И Губерт Уилкинс был прав!
В ста пятидесяти километрах к северу от острова Рудольфа, как мы и предполагали, встретили длинный кара–ван айсбергов. Бесконечной цепочкой они тянулись с востока на запад, и казалось, им не было конца. На этой широте мы встречали их и раньше, но такое количество видели впервые. В поле зрения их насчитывалось до восьмидесяти, помимо бесчисленного количества осколков. В основном это были айсберги столового типа, но среди них было много и остроконечных, возможно уже перевернувшихся.
— Ну и ну… Откуда их такая тьма? — проговорил Гриша Кляпчин.
— Вероятнее всего, от ледников Северной Земли. Очевидно, идет сильный процесс потепления. Ведь скорость «отела» айсбергов зависит от скорости движения ледников, — пояснил я Грише.
— А разве скорость движения ледников зависит от потепления?
— В основном, да, — добавил Черевичный. — Валентин, давай пройдем курсом норд, еще минут пятнадцать. Посмотрим, куда идут айсберги, а потом курс на мыс Желания.
Из пилона, где размещалась кабина бортмехаников, в штурманскую спустился наш первый механик–чиф (чиф — так на всех флотах мира называют старших помощников капитана, а в авиации механиков), как обычно мы его звали, Виктор Чечин, длинный и нескладный, словно ему всегда мешали его руки и ноги. Таким, вероятно, был в молодости Дон — Кихот. Он внимательно посмотрел на карту и, неодобрительно глянув на меня, проговорил:
— Сколько еще будете мотаться за вашими айсбергами? Не забывайте, горючего осталось ровно до Архангельска! — Он щелкнул зажигалкой и жадно затянулся «Казбеком».
— Знаю, Виктор. А сколько там у тебя в твоей «заначке»?
— «Заначку» бортмеханика уважающие себя командир и штурман в расчет не берут!
— В расчет твой контрабандный бензин я все же взял. Ведь у тебя излишек пятьсот пятьдесят литров!
— Откуда, штурман! Всего двести! Только на примуса, если сядем на вынужденную, — отводя глаза в сторону, хмыкнул он.
— На примуса наскребем, не волнуйся. Даже при встречном ветре на всем обратном пути, без твоей «заначки» у нас после посадки в Архангельске останется еще на два часа. Иди, спи спокойно, — сказал я ему.
Чечин что–то недовольно буркнул о легкомыслии молодежи и пошел в спальный отсек, отчитывая по пути третьего механика Сашу Дурманенко за невымытую после обеда посуду, оставшуюся на столе в кают–компании.
«Заначка» горючего, как рецидив еще тех времен, когда экипажи не были уверены, что сумеют долететь до запасного аэродрома в случае необходимости, осталась до сегодня. Особенно при работе на ледовой разведке и в экспедиционных условиях. Бортмеханики, тем более опытные, много летавшие и не раз попадавшие в сложные погодные ситуации, всегда находили и находят способы утаить лишний запас горючего, скрывая его даже от экипажа. Обычно этот лишний запас горючего налетывал сотни тысяч километров, так и оставаясь неизрасходованным. Хотя были случаи, что именно «заначка» и спасала экипаж.
На моей практике это было только однажды. С летчиком Алексеем Михайловичем Титловым мы попали в очень сложную синоптическую обстановку, когда неожиданно все аэропорты при подлете к ним закрывались туманом. Тогда в воздухе без посадки мы пробыли двадцать четыре часа пять минут.
Мы смогли выполнить дальнюю ледовую разведку по всему Западному сектору Арктического бассейна, до берегов Гренландии. Помимо общей ледовой разведки, нам необходимо было выяснить интенсивность выноса льдов из Ледовитого океана в Атлантику Гренландским морем Подобный полет выполнялся впервые. Его протяженность равнялась пяти тысячам километров. Самолет был сухопутным, двухмоторным, транспортным. Для увеличения его радиуса действия мы поставили три добавочных бака и в широкий фюзеляж вкатили десять бочек с бензином. Маршрут разведки проходил по точкам: остров Диксон — мыс Желания — остров Гукер — Земля Александры — остров Виктории — остров Белый (Норвегия) — мыс Лей Смит — Семь Островов — 81°10′ — меридиан Гринвича — 81°20′ — 19°30′ западной долготы — остров Фойн — остров Большой — остров Короля Оскара — мыс Столбовой — мыс Выходной (Новая Земля) — Шараповы Кошки (полуостров Ямал) — остров Вилькицкого — остров Диксон.
