«Вы сим извещаетесь, — гласило оно, — что требования на денежные средства для пропаганды мира в России будут получаться через Финляндию. Требования будут исходить от следующих лиц: Ленина, Зиновьева, Каменева, Кол-лонтай, Сиверса и Меркалина, текущие счета которых открыты в соответствии с нашим приказом № 2754 в отделениях банков в Швеции, Норвегии и Швейцарии. Все требования должны быть снабжены подписями «Диршау» или «Волькенберг». С любой из этих подписей требования вышеупомянутых лиц должны быть исполнены без промедления».
И тем не менее Ленин «заболел»...
* * *
2 июля 1-й пулеметный полк, подлежавший отправке на фронт, посетил Луначарский, который призвал к неподчинению властям, а потом и к их свержению. Не желавшие покидать сытый Петроград пулеметчики направили своих делегатов в другие воинские части. Однако их поддержали далеко не все солдаты Петроградского гарнизона.
В тот же день начал свою игру и Сталин. Явившись на заседание Петросовета, он заявил, что большевики делают все возможное, чтобы удержать вооруженных солдат и рабочих, которые, по его словам, рвались в бой, и попросил занести его сообщение в протокол. Когда его просьба была исполнена, Сталин отправился «сдерживать вооруженных солдат и рабочих» дальше. Проводивший его ироническим взглядом Чхеидзе с грустной улыбкой заметил: «Мирным людям незачем заносить в протокол заявления о своих мирных намерениях».
3 июля митинг продолжился, большевистские ораторы призывали к свержению правительства, захвату заводов и фабрик, к реквизиции денег и продовольствия. Возглавившие восстание солдаты Романов, Ильинский, Маслов и прапорщик Семако (все, конечно, большевики) установили на нескольких грузовиках пулеметы и назначили выступление на 3 июля в 17 часов.
Приблизительно в это же время на Якорной площади состоялся митинг матросов, благо большевистские агитаторы успели поработать и в Кронштадте. Там царила полнейшая анархия: матросы без суда и следствия убивали офицеров, крепость превратилась в настоящий бандитский притон. «Братишки» горели желанием отправиться на «помощь» пулеметчикам. Впрочем, и здесь официальные представители ЦК большевиков «уговаривали» матросов не отвечать на призыв пулеметчиков и уже тем более не брать с собой оружие.
Но... куда там! Агитаторы старались всю ночь, и уже в 5 часов утра 4 июля со складов было выдано 60 тысяч патронов для винтовок и 200 тысяч для наганов.
За два часа до выступления пулеметчики сообщили о своем решении свергнуть Временное правительство и передать власть Советам в ЦК РСДРП(б). Сталин продолжил свои игры и на совещании ЦК, ПК и Военной организации... предложил не поддерживать пулеметчиков.
* * *
Около 18 часов на улицах Петрограда появились вооруженные рабочие. Буквально в считанные минуты мятежным огнем полыхнула и давно готовая к бою Выборгская сторона. Чуть позже выступил 1-й пулеметный полк с пулеметами на грузовиках и устрашающим лозунгом «Помни, капитализм, булат и пулемет сокрушат тебя!»
К пулеметчикам присоединились почти 2000 солдат Московского полка и почти столько же гренадеров. Захватив по дороге три орудия, «революционные массы» направились за благословением вождя к особняку Кшесинской.
«На Французской набережной, — вспоминал В. Набоков, — меня обгоняет мотор, наполненный вооруженными солдатами... Те же безумные, тупые, зверские лица, какие мы все помним в февральские дни... На углу Шпалерной и Литейной трудно было двигаться... С Литейной шли вооруженные толпы рабочих, направлявшихся затем налево по Шпалерной, к Таврическому дворцу и Смольному. На плакатах большевистские надписи: «Вся власть Советам!» и др. Лица были мрачные, злобные».
И ничего удивительно в этих тупых и злобных лицах не было. Войска, наводнявшие город, — писал член Думы С.И. Шидловский, — весьма мало были похожи на настоящие войска; это были банды людей известного возраста, весьма мало знакомых с дисциплиной... ничего не делавших и обуреваемых единственным страстным желанием отправиться домой. Самолюбия, хотя бы национального, у них не было совсем.
4 июля в Петрограде появился окрыленный успешно развивающимися событиями Ильич. (Прервал-таки заслуженный отдых!) В 11 часов он был уже в особняке, а в полдень со своего знаменитого балкона приветствовал «красу и гордость русской революции» и благословил на ратные подвиги подоспевших из Кронштадта моряков. К 16 часам у Таврического дворца собралась огромная толпа из 60 тысяч человек, и, по словам одного из рабочих, у всех было «такое настроение, что, кажется, вытащил бы на улицу Временное правительство и расправился бы с ним».
