* * *
Но Ленин не был бы Лениным, если бы уехал, не оставив руководства к действию, которое он изложил в написанных им на квартире Аллилуевых тезисах «Новейшее политическое положение». Несмотря на поражение, Ильич считал, что «всякие надежды на мирное развитие русской революции исчезли окончательно». И теперь у большевиков было только два выхода: «либо победа военной диктатуры до конца, либо победа вооруженного восстания рабочих...»
Главная же задача партии сводилась теперь к собиранию сил, организации их и подготовке к вооруженному восстанию. При этом предлагалось сочетать легальную работу с нелегальной и «не верить никаким конституционным и мирным иллюзиям». Предложил вождь снять с повестки дня и лозунг «Вся власть Советам!» По той простой причине, что в этих самых Советах заседали ненавистные ему меньшевики и эсеры, которые «изменили делу революции на деле».
Пройдет совсем немного лет, история революции будет переписана заново, и Сталин станет ее главным организатором. Но никто так толком и не объяснит, почему же в жарком июле 1917 года правительство и не подумало арестовывать человека, который играл в революции одну из первых скрипок. «Очевидно, — напишет один из биографов Сталина, — что он вызывал доверие, потому что, когда правительство распорядилось арестовать большинство руководителей большевиков, его не тронули, хотя он был членом Центрального Комитета».
А вот почему главный организатор выступлений большевиков «вызывал доверие» у Временного правительства, так и осталось загадкой. Это не может не наводить на мысль, что, полностью подчинившись Ленину, Сталин вел какую-то свою собственную игру.
Но как бы там ни было, Сталин играл в июле практически беспроигрышную партию. Победили бы большевики, он был бы на коне. Проиграли? Тоже не страшно! Ленина и его присных в тюрьму, а член ЦИК Петросовета Сталин остался бы на свободе со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Да что там говорить, темна вода в облацах...
После отъезда Ленина и ареста чуть ли не всех членов ЦК Сталин остался «на партии» один. И именно в июле, когда большевики подверглись жестоким репрессиям, наступил его звездный час. Единственным его конкурентом в те дни являлся... Яков Свердлов. Но Сталину было уже не до сведения счетов, и каждый из них занимался своим делом.
Свердлов с необычайным искусством управлял партийным аппаратом, а Сталин взял на себя решение политических вопросов. Решал же он их весьма, надо заметить, своеобразно. И, как знать, не все той же его близостью к Петросовету объясняется все его последующее поведение. Впервые он продемонстрировал его на расширенном заседании ЦК 13—14 июля, в котором приняли участие представители Военной организации и «межрайонцы». Именно там оставшемуся на партии Сталину представилась прекрасная возможность бороться за проведение ленинской политики, изложенной в его статье «Новейшее политическое положение».
Протоколы этого заседания не изданы и по сей день, и что говорил там Сталин, неизвестно. А вот его результаты наводят на некоторые мысли. Вместо того чтобы одобрить ленинские тезисы, заседание приняло промежуточное решение, по сути отклонив ленинскую концепцию.
«По ключевому вопросу отношений с Советом ЦК предпочел позицию сидения на двух стульях... в отличие от Ленина... это заседание явно пришло к выводу, что верным путем к власти все еще остается мирный путь, который лежит через Совет», — писал известный историк М. Нил. Он же утверждает, что Сталин был не согласен с Лениным в вопросе о роли Советов и поддерживал его только на словах.
Возможно, так оно и было. И сам Сталин куда как откровенно высказался в статье от 27 июля «К выборам в Учредительное собрание»: «Наконец, мы за то, чтобы вся власть в стране была передана в руки революционных Советов рабочих и крестьян, ибо только такая власть способна вывести страну из тупика, куда ее загнала война, разруха, дороговизна и наживающиеся на народной нужде капиталисты и помещики».