По предварительному расчету, все это расстояние предстояло пройти за двадцать один час двадцать пять минут, с остатком навигационного запаса бензина (Навигационный запас не входит в расходуемый. Это запас на изменение ветра и закрытие аэродромов из–за погоды.) на два часа. Но прогнозы ветрового режима не оправдались. Полет продолжался двадцать четыре часа пять минут. Для данного типа самолета это был мировой рекорд, но он был неофициальным и не зарегистрирован. А «заначка» механика очень понадобилась.
— Ну что, полоса айсбергов кончилась? Дальше паковый лед. Пошли обратно! — сказал Черевичный.
— Разворачивайся. Курс истинный сто семьдесят пять. До мыса Желания семьсот девяносто километров. Мы находимся на широте восемьдесят четвертого градуса. Ветер попутно–боковой, путевая скорость двести десять километров
— Есть курс сто семьдесят пять истинный! Отлично, Валентин, это значит, через три с половиной часа будем на мысе Желания?
— Через три часа сорок пять минут. Если не изменится ветер. А как расход горючего?
— Нормально! При этом режиме двести восемьдесят литров в час. До Архангельска хватит с гарантией.
— Учти, Иван, от Амдермы ветер перейдет на западный. Наша скорость упадет до ста восьмидесяти километров
— Я так и рассчитываю. Архангельск — запасной. Посадку планируй в Нарьян — Маре, а это на шестьсот километров ближе.
— Погода в Нарьян — Маре за последние два часа неустойчивая, облачность восемьдесят метров, дождь, штормит, видимость плохая.
— Нам не на сухопутном аэродроме садиться. Печора широкая, гор нет. Если прижмет, сядем при худших условиях!
— Сесть–то вы сядете, но если штормит, трудно будет с заправкой горючим. Плота для гидросамолета там, как мне известно, нет, а на якорной стоянке намучаемся, — не без иронии заметил вернувшийся Чечин.
— Ничего, Виктор! Нас семеро. Штурман пусть составляет донесение, а мы в твое распоряжение поступаем.
— А зачем полундру отхватывать? Надо в Архангельск идти. Там и плот есть и гостиница отличная. Овощей достанем для нашего камбуза. Отдохнем как следует. Ведь двадцать четвертого июня вылет не планируется, — не унимался Виктор.
— Чую, дорогой чиф, запасец горючего у тебя имеется в заначке изрядный, израсходовать хочешь? — усмехнулся Черевичный.
— Ну, есть там одна–две сотни литров. Заправщик плеснул по ошибке.
— Знаю твою «сотню». На взлете еле вышли на редан! Хорошо ветерок помог. Ты что думаешь, я о запасе не забочусь?! Вот что — горючее из баков слить и заправить строго по расчетам штурмана!
— Ест слить остаток горючего и заправить по расчетам штурмана! — четко, но с затаенной обидой ответил Чечин.
Иван, не ожидая такого поворота, тепло посмотрел на Чечина и, доложив руку ему на плечо, сказал:
— Виктор, пойми, я должен знать точный взлетный вес машины. Это же гидросамолет. Ты же сам знаешь… А необходимый навигационный запас мы тщательно продумываем со штурманом. Наверное, и нам хочется ходить по земле?
Проходя мимо меня, Виктор остановился и долго рассматривал прокладку маршрута на карте, а потом буркнул:
— Пойду соображу насчет кофе, идет? Гастрономия — это не твоя астрономия!
— Иди лучше поспи, десять часов не вылазил из своей этажерки, отдохни! — сказал я.
— Уговорил, но после кофе. Давай колдуй, будет готово, свистну, — ответил он.
Моторы исправно пели свою песню. Саша Макаров безотрывно прослушивал эфир, засыпая нас сводками погоды десятка береговых метеостанций. Он ухитрялся держать связь с самыми отдаленными радиостанциями и всегда обеспечивал нас всеми необходимыми сведениями для выполнения полета. Причем все радиограммы он принимал на пишущую машинку, приданную радиорубке самолета. Мы знали все новости, где какие корабли, самолеты, что происходит на зимовках и какая погода на Черноморском побережье. Неутомимый в полете, он часами неотрывно сидел в своем кресле, отмахиваясь от приглашения к обеду или ужину. По возрасту он был старше нас на двенадцать — пятнадцать лет, но по выносливости он не уступал никому. Высокий, худой, сероглазый, с орлиным носом и удивительно спокойным характером… Весь экипаж его любил, на что и он отвечал мудрой заботливостью старшего по возрасту товарища. Мы старались всячески оберегать его от тяжкой физической работы, от посадочных авралов, когда при работе с якорями вымокали с ног до головы, подать кофе или чай в радиорубку, дать возможность выспаться. В экипаже не было монастырской, елейной тишины. Отрезанные месяцами от людей, мы жили своим коллективом дружно, но не без острых и колючих слов, розыгрышей и шуток. Тем не менее отношения друг к другу были глубоко человечными. Никогда не было беспринципных ссор и столкновений, не было бездельников, болтунов. Каждый старался не только выполнить свою работу, но и находил время и силы помочь товарищу. Тяжелые, изнуряющие полеты, связанные со сложными ситуациями, не раз заставляли нас идти на прямой риск, и только крепкая спайка, настоящая мужская дружба помогали нам выходить из самых сложных положений.
