил моего отца зайти утром в «Эль-Конкистадор».
Они встретились в крохотном душном офисе, расположенном в трейлере, крыша которого потрескивала на жаре.
– ОК, – сказал Секу, – с ней все в порядке. Мы что-нибудь придумаем. Скажи, сколько ты готов платить?
Юрий объяснил все еще раз.
– Мы ничего не можем заплатить.
Секу вздохнул так, как будто устал от жизни, осмотрел отца, как всегда снизу доверху, а потом спросил:
– А ты в теннис хотя бы играешь?
– Да.
– И действительно можешь бить по мячику?
– Ну конечно. Кто, по вашему мнению, отрабатывает удары с Марией?
– ОК, – сказал Секу. – Вот мое предложение: ты будешь работать на меня. Будешь отрабатывать удары с учениками перед тем, как они перейдут к упражнениям и к игре. Тебе придется делать все, что я скажу – все, что я велю. За это Мария будет учиться у нас по стипендии. Согласен?
– Да.
Секу заставил отца заполнить какие-то формы. Пока он этим занимался, Секу попросил у него наши документы. Насколько я помню, Секу взял их и не отдавал, что делало моего отца совершенно беспомощным, как будто он не контролировал свою собственную жизнь. Паспорта и визы. Секу сам был иммигрантом из Африки, так что хорошо знал, насколько важны были эти документы. Они давали право на пребывание в стране, давали возможность идти за своей мечтой. Они были для нас всем. Секу сказал отцу, что сделает с них копию и вернет, но не вернул. Или очень долго тянул с этим. Вечно он «как раз собирался» это сделать, но не мог найти ключа от сейфа, или что-нибудь в этом роде. Документы были слишком важны. До тех пор, пока они были у Секу, он контролировал моего отца. А до тех пор, пока он контролировал моего отца, он контролировал меня.
Глава шестая
Каждое утро мы с Юрием направлялись в «Эль-Конкистадор». Нас подвозил сам Секу или один из его инструкторов. У ворот мы расставались. Юрий шел на дальние корты, где он часами тренировал детей, или отправлялся выполнять какие-то поручение Секу. Время от времени Секу просил его сделать нечто абсолютно бессмысленное, по мнению отца. Но если Юрий высказывал свои сомнения, Секу взрывался. И мог оскорбить. Он говорил, что как хозяин ждет от людей повиновения – абсолютного повиновения. Для Юрия это было унизительно, чего, кажется, и добивался Секу. Здесь все вертелось вокруг вопроса влияния. Секу хотел, чтобы Юрий сорвался, но тот держался. И молча мирился со всем. Ради светлого будущего. Мой отец свято верит в преодоление. Времена были плохими, но он знал, что ему надо не высовываться и забыть о своей гордости.
А я в это время тренировалась на ближнем корте. Тренировки, упражнения и игры. Мяч за мячом летели в разные углы корта. В такие моменты практически невозможно думать о теннисе как об игре, как о времяпрепровождении, как о чем-то, чем в мире занимаются для собственного удовольствия. Теннис – это не игра. Теннис – это спорт, головоломка, испытание на выносливость. Для победы идешь на все. Он был моим другом и врагом, ночным кошмаром и исцелением от этого кошмара, моей раной и бальзамом для этой раны. Спросите любого, кто сделал эту игру своей жизнью, кто встал на грунт еще до того, как был в состоянии понять, что принесет ему его непонятный ранний талант. Я знаю, что вы хотите, чтобы мы любили эту игру – потому что тогда за нами интереснее наблюдать. Но мы ее не любим. Но и не ненавидим. Она просто есть и была всегда.
Кое-что в «Эль-Конкистадоре» мне нравилось. Нравилась сдержанная атмосфера заведения. Это было не похоже на академию Боллетьери. На тебя не так давили, и игроки были послабее и не такие зацикленные на игре. Мне нравилась рутина, невысокие требования к игре, то, как вода после дождя лилась на дальние корты, что давало игрокам редкий шанс передохнуть и пять минут бездумно смотреть на солнце. Но больше всего мне нравилось, что папа был рядом, даже когда я его не видела. Он разогревал меня перед послеполуденными играми – мы обменивались ударами и одновременно разговаривали. Мы могли говорить о доме, или о теннисе, или о маме и о том, как будет здорово, когда она приедет к нам во Флориду. Если у меня появлялась проблема или не шла игра, если меня обижали или несправедливо поступали со мной, я могла побежать к нему, и он обязательно помогал.