И, наверное, именно поэтому «Новейшее политическое положение» Сталин опубликовал только 20 июля... без ссылок на вооруженное восстание. А на заседании он вообще ее никому не показывал. Что не может не казаться странным. Да и как это можно не показать статью вождя? Как выясняется, можно, если не желать, чтобы другие узнали о ее истинном содержании.
* * *
Через два дня была продолжена работа Второй Петроградской общегородской большевистской конференции, и снова Сталин повел себя весьма странно. Говоря об июльском восстании, он не делал никаких ссылок на Ленина и особо подчеркнул собственную роль в спасении окопавшихся в Петропавловской крепости матросов. Вообще же, июльские события он представлял так, что ни у кого из собравшихся не осталось никаких сомнений: вся основная работа была проведена именно им, Сталиным. Поскольку никаких других имен он не упоминал. Но самым интересным было то, что подавал он себя прежде всего членом Исполнительного комитета Совета, нежели большевистского ЦК. Что же касается его «Доклада о текущем моменте», для которого Ленин оставил ему свою статью, то он являл собой весьма странную мешанину из собственных идей и предельно ясных ленинских формулировок. И вместо намеченной вождем четкой картины делегаты конференции увидели весьма туманные перспективы ближайшего будущего.
«Мирный период развития революции кончился, — говорил Сталин. — Настал новый период, период острых конфликтов, стычек, столкновений. Жизнь будет бурлить, кризисы будут чередоваться».
Да, с «мирным периодом» было покончено, и все же «вооруженное восстание» отличалось от «острых конфликтов», «стычек» и «кризисов» точно так же, как ленинская статья от доклада Сталина. Все это вызвало подозрение у некоторых делегатов конференции, и в конце концов, Масловский спросил: выступит ли партия в будущих «конфликтах» во главе «вооруженного протеста»?
Сталин снова попытался уйти от ответа и все так же туманно заговорил о вероятности «вооруженных выступлений». При этом, правда, отметив, что в таких случаях «партия умывать рук не должна». Та же история повторилась и Советами. Сталин говорил в высшей степени неопределенно, и в конце концов, делегат Иванов резко перебил его. «Каково ваше отношение к лозунгу «Власть Советам»? — прямо спросил он. — Не пора ли сказать: диктатура пролетариата?»
Однако Сталин и здесь нашел ловкий выход и, Сказав о том, что «передавать власть Советам, которые на деле молчаливо идут рука об руку с буржуазией, — значит работать на врагов», тут же предложил выдвинуть другую, «наиболее целесообразную форму организации Советов». При этом он весьма таинственно заметил, что «форма власти остается старой, но классовое содержание этого лозунга мы изменяем, мы говорим языком классовой борьбы: вся власть в руки рабочих и беднейших крестьян, которые поведут революционную политику».
Так толком и не объяснив отношения партии к Советам, Сталин заявил, что «партия должна выступать с предложением об объединении с левыми социалистами в Советах, с меньшевиками-интернационалистами во главе с Мартовым и с левыми эсерами, которые сохранили «революционную честь» и были готовы «бороться с контрреволюцией». В конце концов, окончательно запутанные делегаты потребовали зачитать им ленинские тезисы в первоначальном виде.
И вот тут-то Сталин подивил всех, заявив, что их у него нет. После последовавшего возмущения он все же удосужился вспомнить их и всю суть ленинских тезисов свел к трем положениям: торжеству контрреволюции, предательству меньшевиками и эсерами революции и утверждению, что лозунг «Вся власть Советам!» есть лозунг донкихотский и власть должна быть передана не учреждению, а классу. Ни о каком вооруженном восстании он так и не заикнулся.
Саму статью найдут в партийных архивах только после смерти Ленина с редакторской правкой. И, как утверждали некоторые историки, правка была сделана рукой Сталина, который заменил слова «вооруженное восстание» на «решительную борьбу».
По утверждению советского историка А.М. Совокина, Сталин заменил «вооруженное восстание» на «решительную борьбу» и исключил конец статьи не только «по конспиративным соображениям», но и по настоянию самого Ленина. Во что, говоря откровенно, верится с трудом. Да и как можно было настаивать на вооруженном восстании и в то же время говорить о «решительной борьбе»?