— Штурман, впереди земля! — вывел меня из раздумий Черевичный.
— Остров Евалив!
— Почему такое странное название? — спросил Гриша Кляпчин.
— Остров увидел Фритьоф Нансен в тысяча восемьсот девяносто седьмом году. Это была первая земля после трехмесячного пути по дрейфующим льдам. Он подумал, что это два острова, и назвал их в честь жены Евы и дочки Лив. Но наши полярные летчики выяснили, что это один остров с двумя вершинами и низиной между ними. Вот и родился один остров — Евалив.
— Хватит географии. Прошу на кофе! — по микрофону передал Чечин. Трудно было устоять перед дразнящим ароматом, плывшим по кабинам самолета. Все, кто мог покинуть свое рабочее место, ушли на камбуз. Макарову и мне Виктор поставил пол–литровые эмалированные кружки.
— Спасибо, Виктор. Но я и сам мог бы сходить на камбуз.
— Подкрепись. Тебе еще долго не спать. Ну, ладно, я пошел отдохнуть. В случае чего, толкни.
Спать мне не хотелось, устали тоже не чувствовал, но было какое–то странное состояние. Словно тело и мысли существовали отдельно друг от друга. Выпитый горячий, добротно сваренный кофе быстро снял это ощущение, но вызвал другое: страшно потянуло на сон. Считают, что кофе лишает сна. На меня, да и на многих коллег, его действие обратное. Часто, после длительного полета, когда на отдых оставалось до очередного вылета пять–шесть часов, а сон не шел, мы пили чашку–две крепкого кофе и быстро засыпали. Очевидно, кофеин успокаивает взбудораженные полетом нервы и, наоборот, возбуждает их при нормальном состоянии.
Самолет подходил к мысу Желания. Было утро 22 июня. Безбрежным парчовым покрывалом раскинулся океан. Яркое солнце, кофе, уют кабины, теплой и светлой, чувство, что идем на юг к Большой земле — все настраивало на благодушие. Насвистывая песенку Хренникова из «Много шума из ничего», где утверждалось, что «толстосум за пять жемчужин с самой лучшей девкой дружен», Терентьев, в тельняшке, пестром платке на шее, уселся рядом с Макаровым.
— Включи репродукторы, дай послушать «Последние известия», — попросил он.
— Да не могу, Валентин! Слушаю погоду побережья. Будет мешать приему сводок.
— Кому нужна твоя погода! Самолет наш всепогодный, не все ли равно, дождь или снег, туман или ясно! Сашок, друг, включи известия! Чем там живет земля наша?!
— Ну, хорошо, вот сейчас приму сводку Мезени, а потом дам в репродукторы,
— Кулак ты, Саша! Слушаешь один всякую ерунду, а нам…
— Стоп! Помолчи! — вдруг крикнул Макаров, побледнев, вскочил с кресла и, прижимая наушники к вискам, как–то странно стал раскачиваться.
— Саша, Сашок, ты что? — испуганно говорил Валентин, пытаясь усадить его в кресло. Макаров резко оттолкнул его рукой и продолжал стоя слушать.
Я сделал знак Валентину не мешать, но он уже сам понял, что передается что–то чрезвычайное, ибо вывести Макарова из состояния покоя было делом невероятным даже тогда, когда отказывали в полете моторы и мы снижались в штормовой океан.
— Война… с Германией! — срывая наушники, крикнул Макаров. — Нам приказ прекратить разведку и немедленно следовать в Джарджан!
— Как с Германией? А пакт… Может, провокация? — бледнея, спросил Черевичный.
— Читай, вот шифровка от штаба морских операций. Прочитав короткую шифрограмму, Иван протяжно свистнул.
— Какое вероломство, ну и сволочи! Поплатитесь же вы за это, коричневая нечисть! — Швырнув радиограмму, тихо спросил: — Курс и сколько часов идти в Джарджан?
— Курс сто двадцать восемь градусов, идти при среднепутевой двести около девяти часов. Запасной аэродром — река Хатанга у одноименного поселка.
— Многовато. Придется идти на малом наддуве и оборотах.
— Дотянем и без этого. В баках горючего четыре тысячи литров. Жаль, что Виктор угомонился, спит» а то бы он стал спекулировать своей «заначкой».
