— Ладно. — Обрадованный, что все прояснилось, я готов был прощать всех и вся. Лишь бы поскорее добраться до друзей и привести себя в порядок. Лицо зудело. «Слезоточка» все же хорошо раздраконила мне кожу на лице.
— У нас тут вообще презабавные случаи случаются последнее время. Наобзаводились люди баллончиками со «слезоточкой» и «паралитиком», вот и используют где попало. Тут одна дамочка как-то вечером испугалась идущих сзади, развернулась, заорала да и пшикнула из баллончика с «паралитиком», а сторону у кнопки перепутала. Самострел получился. Очнулась, когда напугавшие ее стали по щекам хлопать. Хорошо, что они не бандитами оказались. Есть и более забавный случай. У нас тут один кадр повадился людей на улице грабить. Подойдет, нож здоровущий покажет и отбирает что приглянется. И вот однажды он сидит в засаде. Идет девушка. Он к ней и выскочил. А она возьми и полей его рожу «слезоточкой». Пока он «плакал», она с него модный плащик сняла да еще кое-какие личные вещи прихватила. Да и была такова! А тут к тому же наш патруль оказался. А этот тип у нас в разработке, фоторобот — один к одному. Ну и повязали. Он с расстройства почти во всех делах покаялся, а девчонку, его вещички прикарманившую, так и не нашли. Так мы всем отделом над этим горе-грабителем ржали…
Написал мне этот майор справку о нападении. Ведь пока я дрался с грабителями да менты меня в свой «лепрозорий» отвозили, сумка моя с паспортом, врачебной печатью и зонтиком пропала. Потом было много возни с восстановлением документов. Больше меня в милицию не вызывали. Связь между милицейскими структурами Украины и России распалась. История имела своеобразное продолжение. Мой приятель Игорь, у которого я жил в Харькове, запустил в околоролевушный мир историю о семи нападавших бандитах, которым я доказал преимущество холодного оружия над химическим. Игорю всегда свойственно было преувеличивать и приукрашивать всякие происходившие с его друзьями приключения. Но легенда прижилась, хотя я и пытался из ложной скромности донести правду.
А потом решил: а чего спорить? Пусть живет еще одна легенда. Вся наша жизнь состоит из легенд. «Мы себя в легендах скоро ненароком обнаружим!» — так пелось в «Алой книге», выпущенной моими знакомыми толкиенистами из Уфы. Вот и мы сейчас куем будущие легенды.
Эту историю я вспомнил, пока готовился через чердак перебраться в соседний подъезд.
Перед тем как покинуть квартиру, я хотел повесить растяжку на дверь, чтобы подготовить сюрприз врагам, но потом отказался, решив, что в квартиру могут сунуться случайные люди.
Как потом выяснилось, поступил я глупо. Пришли в квартиру именно усташи, они создали специальную группу для моей поимки или уничтожения.
…Я осторожно пересек по чердаку расстояние до следующего люка, подождал, но ничего подозрительного не услышал и спустился на лестничную площадку.
5
Квартир на площадке было три. В какую из них проникнуть сначала? Может, все пустые, может, во всех засада, а может, там сидят и дрожат бедные мирные жители? Поди угадай! А если двери закрыты на замок? Как тогда проникнуть внутрь? Ломать? Стучать? Ожидать пули сквозь дверь?
Измученный сомнениями, я не знал, на что решиться. В такой ситуации, видимо, надо действовать как Бог на душу положит! Главное — не расслабляться, и если что— успеть первым нажать на спусковой крючок! Либо ты — либо тебя!
Решившись, я ломанулся в дверь одной из квартир. Неудачно. Дверь оказалась закрытой. Решил проверить соседние двери. Все закрыты! Взламывать не хотелось. Тихо не получится. Да и действительно в ответ можно получить выстрелы. Даже от обычных мирных жителей, находящихся в условиях непрекращающейся войны.
В зоне боевых действий почти не встречается таких закрытых на замок квартир, жильцы которых как будто собрались пересидеть всю войну, просто закрывшись от всего мира на ключ. Это все равно что спрятать голову под подушку в надежде, что за это время все неприятности улетучатся.