В заключительном слове Сталин снова упомянул о той позиции, какую, по его мнению, партия должна была занять по отношению к Советам. «Мы, — сказал он, — безусловно, за те Советы, где наше большинство. И такие Советы мы постараемся создать. Передать же власть Советам, заключившим союз с контрреволюцией, мы не можем». Затем он зачитал подготовленную им резолюцию, в которой и не подумал отказаться от лозунга «Вся власть Советам!» и призывал к сосредоточению «всей власти в руках революционных пролетарских и крестьянских Советов».
* * *
На обсуждение своей же собственной резолюции по каким-то ведомым только ему причинам Сталин не явился. А когда выборгские большевики снова потребовали показать им ленинские тезисы, за Сталина пришлось отдуваться Володарскому, который заявил, что «в распоряжении президиума нет тезисов Ленина». И тогда выборгские делегаты отказались голосовать по той простой причине, что «не были оглашены тезисы Ленина и резолюцию защищал не докладчик».
На заключительном заседание конференции 20 июля Сталин долго и обстоятельно говорил о муниципальных выборах и предстоящем съезде партии. По каким-то ведомым только ему причинам он так и не удосужился ни предложить конференции своих идей, ни честно исполнить роль ленинского посредника.
После смерти Ленина Сталин объяснит свое поведение тем, что, в отличие от самого вождя, ЦК и VI съезд партии взяли более осторожную линию в отношении Советов, решив, что «нет оснований считать исключенным оживление Советов». «Дело в том, — писал он в июле 1917 года, — что Советы, перед которыми вчера еще пресмыкались капиталисты и которые теперь разбиты, сохранили еще крупицу власти, и капиталисты хотят отобрать у Советов и эти последние крохи, чтобы тем самым укрепить свою собственную власть».
К чему все это привело? Да только к тому, что политическая линия Ленина получила отпор два раза подряд: сначала на расширенном заседании ЦК, а потом и на Второй Петроградской конференции большевиков. Таким образом, Сталин не только не предложил партии собственного четкого плана работы на ближайшее будущее, но и не пожелал исполнить свой долг перед вож
дем и, ничего не скрывая, зачитать его «тезисы». И любые ссылки на то, что он опять чего-то там не понимал, не серьезны. Вернее всего, он не желал портить отношения с лидерами Петросовета, членом Исполнительного комитета которого состоял. И понять его можно. Партия находилась в подполье, да и в самой партии он являлся халифом на час. Да, сейчас он правил, но после возвращения Ленина, выхода из тюрьмы Каменева, Зиновьева и того же набиравшего силу Троцкого, ему неизбежно пришлось бы отойти на второй план. Если он, конечно, вообще верил в те смутные времена в возвращение вождя и в освобождение всех остальных партийных лидеров из тюрьмы.
Да и кто знает, о чем он на самом деле беседовал с Чхеидзе и Церетели, с которыми, судя по его поведению, не собирался порывать отношения. Впрочем, догадаться об этом можно. Только за одну неделю та самая новая политическая линия вождя, которую должен был отстаивать и проводить Сталин, была дважды отвергнута.
И тем не менее нельзя приписывать ее провал только злой воле Сталина. Сомневавшихся среди большевиков хватало. И не все из рабочих понимали, что на данном этапе Советы изжили себя. Потому и встречали в штыки новую ленинскую инициативу...
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Конечно, Ленину поведение Сталина не нравилось. Его попытки донести до него свои идеи письменно ни к чему не привели, и ему было необходимо встретиться со Сталиным и постараться убедить его изменить свою тактику. С таким настроением пускать его на предстоящий съезд партии было нельзя. И вот тут-то начинаются сплошные загадки. Партийная конференция закончилась всего за неделю до начала VI съезда, и, как утверждают практически все биографы как Ленина, так и Сталина, за это время они встречались как минимум дважды.
