- Значит, я должен радоваться, что мне сейчас больно? - Шатров грустно усмехнулся.
- Ну радости в твоем положении и через микроскоп не найдешь. Но переживания вполне естественные. Нужно только не обижаться, а спокойно и трезво рассудить, как все это произошло. Я убежден - ты начинал с благими намерениями, цель была хорошая, но при осуществлении ее допустил просчеты. Хочешь, давай поразмышляем вместе?
Шатров рад был поговорить спокойно и откровенно. На собрании его попытка оправдаться прозвучала жалко и неубедительно. А Шатров все еще был уверен, если разобраться поглубже, вся эта затея с воздействием на Судакова выглядела бы иначе. Она обернулась бы в его пользу, показала бы, что он мыслящий, вдумчивый воспитатель.
- Я вам выскажу, товарищ подполковник, все мысли честно, без утайки, согласился Шатров. - Но сначала прошу вас ответить, только тоже на один вопрос.
Шатров знал, что в конце концов разговор подойдет к этому принципиальному, ключевому вопросу, и заранее хотел иметь в числе своих доказательств слова, от которых Ячменев уже не смог бы отказаться.
- Пожалуйста, спрашивай, - разрешил замполит.
- Скажите, имеет ли право командир взвода на эксперимент в воспитательных вопросах или он только исполнитель воли старших командиров? Могу сформулировать свой вопрос еще и так: я самостоятельный командир-единоначальник или я просто вентилятор, который крутится только тогда, когда кто-то воткнет вилку в розетку?
Подполковник не ожидал, что Шатров задаст такой вопрос и, главное, выразит его в такой необычной форме. Он улыбнулся и откровенно сказал:
- Это не вопрос, а тема для целой диссертации. Но постараюсь ответить коротко и, не в пример некоторым диссертациям, вполне определенно. Командир взвода - полновластный единоначальник и имеет право на эксперимент и вообще на все, что дано другим командирам в вопросах воспитания. Ты не вентилятор. Ты самостоятельный руководитель. Кроме того, что сам ведешь воспитательную работу, у тебя еще три командира отделения и комсомольская организация. Значит, ты должен еще воспитывать воспитателей. Объем твоей работы огромен, а круг вопросов неисчерпаем - ты и командир, и политработник, и штаб, и интендант в одном лице.
Стараясь довести до конца задуманное, Шатров решил подчеркнуть то, что считал для себя главным:
- Значит, командир взвода имеет право на эксперимент?
- Да, имеет, - подтвердил Ячменев.
Он догадывался, куда клонит лейтенант.
- Тогда за что же меня отхлестали? Я целый год присматривался к рядовому Судакову. Признаюсь вам честно, не знал, как к нему подступиться. Я даже побаивался его. Я презирал себя в душе за беспомощность. Но я не мог допустить, чтобы из армии ушел человек с пороками, которые в нем, несомненно, есть. Мне до сих пор не понятен этот солдат. Я должен, обязан его познать. Я хотел показать, к чему может привести его инертность. Надо же когда-то им заняться! Эксперимент обошелся мне дорого. Меня отстегали публично. А подумали вы, товарищ подполковник, о том, что теперь и я и другие взводные не станут заниматься рискованными опытами? Не кажеся вам, что сегодня на собрании вместе со мной подсекли инициативу?
Ячменев терпеливо ждал, пока лейтенант выскажет все. Когда Шатров замолчал, подполковник остановился и с любопытством посмотрел ему в лицо.
- Вон ты куда клонишь! А шелухи у тебя, брат, в голове, оказывается, еще много! - весело сказал подполковник.
Они стояли друг против друга на вершине бархана и со стороны были похожи на людей, готовящихся к драке.
- Высказался. Все сказал?
- Все.
- Так вот, дорогой товарищ Шатров, суждения твои - самая настоящая абстракция. Вот ты говоришь: "Командир взвода имеет право на эксперимент" и ставишь на этом точку. А я с этим согласиться не могу и заявляю: каждый командир, в том числе и взводный, имеет право на эксперимент, риск, инициативу, но не вообще, а в конкретных, дозволенных ему масштабах. Если мы все начнем фантазировать и проводить опыты, позабыв о дисциплине и субординации, это будет, дорогой мой, настоящая анархия!