— Это я — то сплю? Кто сказал, что Чечин спит во время войны? — в узком люке, сложившись пополам, стоял Виктор. Войдя в штурманскую, он вытянулся и с лукавой улыбкой доложил:
— Товарищ командир, в баках не четыре, а пять тысяч!
— Ото! Ничего себе «плеснул сто — двести литров лишнего».
— Так точно. Двести литров, а восемьсот — остаток от прошлой разведки!
Мы не могли не рассмеяться на бесхитростное лукавство Виктора, но смех наш был безрадостным. Слово «война», ворвавшееся на борт нашего самолета, спутало, смешало все наши обычные, будничнее мысли. Отныне все, что бы мы ни делали, о чем бы ни думали, — все упиралось в это страшное по своей бессмысленности слово — война,
Черевичный, забравшись на штурманский стол, обняв руками колени, растерянно говорил:
— Какая же черная подлость! В гости Розенберг прилетал! Их летчики на «рорбахах» ежедневно на Центральный аэродром садились. Улыбки расточали, в вежливости пополам складывались! Ну и чума!
— Брось переживать, Иван! Что можно было ждать от нацистов?
— А почему же, Валентин, мы с тобой обеспечивали их суда ледовой разведкой? Легко разве было ползать на брюхе по туманам?
— Но мы же солдаты. Был приказ. Мы выполнили его в духе пакта. Давай не возмущаться, а подумаем, как нам быть дальше…
— Прибудем в Джарджан, все выяснится. А сейчас давай сбросим почту и груз мысу Желания. Саша! — Обратился он к Макарову — Узнай, сообщили ли им о войне. Спроси, чем мы можем им помочь, что привезти?
Груз лег точно и без потерь Зимовщики ответили, что слушали речь Молотова. Возмущены вероломством фашистской Германии и готовы вместе со всем советским народом к защите Родины. Мы предупредили, что в их районе дважды встречали немецкие самолеты с военными знаками рейха.
— Знаем, тоже видели неоднократно. Двухмоторная машина с двумя килями, бортовой номер 1117 с буквой L. Очевидно, разведчик погоды. От нас всегда уходит курсом на Землю Франца — Иосифа. Когда еще раз полетите, захватите для нас чеснок. О нас не беспокойтесь, — передал в микрофон начальник зимовки и пожелал нам счастливого пути. От мыса Желания — взяли прямой курс на Джарджан.
Как назло, стояла удивительно ясная безоблачная погода. Поэтому мы шли на высоте пятисот метров, чтобы, в случае появления вражеских самолетов, успеть перейти на бреющий полет. Самое же уязвимое место самолета — хвост был под наблюдением.
Вскоре, пройдя траверз острова Уединения, вошли в низкую, сплошную облачность. Пожалуй, впервые плохую погоду экипаж встретил радостным оживлением. Набрав высоту тысяча двести метров, мы свободно вздохнули. В облаках нам не страшен ни один самолет, как бы он вооружен ни был.
Остров Уединения запросил: что мы знаем о начавшейся войне? Саша ответил, что знаем только о подлом нападении агрессоров и что в районе мыса Желания бродят нацистские воздушные разведчики.
— Так что, коллеги, будьте внимательны! — пожелал им Саша.
— Не пугай, мы слишком далеко! Нас не достать! — ответил ему радист зимовки.
О, беспечность — мать поражения! Мог ли тогда предположить радист острова Уединения, что к ним придет фашистская подводная лодка и обстреляет их зимовку, уничтожит жилой дом и радиостанцию. Зато на мысе Желания врага встретили по–другому. Зимовщики не дали высадиться десанту с подводной лодки Ю-251 на берег.
Вообще трудно было поверить, что сюда, в Арктику, придет война. Казалось бы, кому нужен остров Уединения с населением в семь человек, этот плоский песчаный блин, весь год окруженный дрейфующими льдами, или мыс Желания, где зимует всего одиннадцать человек. И не потому ли эти точки в океане не были своевременно снабжены оружием для защиты?… Но ведь о стратегическом значении Северного морского пути много писали и говорили. Да и сама история с бесстрастностью комментатора показывала, что уже в первую мировую войну Германия тайно создала базу подводных лодок на российской территории — на Новой Земле. Из уроков первой мировой войны Германия сумела сделать выводы о значении коммуникаций Арктики и уже задолго до 22 июня бросила свои самолеты для изучения и сбора разведывательных данных о северных морских дорогах, о полярных метеорологических станциях, заранее намечала, где наиболее выгодно тактически создавать на пустынных советских островах свои базы подводного флота, метеорологические посты, чтобы контролировать подвоз военных и продовольственных грузов в Архангельск и Мурманск как с востока, так и с запада.