Как и кто докладывал вождю о поведении Сталина и принятых на конференции и заседании ЦК решениях? Кто служил связным между ним и Сталиным? Шотман? Рахья? Зоф? Орджоникидзе? Все они посещали вождя в Разливе. Но как же тогда быть с утверждением, что посредником между вождем и его партией был сам Сталин?
Как это ни печально, но в советских источниках нет никаких подробностей ни о месте встречи, ни об обсуждавшихся на ней вопросах. О чем они говорили? Надо полагать, все о той же военной диктатуре буржуазии, о Советах, подготовке к вооруженному восстанию, которое Ленин планировал поднять уже в августе. По всей видимости, их беседы носили резкий характер, но как бы там ни было, своего вождь добился. Ему удалось разбить сталинские «конституционные иллюзии», которые тот изложил в статье «Чего хотят капиталисты», в какой уже раз доказав, что возглавляемая кадетами буржуазия установила военную диктатуру, а умеренные социалисты из Петросовета оказывают ей поддержку.
Беседы подействовали, и уже 26 июля Сталин писал в статье «Новое правительство»: «Кадеты добивались усиления правительства за счет Советов, независимости правительства от Советов. Советы, руководимые «дурными пастырями» из эсеров и меньшевиков, пошли на уступку, подписав себе смертный приговор».
Что это было на самом деле? Уступка вождю? Или все то же непонимание всей тонкости политического момента, в чем его и сегодня обвиняют противники? Сталин, по мнению Д.А. Волкогонова, «не обладал собственной концепцией реализации большой идеи. В Февральской революции и в дни Октябрьского штурма рельефно проявились его слабые стороны: «мелкая» теоретическая подготовка, низкая способность к революционному творчеству, неумение... переложить политические лозунги в конкретные программные установки».
Возможно, но как же тогда быть с самим Лениным, все «революционное творчество» которого, очевидно, определил заславший его в Россию Парвус, и тому не оставалось ничего другого, как выполнять взятые на себя обязательства? Или, может быть, «глубокая теоретическая подготовка» Ленина позволила ему предопределить предательство Керенским Корнилова, без которого не было бы никакого Октября?
Да, Сталин уступал Ленину в интеллекте, но что касается тех игр, в какие они все играли, то тут он сам мог дать кому угодно и какую угодно фору. И когда изучаешь поведение Ленина и Сталина, создается впечатление, что они вели каждый свою партию. Ленину надо было во что бы то ни стало свалить Временное правительство и вывести Россию из войны. Что же касается Сталина, то тут мы можем только догадываться... Но при всей его «мелкой» подготовке несомненно одно: его интерес к Советам, а вернее, только к одному из них, Петроградскому, был далеко не случаен.
И здесь возникает еще один весьма интересный вопрос, который, кажется, еще вообще никто и никогда не задавал. Если Сталин признавал учение Маркса единственно верным, то что же тогда он собирался делать все то время, какое требовалось капиталистическому обществу пройти до социалистической революции? Ведь у власти в таком случае стояла бы та самая буржуазия, которой он был совершенно не нужен. Ни как политик, ни тем более как специалист. Тем более что он им не был.
Да, он умел ждать, но теперь ему пришлось бы ждать социалистической революции лет этак тридцать. И не было бы уместнее для него точно так же безоговорочно принимать все идеи вождя на захват власти большевиками, как он принимал их на заре своей революционной юности? И если он задумывался над подобными вопросами, то так или иначе обязан был давать на них ответ. Ведь в победу большевиков, а значит, и в свое безоблачное будущее он вряд ли верил. А если и верил, то не мог не понимать, что даже после победы он будет играть при Ленине и его окружении роль этакого чернорабочего. И уж кто-кто, а Троцкий, Зиновьев и тот же Каменев вряд ли пустят его в самое высшее общество. Так что здесь далеко не все так просто и однозначно, как это представил тот же Волкогонов: не знал, не понимал, не умел...