Хотя многие люди так и пытаются поступать, надеясь решить проблемы, ничего не делая, стараясь не замечать нависшую опасность, авось сама пройдет! Мне сейчас тоже сильно желалось спрятать голову под подушку, а потом высунуть ее и увидеть, что нахожусь дома! Но, увы, реальность была такова, что все приходилось делать и решать самому. Некому прибежать и помочь, успокоить и утешить, покарать всех врагов.
Прежде чем постучать в дверь, я долго стоял, прислушиваясь, надеясь, что звуки из-за двери подскажут мне, как действовать. За двумя дверями была мертвая тишина. А вот за третьей мне послышался какой-то шорох.
Я прислушался — шорох повторился. Потом кто-то приглушенно, сдавленно закашлялся. Тихо так, зажимая рот ладонью.
Я чуть не саданул по двери очередью из автомата, но вовремя остановился. Это мог быть обычный несчастный мирный житель, который против своей воли угодил в эту непутевую войну. И теперь, ощущая мое присутствие, дрожит в страхе перед неизвестностью. Как и я.
Я постучал в дверь. Никто не откликнулся. Тогда я постучал сильнее и решительнее.
— Ко йе то? — послышался шепот из-за двери.
Я даже не смог разобрать, кому он принадлежит. Представителю какого пола и возраста? Мешали и побочные звуки. На улице продолжали стрелять.
— Отворите врата! — припомнил я сербские слова.
Как хорошо, что сербский язык так похож на русский.
Чтобы как-то успокоить обитателя квартиры, добавил:
— Я — друг! Я ненанети штету![2]
За дверью завздыхали. Щелкнул замок. Дверь осторожно, тихо-тихо приотворилась. И я остолбенел, увидев девушку в темно-синем, несколько потертом джинсовом костюме.
Очень, надо сказать, симпатичная девушка, с коротко стриженными черными волосами и большими голубыми глазами. Небольшой шрам на правой щеке не портил общего впечатления. Она испуганно смотрела на меня. Еще бы! Что можно ожидать хорошего от людей в военной форме с оружием? И как только такая девчонка не побоялась остаться в доме в районе боевых действий?
— Тисама?[3] — спросил я.
Познаний сербского языка у меня хватало только для коротких фраз.
— Сама,[4] — обреченно подтвердила она.
— Я могу ли да учем?[5] — Стоять перед дверью мне совсем не хотелось.
— Може се, — кивнула она.
Да и как она могла мне воспрепятствовать? Мне необходимо было проверить квартиру. Мало ли кто там обосновался еще, кроме нее.
Она отступила назад, и я вошел, не забывая про осторожность. Доверять кому-либо в этих условиях — несусветная глупость. А особенно красивой девушке, так как эти красивые девушки особенно опасны. Мы, мужчины, при виде их быстро забываем про все на свете, а надо, наоборот, напрячься и насторожиться.
— Стайяти ту! — строго сказал я девушке, указав на стенку в прихожей.
Внимательно окинул девушку взглядом. Обыскать ее я все-таки постеснялся. Не захотелось показаться трусом или наглецом.
Я внимательно оглядел все комнаты, кухню, санузел. Действительно никого не оказалось. Отчаянная девушка, на удивление, жила одна. По крайней мере сейчас. Квартирка обставлена очень бедно. В одной комнате кресло с ободранной кожаной обивкой, в другой — узкий диван, покрытый стареньким пледом. Даже стульев не имелось. Продали и вынесли все, что ли? Или пустили на дрова?
На кухне у окна с уцелевшими стеклами стоял круглый деревянный стол и одна обшарпанная колченогая табуретка. Стол украшала половинка белого хлеба и палка копченой колбасы, еще только начатая.
Мое внимание привлекла литровая бутылка мартини. Ого! Несчастная девушка умудряется потчевать себя мартини? Стаканчик, край которого был в следах помады, стоял один. Пила, похоже, в одиночку.
Я вспомнил о своей початой бутылке виски. Покушаться на девушкин мартини совесть не позволяла.
— Испийати? — предложил я, извлекая свою внушительную бутылку с янтарного цвета напитком.
— Выпьем, — вдруг ответила девушка на русском языке.
Акцент чувствовался, но слово она произнесла правильно.