Шатров слушал подполковника, смотрел на его белобровое лицо и старался не только понять, но и запомнить, что он говорит.
- Эксперимент - это одно из проявлений инициативы, - продолжал Ячменев. - А главный закон инициативы в том, что она должна быть направлена в сторону наилучшего выполнения полученной задачи или своих повседневных обязанностей. Твоему взводу было приказано выйти на рубеж атаки в точно определенное время. А ты проявил "инициативу" и пришел позже. Дал возможность "противнику" на этом участке опомниться. Обнажил фланг батальона. И это, по-твоему, называется эксперимент? Поделом тебе всыпали за такое экспериментирование! Теперь ты надолго запомнишь, что все усилия и эксперименты должны быть направлены только в одну сторону - как лучше выполнить приказ. Дошло?
Шатров кивнул.
- Ну, может быть, и не совсем дошло, - сказал замполит. - Постарайся понять все это - правда на моей стороне. Ну пошли, где твои войска?
- Вон, около тех кустов саксаула.
Офицеры зашагали дальше. Шатров, глядя в сторону кустов, с опаской подумал: "Что-то никого не видно, траншеи не роют. Сейчас придем, а солдаты, наверное, спят. Достанется мне от замполита после высоких материй самая прозаическая вздрючка!"
- Теперь насчет этого Судакова, - сказал Ячменев. - Ты применил к нему сильнодействующее средство. Дорого это тебе обошлось. А уверен ли ты, что это на него подействует?
- Нет, - сознался Шатров.
- Ну вот, значит, даже своей цели не достиг. Что он за человек?
- Образование десять классов, грамотный парень, но какой-то опустошенный. Ничем не интересуется.
Ячменев помрачнел. Лейтенант видел, как на глазах портилось настроение замполита. Полагая, что причина этой перемены в его поверхностном докладе, Шатров заторопился, стараясь высказать все, что знал о Судакове, лишь бы побольше:
- Стреляет удовлетворительно. Физически не развит. Открыто в пререкания не вступает, но делает все без желания. За ним нужен постоянный контроль.
Шатрову показалось, что упоминание о необходимости постоянного контроля должно понравиться замполиту. Однако Ячменев шагал задумчивый и мрачный. Наконец он глубоко вздохнул и сказал:
- Слова, слова! Какие они терпеливые! Если бы они имели свойство возвращаться, как бумеранги, и щелкать нас по лбу, мы бы ими так не разбрасывались. Ты слыхал, есть такая наука - психология? - с явной иронией в голосе спросил подполковник.
- Даже изучал.
- И я слыхал и тоже изучал, - задумчиво продолжал Ячменев. - Зачеты и экзамены сдавали в училищах и академиях. Но знания эти мы доносили только до преподавателя. Получали отметки и выходили за дверь с пустой емкостью.
Ячменев постукал пальцем по голове.
- А психологией, как это ни странно, мы всю жизнь занимаемся. Кто работает с людьми, без психологии обойтись не может. И вот мы ошибаемся, одерживаем победы, с годами накапливаем опыт, и все это мучительно, кустарно. А в библиотеке лежит на полке запыленный учебник психологии, где даны отправные данные для познания и воспитания человека. Да что там учебник! Ученые социальной психологией начали заниматься. А мы бредем впотьмах и, не терзаясь угрызениями совести, беремся за улучшение характеров людей. Когда это у нас в полку кончится, товарищ Шатров?
Лейтенант пожал плечами, хотел пошутить: "Это не мои масштабы для экспериментов", но сдержался; подполковник ответил сам:
- А кончится это, когда вызовут меня на Военный совет, возьмут за шиворот и спросят: "А почему вы, товарищ Ячменев, так равнодушно взираете на эту психологическую немощь?"
Вздохнув, подполковник продолжил:
- Вернемся с учений, товарищ Шатров, поставим вопрос о психологии ребром, и не только для молодых офицеров, а в общеполковом масштабе. А пока вот тебе совет: при подходе к Судакову, да и к другим подчиненным уясни прежде всего две вещи: первая - в чем главные черты характера человека, что является направляющим в его жизни и в службе. И вторая - объясни себе выявленные в человеке черты, определи, как и почему они сформировались. Познав для начала хотя бы это, ты будешь браться за конкретные недостатки.