В этой напряженной обстановке ЦИК Советов объявил военное положение и, создав свой собственный военный штаб из меньшевиков и эсеров, дал министрам от социалистических партий все полномочия для борьбы с анархией и беспорядками. Для защиты Таврического дворца от большевиков был вызван верный присяге Волынский полк. Обеспокоенный Керенский приказал прекратить появление на улицах «солдатских вооруженных банд», и сотня 1-го Донского полка отправилась к Таврическому дворцу. На Литейном казаков обстреляли.
«На всю жизнь, — писал А.М. Горький, — останутся в памяти отвратительные картины безумия, охватившего Петроград днем 4 июля. Вот, ощетинившись винтовками и пулеметами, мчится, точно бешеная свинья, грузовой автомобиль, тесно набитый разношерстными представителями революционной армии. И ясно, что этот устрашающий выезд «социальной революции» затеян кем-то наспех, необдуманно и что глупость — имя силы, которая вытолкнула на улицу вооруженных до зубов людей».
Ну а кто был этим «кем-то», сам того не ведая, поведал большевистский поэт Демьян Бедный уже после победы революции. «Накануне июльского кризиса, — «вспоминал» он, — я сидел в редакции «Правды» и разговаривал со Сталиным. Вдруг раздался телефонный звонок, и Сталин взял трубку. Звонил один моряк из Кронштадта. Он просил совета Сталина по одному важному вопросу: следует ли морякам явиться на демонстрацию вооруженными или без оружия?
Попыхивая трубкой и поглаживая усы, Сталин на минуту задумался, потом дал ответ, который заставил меня невольно расхохотаться. «Вот мы, писаки, — сказал Сталин, — так свое оружие, карандаш, всегда таскаем с собой... А как вы там со своим оружием, вам виднее!..» Таким образом, заливался от счастья Бедный, Сталин весьма тонко намекнул морякам, что оружие им пригодится».
Однако поверить в подобное трудно. По той простой причине, что никому и в голову не пришло бы в июле 1917-го просить у Сталина совета, а на телефонные звонки Раскольникова из Кронштадта отвечали куда более авторитетные члены партии Зиновьев и Каменев.
Да, говоря откровенно, моряки и без всяких советов прекрасно знали, что им делать в столице. Для того и шли. Но если это даже было выдумкой Демьяна (эта история была рассказана, конечно же, с разрешения самого Сталина), то Сталин сам выдавал истинные причины случившегося в июле.
* * *
4 июля в 20 часов в Таврическом дворце состоялось заседание ЦК партии с представителями Петербургского комитета, Военной организации и группы «межрайонцев» Троцкого. На нем было решено прекратить выступление и призвать «демонстрантов» к «стойкости, выдержке и спокойствию». Оно и понятно: ряды изрядно уставших солдат и матросов начали редеть, и только рабочие все еще продолжали скандировать большевистские лозунги. А наиболее радикально настроенные из них ворвались в зал, где заседали исполнительные комитеты, и потребовали, чтобы Советы взяли власть в свои руки.
Но... все было напрасно. В полночь в столице появился Измайловский полк, полный решимости защитить Временное правительство и Советы. Почувствовав силу, правительство приказало усилить давление на большевиков и разгромить типографию, где печатались их «Правда» и другие газеты. Что с великой радостью и было сделано. Ну а затем командующий Петроградским военным округом генерал П.А. Половский отдал приказ изгнать большевиков из особняка Кшесинской.
К утру 5 июля практически все мосты, кроме Дворцового, были разведены, и в штаб военного округа доставляли арестованных солдат и матросов. Виновниками кровавой вакханалии газеты прямо называли большевиков, и А.И. Деникин назвал их «червями, которые завелись в ране, нанесенной армии другими».
Военная организация выставила вокруг особняка Кшесинской патруль, а перепуганная неминуемой расправой «краса и гордость русской революции» окопалась в окруженной подоспевшими в Петроград фронтовиками Петропавловской крепости. Фронтовики с вполне понятным презрением относились к тыловым крысам, жировавшим в столице, в то время как они проливали кровь в окопах, и с превеликим удовольствием перестреляли бы всех этих пособников «немецких шпионов». Если бы... не Сталин. Именно он «уговорил» матросов сдать оружие и вернуться в экипажи. Что они, надо думать, с превеликой радостью и сделали. Шансов выстоять против людей, ходивших в штыковую, у них не было...