— Я поняла, что ты русский. Не удивляйся! Я неплохо разумею по-русски.
— А как ты догадалась, что я русский? — Я постарался скрыть свое удивление.
Неужели так легко вычислить мою национальность? В моих казачьих кровях чего только не намешано!
— По трем вещам. По произношению, по скромному для военного времени поведению и по этому! — Она указала на казачью нашивку на моем плече. И рассмеялась.
«Вот дурак! — подумал я. — Как это не сообразил?»
Мои увлечения ролевыми играми и историческим фехтованием все-таки не прошли даром.
Рыцарское обращение с дамами крепко вошло в мою кровь, поэтому даже в такой экстремально-военной ситуации я старался оказать внимание девушке.
На войне это скорее излишняя глупость, могущая привести к тяжелым последствиям, если представительница слабого пола окажется врагом.
На спусковой крючок легко нажмут и тоненькие наманикюренные пальчики.
Но при взгляде на девушку мне не верилось, что она причинит мне какой-нибудь вред.
— Как тебя зовут? — спросил я.
— Рада, — отозвалась она и улыбнулась.
— А русский язык откуда знаешь?
— Учила. Он же на наш похож. Учила в школе и институте. А потом в Москву на курсы ездила. Понравилось мне у вас.
— Хорошо говоришь.
— Спасибо за комплимент.
— Это не комплимент, — улыбнулся я.
Хотелось произвести на девушку впечатление, поговорить с ней.
— А чего здесь осталась? — спросил я.
— А куда я пойду? — ответила вопросом на вопрос Рада. — Кругом стреляют. Другого жилья у меня нет, разве что к родственникам в Черногорию податься или в Словению. Так по нашим дорогам одинокой девушке опасно перемешаться. Да и не очень-то родственники лишнему рту обрадуются.
— А родители твои где?
— Родители? — Рада закусила губу. — Нет у меня родителей! Сгинули посреди этой войны. Как и мой брат. Одна я осталась. Совсем одна.
— Извини, — смутился я.
— Чего тут извиняться, — вздохнула девушка. — Война. Кругом война. И парня у меня тоже нет. Где-то на войне потерялся и тоже, может, сгинул. Почти год о нем ничего не слышала.
— Да, война — штука гадкая! — согласился я.
— Вам-то чем она не по нраву? — вырвалось у Рады, — Вы же наемники, от нее живете! Ее не будет, бедно жить будете! Затоскуете!
— Я не наемник, а доброволец, — мягко поправил я девушку.
Меня злило, когда нас называли наемниками. Выслушивать такое приходилось не впервой.
Но обижаться на девушку было глупо. Она потеряла на этой войне родных.
— Я врач по профессии, зарабатываю на жизнь тем, что лечу людей. И сюда приехал спасать раненых.
— Врач? — Рада чуточку растерялась, лицо ее просветлело. — А чего здесь делаешь? В этом доме?
— Я уже сказал, что моя задача — раненых спасать, — совершенно искренне ответил я, потому что считал это своим основным делом.
Руководить группой разведки меня назначили позже.
Приходилось совмещать обязанности врача и разведчика. Но о моей второй ипостаси Раде знать совершенно необязательно.
— А в дом как попал? — продолжала допытываться девушка.
— Случайно, оказывал помощь больной старушке и попал под обстрел. Забежал в дом, чтобы пересидеть, — соврал я.
— Если ты врач, то сможешь помочь моей больной соседке! Ей очень плохо. Она уже не встает, — торопливо заговорила Рада. — Хорошая соседка! Помочь надо!
— Что с ней?
Честно говоря, сейчас мне было не до медицинской практики.
— Вот ты диагноз и поставишь! — категорично заявила Рада.
Девушка была с характером. Спорить не имело смысла.
— Ладно, — согласился я, — пойдем!
С медицинской аптечкой я никогда не расставался, необходимый набор препаратов там был: антибиотики, обезболивающие, сердечные препараты, шприцы и ампулы, набор для неотложной помощи. Глядишь, что-то пригодится.
— Это двумя этажами ниже! — сказала Рада.
Я последовал за девушкой. Никогда бы не подумал, что будет так страшно ходить по обычной лестнице! Но война все искажает.