Офицеры подошли к участку взвода. Солдаты, к радости Шатрова, не спали, они рыли окопы. Сержанты догадывались, что командиру взвода жарко на собрании, и, желая хоть чем-то облегчить его положение, организовали инженерные работы по всем правилам.
Ячменев прошел вдоль траншей, перекинулся несколькими словами со знакомыми солдатами и попрощался с Шатровым:
- Поеду, меня, наверное, уже ищут. Желаю успеха.
Подполковник оглянулся и, как предполагал, увидел неподалеку зеленый газик, на котором приехал на собрание. Шофер все время, пока шли офицеры, потихоньку двигался на некотором удалении, чтоб не мешать разговору гулом мотора.
Замполит уехал. Он даже не подозревал, а узнал бы, так, наверное, от души посмеялся, что стал первым объектом анализа по той схеме, которую предложил лейтенанту. Шатров глядел на удаляющийся газик и думал: "Главная его черта - это, пожалуй, целеустремленность. Вот хотя бы несколько последних часов его работы - провести собрание в ходе учения очень трудно, а он провел. Нашел и обсудил главную причину неудачи батальона. Докопался до истины. Да и все последующие действия Ячменева - это продолжение намеченной им линии. Не случайно велел мне его дождаться. И со мной пешком пошел, а не подвез на машине, потому что поговорить хотел".
Шатров вдруг насторожился, внезапная догадка изменила ход его мыслей, Алексей даже улыбнулся: "А ведь Ячменев меня тоже изучал по той самой психологической схеме, которую рекомендовал! Конечно он обо мне многое знает, не первый день работаем вместе, но что-то ему не было известно. Вот он и завел разговор и вытащил из меня рассуждения об эксперименте. Черт возьми, как просто у него это получилось. Раззадорил, заставил высказать сокровенное! Теперь понятно, почему он оборону взвода не стал детально смотреть. Его другие заботы ждут".
"Ну а как обстоит дело в характере подполковника со второй задачей? спросил себя Шатров. - В чем объяснение ячменевской целеустремленности и уверенности? А тут, собственно, и голову ломать нечего: он весь на виду, ни от кого не скрыты партийная убежденность, политическая эрудиция, многолетний опыт, академическое образование, стремление к новому". Шатров улыбнулся: "Лихо я раскусил подполковника. Психолог! Посмотрим, как ты с солдатом справишься!" И лейтенант стал искать взглядом Судакова среди работающих: где он, что делает, пошел ли ему на пользу недавний урок?
4
В голове колонны слышался треск автоматов, гулко грохотали танковые пушки. Пыль, которая раньше тянулась длинным хвостом вдоль колонны, теперь встала желтой стеной поперек поля. Войска разворачивались в боевом порядке. Там, в этих желтых, похожих на дым облаках, уже встретились передовые подразделения. Небо зачертили белыми полосами истребители.
Разгорался встречный бой. Рота, в которую входил взвод лейтенанта Шатрова, получив задачу, мчалась по целине, спеша выйти на фланг "противника", скованного боем с фронта.
Бронетранспортер скрежетал и кряхтел, подпрыгивая на неровностях. Водитель Нигматуллин быстро и цепко схватывал бугорки и выемки, летевшие под колеса тяжелой машины. Он то придерживал ее, чтоб ослабить удар, то гнал вовсю, чтоб взлететь на косогор по инерции. Солдаты смотрели на Нигматуллина - сейчас он был главным героем, от него зависело многое.
Выполняя маневр, задуманный командиром роты, лейтенант Шатров вел свой взвод в обход фланга. Он искал глазами "противника". Далеко впереди, в лощине, чернели машины, но солдат на них не было. Солдаты "противника" спешились и лежали на высотке. Судя по количеству бронетранспортеров, силы "противника" были невелики - наверное, головная походная застава. Командир батальона решил сковать ее с фронта ротой Дронова и, ударив ротой Зайнуллина во фланг, уничтожить. Шатрову казалось, что походная застава "противника" обречена - не устоять ей против батальона.
- Атака на бронетранспортерах, - приказал спокойно Зайнуллин. А лейтенант Шатров про себя комментировал это решение капитана: "Правильно, окопаться они не успели, мы пощелкаем их, как куропаток".