ЦК принял решение отступать. Ленин объявил об изменении в большевистской тактике и ввиду засилья в Советах меньшевиков и эсеров предложил снять лозунг «Вся власть Советам!» Вместе с тем, несмотря на обрушившиеся на партию репрессии, он призвал продолжать борьбу.
Что же касается Сталина, то он отправился в ЦИК на переговоры. «Мы, — вспоминал он позже, — говорили руководителям Советов: кадеты ушли, блокируйтесь с рабочими, пусть власть будет ответственна перед Советами. Но они сделали вероломный шаг, они выставили против нас казаков, юнкеров, громил, некоторые полки с фронта... Само собой разумеется, мы не могли принять при таких условиях боя, на который толкали нас меньшевики и эсеры. Мы решили отступить».
На самом же деле Сталин выторговывал условия капитуляции. И, судя по всему, ему удалось добиться некоторых гарантий, согласно которым правительство обещало обойтись без кровопролития и выделить его партии новое помещение.
* * *
После недолгих скитаний по петербургским квартирам Ленин попал наконец к Аллилуевым. Вождь задумался. И было над чем: многие члены ЦК требовали от него явиться в суд и использовать последний шанс для собственного оправдания и критики правительства. И если с критикой у Ильича проблем не существовало, то с оправданиями было куда хуже. Он прекрасно понимал, что министр юстиции не блефует, и опасался возможных последствий. А если говорить еще проще, так горячо призывавший других жертвовать своими жизнями вождь очень дорожил своей собственной. Потому и потребовал от Петроградского Совета гарантий безопасности и гласного суда.
Все эти дни он пребывал в постоянном страхе, что его найдут. Но... сказалась «благонадежность» Сталина, за которым, в отличие от других руководителей партии, никто и не подумал устанавливать слежку. Что и по сей день выглядит весьма странно. Уж кто-кто, а Коба, Нижарадзе, Иванович, а теперь и Сталин был прекрасно известен охранке как один из самых влиятельных большевиков. Но теперь, когда надо было во что бы то ни стало найти Ленина, за ним даже не присматривали.
Что это? Оплошность жандармов? Их неумение работать? Или вера меньшевистских руководителей Совета в то, что Сталин на самом деле их человек? И не поддерживал ли сам Сталин у них эту уверенность, играя в таком случае практически беспроигрышную партию? Ведь в какой-то степени Ленину было выгодно иметь «своего» человека в стане врага, да еще с таким политическим влиянием, каким обладал Сталин.
Победят большевики и как член ЦК он мог требовать для себя дальнейшего продвижения. Ну а в случае окончательной победы Совета и меньшевиков, он всегда мог заявить о своей лояльности к Временному правительству, которую так упорно демонстрировал в марте.
Впрочем, чего удивительного... В любой игре всегда надо иметь запасные позиции, куда в случае чего можно было отойти. И Сталин, множество раз стоявший на краю пропасти, знал это лучше других. К тому же он вряд ли мог забыть и ту партию, которую Ленин разыгрывал с Малиновским, по чьей милости он и уехал в свою последнюю ссылку в Туруханск. Да и Ильич со своей игрой с немцами наводил на определенные размышления... Как бы там ни было на самом деле, в конце концов Ленин под нажимом товарищей решил явиться вместе с Зиновьевым на суд и даже устроил трогательную сцену прощания с Крупской. «Давай попрощаемся... — произнес он дрогнувшим голосом. — Может, не увидимся уже...»
Сложно сказать, пошел бы Ильич на Голгофу или по пути выкинул бы какой-нибудь фокус, если бы в самый последний момент ему на помощь не пришел все тот же Сталин. Прекрасно понимая нежелание вождя рисковать жизнью, он поведал о том, что уже несколько раз спасавший Ленина от расправы Петроградский Совет на этот раз не мог дать Ленину никакой гарантии в случае его явки на суд. А затем со всей категоричностью заявил: «Никакого гласного суда не будет. Юнкера до тюрьмы не доведут, убьют по дороге!»
Вождь вздохнул свободно и тут же заговорил... о своем отъезде в небольшой городок Сестрорецк на берегу Финского залива. Когда все было решено, он позволил своему спасителю сбрить ему усы и бороду, затем облачился в длинное пальто и нахлобучил на самые глаза кепку. Около полуночи Ленин в сопровождении Сталина и Аллилуева отправился на Приморский вокзал. Он сел в переполненный вагон пригородного поезда и отправился в свой знаменитый Разлив.