Хотя в основном «Эль-Конкистадор» я ненавидела. Он казался мне второсортным и пообтрепавшимся. И мой отец был всегда рядом, а это значило, что я не могу побыть наедине с самой собой. Но самой большой моей проблемой был Секу. Мне казалось, что он использует меня для того, чтобы поставить на ноги свою еще не оперившуюся школу и ненавидит меня за это. Я работала как собака – днями напролет, каждый день, отбивая мяч и бегая по корту, и за все за это на меня орали. А потом, Секу был жадным. Если мы останавливались перекусить после турнира, он обязательно выставлял отцу счет за куриные наггетсы и спрайт.
Но я становилась все лучше и лучше, и у меня начала появляться уверенность на корте. Я узнавала новые стратегии, новые приемы и никогда не забывала, что каждое новое оружие нужно мне не для того, чтобы выиграть турнир, или попасть в первую сотню рейтинга, или заработать деньги. Все это нужно было для того, чтобы одолеть их всех.
Именно тогда я стала работать над подачей со своим отцом. Мне кажется, что за свою карьеру я подавала мяч двумя непохожими способами. Их можно и использовать для хронологии – подача № 1 и подача № 2. Почти для любого спортсмена это значит «до» и «после» травмы, которая все в нем изменила, из-за которой движения, бывшие инстинктивными, врожденными и естественными превратились во взрослые, сложные и благоприобретенные.
Моя подача похожа на удар хлыста. Прежде чем ударить, я завожу руку очень далеко назад, почти касаюсь ею спины. Никто никогда не видел такое подвижное и раскрепощенное плечо. Люди говорят, что у меня два плечевых сустава. Это превращает мое плечо в рогатку и сообщает ему дополнительную силу, но при этом давление на плечо усиливается – оно начинает напоминать давление на плечо питчера[10].
В те годы для меня большой проблемой был рост. Я была очень маленькой, иногда на целый фут ниже девочек, с которыми мне приходилось играть. И так продолжалось очень долго. Иногда люди спрашивали:
– А что это за светловолосая малявка носится по корту с ракеткой, которую она, наверное, стащила у своего папаши?
Мой рост сильно влиял на мою игру. Другие девочки вырастали, и мне становилось все сложнее и сложнее не отставать от них или собираться с силами, чтобы нанести победный удар. Это первый серьезный вызов для любого спортсмена: что будет, когда твое оружие, такое, как, например, скорость, будет нейтрализовано более крупным или быстрым соперником? Именно в этой ситуации многие люди бросают спорт, потому что их оружие больше не работает и то, что раньше было легко, теперь становится тяжело. Хотя это скорее новая возможность, еще один шанс победить. А пока приходилось просто ждать и надеяться, что скоро вырастешь.
Каждый вечер, пока отец читал книги по теннису, я висела на руках на металлической палке для вешалок в гардеробе. Висела столько, сколько могла выдержать. Потом я ходила по кругу, встряхивая руками и бормоча что-то в ожидании момента, когда восстановится кровообращение. Восстановившись, я глубоко вздыхала, хваталась за палку и вновь висла на ней. Я пыталась растянуть свое тело, стать немного выше. В нашей семье великанов не было. Я уже говорила, что мои мама и папа не низкие, но и не высокие. В папе пять футов одиннадцать дюймов[11], но это когда он стоит на толстой ортопедической стельке. В маме пять футов и семь дюймов[12]. А я горжусь тем, что во мне шесть футов и два дюйма[13]. Ведь для моей игры важны рост и физическая сила. Юрий считает, что я должна гордиться своим ростом, потому что это полностью моя заслуга. И добилась я этого, вися на палке в гардеробе. Он верит, что я заставила себя вырасти волевым усилием, что я росла, потому что это было необходимо для игры. А может быть, просто повезло или сыграл роль какой-нибудь рецессивный ген. Но вся штука в том, что перед тем как вырасти, я готовила себя к карьере невысокого игрока, приобретая и оттачивая некоторые навыки, которые оказались совершенно незаменимыми, когда я превратилась в одну из самых высоких спортсменок.