Однако радость Шатрова оказалась преждевременной - справа, нацеливаясь во фланг роты Зайнуллина, а может быть, и во фланг всего батальона, заходила, стремительно разрастаясь, густая туча пыли. Это мчалась колонна "противника". А далеко за ней появлялись все новые и новые землистые шлейфы. Они отделялись от центра и быстро растекались по всему полю.
Казалось, эта махина с ходу ударит сейчас по батальону, осмелившемуся преградить ей путь, протаранит боевой порядок в лоб прямыми, как пики, колоннами, сожмет, стиснет, раздавит.
Шатров оглянулся. Позади, закрывая горизонт, на всем пространстве, видимом глазом, тоже клубилась пыль. Это его родной полк, дробясь на колонны, стремительно выходил на свои направления.
До "противника" оставалось метров пятьсот. Но и колонна, нацелившаяся во фланг роты Зайнуллина, тоже приближалась стремительно. "Если успеем смять заставу, сразу целый батальон высвободится. Опередит "противник", ударит нам во фланг, тогда останется связанной рота Дронова, которая уже ведет бой с головной заставой. Мы тоже надолго увязнем. Да и резервную роту придется Углову двинуть нам на помощь - удар во фланг нелегко выдержать. Опять все решат секунды! Надо бы прикрыться частью сил от этой надвигающейся нам во фланг колонны - задержать ее", - подумал Шатров и услышал в наушниках приказ Зайнуллина:
- Третьему взводу развернуться влево. Не допустить контратаку во фланг роты! Шатров тут же скомандовал Нигматуллину и подал сигнал флажком двум другим отделениям.
Машины послушно вырвались из общего строя роты и понеслись навстречу "противнику". Шатрову предстояло самому определить боевой порядок, маневр и вообще самостоятельно решить - как выполнить приказ. Ударить с ходу в лоб, прямо на бронетранспортерах? Попытаться зайти с фланга? Спешиться и отражать контратаку с места? И как обычно в таких случаях - решать нужно было без промедления, а Шатров никак не мог остановиться ни на одном из пришедших в голову вариантов действий. Секунды летели. "Противник" приближался. У него тройное превосходство. Рота против взвода. К тому же усилена тремя танками.
"Вот это и было бы мое Волоколамское шоссе, - подумал Шатров. - Стоять пришлось бы насмерть!" И, вспомнив о панфиловцах, лейтенант сразу понял, как нужно действовать. Если ударить по "противнику" на бронетранспортерах танки подомнут машины, как консервные банки. А если спешиться, солдаты засядут в кустах саксаула и верблюжьей колючки, вгрызутся в землю, попробуй их оттуда выкорчевать! Тут еще вопрос, кто выйдет победителем в единоборстве - танки или человек! Иногда человек равен танку, а бывает и сильнее его!
И Шатров подал команду:
- Взвод, стой! К машинам!
И как только стихли, сбавив газ, моторы, приказал:
- Командирам отделений, первое - вправо, второе - в центре! Гранатометчики вперед! Пулеметчикам вести огонь! Всем приготовить противотанковые гранаты! Взвод, к бою!
В эти минуты Шатров забыл о схеме, по которой отдается приказ, - не до нее! Он умышленно не определил место третьему отделению - не было времени даже на эти несколько слов. Сержант Велик сам догадается. Лейтенант был уверен - сержанты поймут его так же, как он понял командира роты капитана Зайнуллина. Сейчас выиграть несколько секунд - значит выиграть бой!
Отделения выбежали на ближайший взгорок и залегли. Солдаты вели огонь, окапывались и выкладывали перед собой гранаты из сумок. Гранатометчики зарядили свои грозные трубы.
"Если попытаются нас раздавить с ходу - первым залпом гранатометчики собьют три машины". Шатров вдруг с сожалением вспомнил, как иногда он на стрельбище спокойно смотрел на гранатометчика, не поразившего цель с первого выстрела, думал: не поразил первой гранатой, попадет второй оценка будет "хорошо". Какое же это, к черту, "хорошо", если вот сейчас он промажет и второго выстрела сделать уже не успеет! Надо обязательно учить солдат, чтобы попадали с первого выстрела!