В этом доме даже в одном подъезде могут жить самые разные люди: сербы, хорваты и мусульмане. Вот уж действительно нынешняя Югославия в одном доме. В миниатюре. И угораздило же меня здесь оказаться!
Мне показалось, что девушка ничего не боится. Или умело скрывает свои чувства? Или просто длительная жизнь в доме на передовой приучила ее не обращать внимание на опасность?
Впрочем, по моему внешнему виду тоже трудно заметить переживания. Что-что, а скрывать свои эмоции я научился. Работа врача научила. Больной не должен видеть моих сомнений и переживаний.
Помнится, профессор Коноваленко с насмешливо-уважительным выражением лица говорил мне: «Ты, Алексей, врач от Бога! Как это тебе удается? Врачи лечат, лечат пациента, причем врачи с опытом и навыками, а вдруг появляешься ты, начинающий доктор, и у тебя все получается — больной быстро идет на поправку, восстанавливается и выздоравливает. А потом ты заявляешь, что сам толком не знаешь, как это получилось!»
Я действительно не всегда мог объяснить, почему безнадежные больные у меня вдруг выздоравливали. Одна бабушка, посмотрев на мои руки, сказала с улыбкой: «Руки короля — руки целителя!» И потом добавила, что я врач от Бога.
Вскоре после этого я пошел в церковь. И моя мама настояла, чтобы я окрестился. Мама говорила, что в раннем детстве меня окрестить не удалось, потому что мой отец был директором завода, а партийные органы строго следили, чтобы коммунисты, особенно находящиеся на руководящих должностях, не крестили детей. Иначе — серьезное партийное взыскание.
Но не зря говорят, что на войне атеистов нет. Я впервые попал в Сербию вскоре после окончания медицинского института. Несколько экстремальных ситуаций достаточно быстро убедили меня в правоте этой пословицы. Я много раз мог бы погибнуть, если бы не счастливая случайность. И я постепенно, путем непростым, рисковым пришел к тому, что Бог есть. Жаль, что не всем и не всегда успевает помочь, но мне пока что везло.
Но я и обязан воевать за нашего православного Бога. Ведь я по крови казак, а кто, как не казак, является настоящим православным воином. Даже запорожские казаки пошли за своими донскими братьями, когда решался вопрос, с кем пойти — с Россией или Польшей. И вопрос веры оказался главенствующим. Казачество связало свою жизнь с Россией.
Но не удалось им победить казачество. Оно выжило. Не зря говорил Троцкий, что казачество нужно уничтожать за способность к самоопределению. Ненавидел он его, потому что боялся. Но не умерли казаки. Стали восстанавливаться, возрождаться.
В 1990 году прошел первый казачий съезд, после которого возник Союз казаков России. Конечно, много было всякого.
И не всегда положительного. Ряд казаков или тех, кто к ним пристраивался, считали, что самое главное — это покрасоваться в форме, крепко выпить и песни поорать. Но большая часть старалась делать дело.
Казаки ехали добровольцами в Приднестровье, Осетию, Абхазию, на Балканы. В первую чеченскую войну славой покрыл себя казачий батальон имени Ермолова. Я не мог остаться в стороне. И вот потому-то я здесь. Врач-казак, который борется за спасение дружественного сербского народа. Мой прадед получил два Георгиевских креста, участвуя в Русско-турецкой войне, спасая наших сербских братьев. Один из моих казачьих дедов отличился в Первую мировую войну во время лихого Карского прорыва, когда наши казаки спасли армянский народ от уничтожения турецкими отрядами. Турки резали всех подряд, не щадя женщин, детей и стариков. Армяне хорошо это помнят, — помнят как резню, так и тех, кто их спас. Вот только Карс напрасно отдали туркам. Не их это земля. Зря, что ли, за нее столько крови пролито?
Я часто думаю о событиях, происходящих на Балканах. С чем их можно сравнить? Страшнее, чем Вторая мировая, ничего не приходит в голову. Масштаб и накал совсем не те, но все же… Как только наши предки смогли ее перенести? Я готов склониться перед нашими предшественниками, которые шли на немецкие доты и танки с одной трехлинейкой в руках. А еще больше уважаю своего деда, который прошел через штрафбат, был ранен, выжил и не сломался.