Секу использовал меня в качестве выставочного пони, живой рекламы того, что он может продемонстрировать на турнирах. Если я выигрывала, то это происходило благодаря школе Секу, а это значит, что я ни на минуту не прекращала играть – всю неделю в академии и каждый уик-энд на турнире. Сначала мы ездили по Флориде, потом по всему югу Америки – Секу, я и еще несколько игроков в грязном фургоне белого цвета. И вот здесь я завела себе несколько друзей. Я проводила время с детьми, а Юрий с родителями. Особенно он сблизился с мужчиной по имени Боб Кейн, который держал Юрия за профессионала, потому что его сын Стивен брал уроки в «Эль-Конкистадоре». На соревнованиях они всегда сидели вместе. Некоторые люди отца не любят. Они считают его слишком зацикленным и жестким. Однако другим он нравится. Он быстро находил общий язык с людьми. Человек он благожелательный, и не как теннисный родитель, а как просто человек. Это у него чисто русская черта, которая восходит к героям Толстого. Если вы ему понравились, он начинает принимать происходящее с вами близко к сердцу, и вы это чувствуете, поэтому отвечаете ему взаимностью. Именно это и произошло с Бобом Кейном.
На турнирах ты видишь в основном одни и те же лица. Человек сто имеют общую мечту. Кажется, что мир тенниса велик, но в действительности он крохотный. Всего несколько человек встречаются между собой снова и снова.
– А страшно было становиться профессионалом? – спрашивают иногда люди. Это просто смешно. Что же в действительно происходит, когда человек становится профессиональным теннисистом? Сейчас расскажу. Ты надеваешь форму выходишь на корт и играешь с теми же самыми девочками, с которыми играла раньше, только теперь вы профессионалы. Зрителей может быть чуть больше, судейские ставки могут быть чуть выше, на баннерах размещается реклама, но девочки те же самые, с которыми ты играешь с десятилетнего возраста. У Боллитьери я играла с Татьяной Головин[14], когда мне было восемь, а через одиннадцать лет я играла с ней в Открытом чемпионате США.
Я продолжала побеждать в турнирах. Сначала я была семилеткой, которая играет в возрастной группе «до 9 лет». Потом я была восьмилеткой, играющей в группе «до 10 лет». Я была маленькой и не очень быстрой, но у меня был сильный и очень точный удар, так что мой рейтинг постоянно рос. Когда мне исполнилось девять лет, я была одной из лучших в США в возрастной группе «до 12». И Боллетьери вновь обратил на меня внимание. По непонятной причине он выгнал нас, но как он мог забыть меня?
Я продолжала побеждать его лучших игроков.
Осенью 1995 года наши дела шли хорошо. Очень хорошо. Я освоилась в «Эль Конкистадоре», Юрий зарабатывал деньги, – мама все ближе приближалась к моменту получения визы, а я выигрывала.
И это означало, что что-то должно произойти – что-то нехорошее.
Однажды днем Секу пригласил моего отца в трейлер.
– Мне очень жаль, друг, но ты не можешь здесь больше работать.
Секу увольнял отца, но за что?
Секу объяснил, что присутствие отца в «Эль-Конкистадоре» мешало нормальной работе школы. Ведь помимо того, что он был моим отцом, Юрий должен был работать в качестве инструктора, и другие девочки мне завидовали. Он проводил больше времени со мной и, не скрывая, демонстрировал свою заинтересованность. Девочки пожаловались своим родителям, а родители пожаловались Секу. По крайней мере это то, что Секу объяснил моемо отцу.
А еще он выдвинул вторую причину для увольнения, которая, на мой взгляд, была ближе к истине. Секу было трудно контролировать меня, когда Юрий находился неподалеку. Правда, он употребил слово